Сын

Лёха с детства был весёлый, здоровый, смекалистый и прыткий пацан. Как все деревенские огольцы, лазил по огородам, дрался, зализывая потом ссадины и раны, любил мамку, уважал батю и воровал у него табак. Малый был дерзким и сильным. Всё хорошо, но в шестнадцать лет, объезжая молодых рысаков, он очень неудачно упал. Врач, выписывая его из больницы, сказал, что Лёхе повезло: была хорошая смена и его хорошо «собрали». А что нога немного неправильно срослась и лицо немного попортил, так на это в деревне никто и не взглянет. Однако взглянули.

Девчонки продолжали с ним общаться, однако близко не подпускали. Кому шибко нужен кривой да хромой хахаль? И Лёха теперь сторонился весёлых вечеринок и шумных посиделок. В армию его не взяли. Почти все друзья его ушли служить, и ему наказали беречь невест от «заезжих». Лёха очень тосковал. Всю свою энергию, смекалку и силу он теперь тратил на хозяйство.

За два года перестроил с отцом все сараи, обновил и подправил старый, ещё дедов, дом родителей и затеял строить свой. Но стройка требует денег, и он стал понемногу рыбачить. Рыбалка его увлекла, уже скоро он знал на своей речке все омутки, где отдыхали жирные сомята, тихие заводи с высоким камышом, полные круглого карася и быстрых щук. Иногда тихими лунными ночами он даже забывался в своей лодчонке, любуясь отражёнными в воде звёздами. Но браконьерить продолжал, рыбу продавал, и когда его годки гуляли свои «положенные» после армии, у него уже стоял ровный, ещё белый сруб.

Жизнь шла. Дом он построил, завёл кой-какой скот и в свои двадцать пять стал хозяином. Но рыбалку не бросал. Друзья его давно кто женился, кто уехал в город искать лучшего, а он был всё один. Отец, видя что Лёха скоро «съедет» от одиночества, без его ведома поехал к другу в соседнюю деревню и сосватал его дочь. Когда Лёха узнал, хотел наорать на отца, но хитрый батя сказал, мол, посмотришь, не понравится – уедут. Лёха согласился.

Лида оказалась не красивой, но хорошо сложённой, здоровой девушкой, с необычайно скромным характером. Они как-то быстро поладили и через месяц сыграли свадьбу. Лёха жену полюбил. А она, разглядев в этом парне настоящего взрослого мужчину, умеющего постоять за себя и за неё, работящего и ласкового, просто к нему приросла. Через девять месяцев у них родился сын. Лёха, держа в огрубевших руках этот комочек, пищащий и дёргающий ручками и ножками, просто плакал от счастья и, захлёбываясь запахом родного тельца, целовал то его, то смеющуюся от счастья Лиду. Сына он назвал Лёхой.

Родители Лёхины незаметно постарели. А однажды, в субботу, попарившись в бане, наигравшись с внуком, отец и дед неожиданно присел и, шатаясь, сделав несколько шагов до лавки, неуклюже упал… Теперь Лёха стал хозяином на два дома, разгородив невысокий заборчик между ними. Он успевал. И рыбалку Лёха не бросал, но всё чаще стал подумывать о том, чтобы показать всё это сыну.

Лида боялась отпускать ребёнка с отцом, но когда ему исполнилось пять лет, согласилась, потеплее одев, взяв поесть и не надолго.

Обласок у Лёхи маленький. Как-то недосуг было сладить новый. Да одному ему и в этом «обкатанном» всегда удобно.

– Мы, мать, скоро, на пару часов. Обойдём с ним по моим местам – и домой. А за рыбой завтра утром сгребу.

Был вечер середины октября, когда днём тепло, как летом, а ночью холодно, как в ноябре днём. Мальцу было всё интересно: и холодная блестящая на солнце вода, которую он мог потрогать руками, и юркие птички, порхающие по камышам, и плавные круги, расходящиеся от рыбьих шлепков. И так было хорошо Лёхе с Лёхой, что увлёкся он и отошёл на самый край своих мест, за большой камыш, к густым плавунам, под которыми нет земли. Наступишь на него, а он плавно, но неумолимо уходит из-под ног. Маленький Лёха сидел аккуратно и серьёзно смотрел по сторонам.

– А хочешь, сынок, я покажу тебе рыбку, какая сейчас у нас в сетях отдыхает?

