Старшими от каждой академии были генералы или полковники профессора – начальники кафедр. За длинным столом в Георгиевском зале мы соседствовали с выпускниками академии тыла и транспорта. Имеющий опыт присутствия на этом мероприятии начальник политотдела ВМедА генерал-майор С.С. Рязанов приказал мне быть «пограничником» – стоять рядом с офицерами академии тыла и транспорта и не сдвигаться в нашу сторону от натиска соседей после приёма горячительного. Устоял.

Фото 7. Выпускники академии на традиционном приёме в Кремле (1971).

В 1971-м году встреча выпускников с руководством страны была омрачена гибелью космонавтов Г. Добровольского, В. Пацаева и В. Волкова. По этой причине Л.И. Брежнев не был на мероприятии, а представительствовал министр обороны СССР маршал Советского Союза А.А. Гречко.

После поздравлений и ответного слова одного из выпускников академии, первых тостов наступило потепление обстановки, маршалы и генералы пошли к столам поздравлять своих профильных подопечных. Первым к нашему столу подошёл главный маршал авиации П.С. Кутахов, что подтверждало уважительное отношение к медицине лётчиков и ВВС в целом. Были и другие индивидуальные поздравления, мы же стремились получить на бланках приглашений автографы видных военачальников. Потом на память и сами расписались друг у друга.

По окончании мероприятия в автобусе, который вез нас на обед в дом отдыха на Клязьминском водохранилище, мой однокашник Пётр Прохожий рассказывал о событиях в Святых Сенях.

Министр обороны, дабы не обидеть товарищей, оказавшихся в Сенях, пошёл их поздравить, за ним следовал официант с подносом, на котором стояли фужеры с коньяком. Министр подошел к столу и спросил, кто здесь стоит. Ему ответили, что здесь стоят медики. Участник Великой Отечественной войны А.А. Гречко в своём поздравлении напомнил о 82% раненых воинах, возвращённых в строй медиками. И заявил: «С медиками пью водку». На подносе водки не оказалось. Старший за столом генерал-майор медицинской службы перед началом торжества попросил офицеров поставить бутылки с коньяком на его стол как раз на случай индивидуальных угощений. А оставленная на столах водка быстро разошлась. Возникла пауза: министр держит в руке пустой бокал, а водки ему не наливают. Вот тут-то запасливый белорус лейтенант медицинской службы П. Прохожий подошёл к министру и налил припасенную им водку из своего в его бокал. Министр посмотрел на «мальчика» в чёрном костюме, который его сопровождал, тот кивнул разрешающе головой. «За нашу доблестную медицину…». Выпили.

Оторопевшие старшие стола генерал и профессор-полковник медицинской службы вскоре успокоились. Генерал заметил полковнику, что из стоящего на столе бокала пил сам министр обороны. Тут же этот фужер попал во внутренний карман полковника.

Мы сидим в автобусе, где Пётр Прохожий рассказал мне эту историю. А в конце своей речи спрашивает: «А что ты унес из Кремля?». Я вез жене огромную польскую красную гвоздику со стола. «А я увёл вилку со штампом «ДС» – дворец съездов» – сказал Петр.

До посадки в автобус нас провели вдоль Кремлевской стены – колумбария. За оградкой у доски Ю.А. Гагарина стояла женщина, её никто не беспокоил. На фоне огромного количества свежих венков вдоль Кремлевской стены после захоронения космонавтов она стояла и взывала: «Юрочка! Солнце небесное! Люди, берегите мир, берегите космонавтов».

На Клязьминском водохранилище в доме отдыха нас ждал обед. Праздник продолжался. Здесь отдыхали спортсмены – баскетболисты, видимо, команда ЦСКА. А на наших пригласительных билетах в Кремль появился автограф Ирины Родниной, которая оказалась здесь же.

Возвращались в Ленинград в тех же купе, сна не было, было общение перед предстоящим отъездом на службу, сопровождавшееся умеренной ликвидацией оставшегося от обеда «Бахуса». Утром дома нас ждали жёны и дети. Общение с однокурсниками было последним перед годами самостоятельной службы. В выпускном альбоме значилась первая дата встречи: 1976-й год, через 5 лет.

В детстве жизненный успех, достижение чего-то важного, мной связывалось только с хорошей учебой, знаниями. Бабушке Марии я обещал из Ленинской премии, которую планировал получить за научное открытие, дать денег на деревянный пол. В её домике полы были глиняными, и еженедельно она их выравнивала и подчищала мокрой тряпкой, ползая на коленках. В то время я жил в стране, где «все равны», и у каждого есть возможность быть лучшим, достигать высот в своей профессии, в любом деле.

Много позже, когда я уже был профессором, а бабушка давно умерла, так и не пожив на деревянном полу, мне стало понятным, что далеко не всегда отличная учеба или эрудиция, профессионализм являются главными критериями оценки человека и не обязательно делают его успешным.

Ленинскую стипендию я таки получил, но это была всего лишь стипендия, а не премия. Её размер составлял 100 рублей в месяц минус подоходный налог. Мои однокурсники получали обычную стипендию – 95 рублей в месяц. Видимо, общесоюзная ленинская стипендия в указанном размере присуждалась и студентам гражданских вузов, обычная стипендия которых составляла 30-40 рублей в месяц. Для них «Ленинка» была значительным подспорьем в жизни, а для слушателя академии она была высоким званием.

После окончания академии мне предстояло 3 года служить врачом-токсикологом на ядерном полигоне Новая Земля и 2 года командиром взвода – преподавателем специальных (медицинских) дисциплин в учебной роте санитарных инструкторов при 35-м военно-морском госпитале им. Н.А. Семашко