– Хочу, папа. – Пацан восторженно улыбался. Лёха подошёл к крайней ставке и аккуратно приподнял сеть. Немного пройдя по поводку, достал крупного карася и подал сыну. Тот взял обеими руками дёргающую хвостом рыбу и во все глаза уставился на неё. А Лёха чуткой рукой уловил тугой удар по поводу.

– Ого, наверное, щука здоровая! – повод тяжело ходил в руке.– Вот здорово! Придём домой с удачным уловом! – хотя он не хотел проверять сети, азарт взял своё. – Не шуми, сынок, тихо. Сейчас щучку возьмём и домой. Хорошо? – пацан молча кивнул. Лёха подтянул полотно и обалдел. Из воды на него смотрела здоровая, килограммов на десять-двенадцать щука. Она закрутилась пастью в ячеях и, тихо шевеля жабрами, смотрела на Лёху.

– Господи, а багор-то не взял, что же делать? – отпустить добычу он уже не мог.

– Сейчас, сейчас милая, я тебя аккуратно… Места у нас хватит. – Щука шевельнулась и потянула в сторону. Лодка потянулась за нею. И, понимая, что она может продавить дель, Лёха плавно, с нажимом, потянул её к себе и навалился на борт. Щука, подняв фонтан брызг, ударила хвостом.

– Уйдёт! – Лёха наклонился, схватил её за жабры и дёрнул на себя. Обласок наклонился, черпанул воду бортом, и Лёха, опомнившись, чтобы не перевернуть его, нырнул за рыбой в воду. Холодная вода обожгла тело.

– Господи! – Лёха вынырнул. Обласок, наполовину начерпанный водой, тихонько отплывал. Пацан заплакал. Лёха уверенно, в два маха доплыл до него. Но, взявшись за борт, понял, что залезть в него не сможет.

– Ножки подними на лавочку, сынок. Не бойся, всё хорошо. Папка сейчас водичку отчерпает и залезет к тебе. – Но черпака не было. Лодка у Лёхи никогда не бежала, и он не возил черпак, как ненужный инструмент.

– Папа, залазь, залазь. Мама будет ругаться.

– Нет, сынок, не будет. – Лёха, одной рукой держась за борт, другой пытался черпать воду из лодки. Но это не приносило пользы. Руки костенели. Тело уже не горело, а ныло. «Минут десять, пятнадцать – подумал Лёха, – и всё…, больше не продержусь. Полезу – сына утоплю».

– Сынок, давай покричим, – и Лёха заорал хрипло и протяжно: – Помогите-е-е! – сын заплакал ещё громче, и эхо крика поскакало в сторону от плавуна. Лёхе стало дико страшно. Его кровинушка сидел на лавочке, подогнув ноги, а он должен или пытаться влезть и, скорее всего, опрокинет лодку, или замерзнуть около неё.

– Слушай, сынок, – Лёха стучал зубами, как кастаньетами – папа сейчас нырнёт. Понимаешь, нырнёт. Это игра. А вынырну потом, через несколько лет. Ты станешь большим и сильным. И мы с тобой потом… потом вместе… пойдём на рыбалку… А маме скажи, что папа её любит… хорошую… господи… всё… – Лёха уже не чувствовал пальцев. Умом он понимал, что надо отцепиться, но пальцы не разжимались.

– Маму… береги… с-ы-н… – слова получались каркающими и хриплыми. – И не бойся. Громче ори… в лодке не ходи… тебя… найдут… Господи…

Вода уже казалось тёплой, а тело костяным. Ноги, обутые в болотники, сильно тянули вниз. Тело разрывали судорога и резкие конвульсии. «Так вот что испытывает рыба, вытащенная из воды, а я думал, просто скачет… скачет… ска…»

– О… р… и… прости… игра… прости… Лида…

Теряя сознанье, Лёха разжал пальцы и сразу пошёл на дно…

Пацана нашли через час. Он уже не орал, а сипел. Лодка была наполовину с водой, и в ней плавал спокойный и гордый карась. Лёху нашли через день. Он улыбался сыну последний раз в жизни. Даже мёртвый.

Статья

Артём, двадцатипятилетний студент, наконец-то закончил институт. И, хотя ещё во время учебы он писал статьи в разные газеты, теперь встал вопрос о настоящей работе. Иван Силантьевич, главный редактор газеты, где его чаще всего печатали, просто и внятно сказал: «Вот неделя сроку, молодой человек. Вот командировка, как начинающему специалисту, если сразишь репортажем наповал, беру. А если нет, возьму на полставки, пока не вырастешь».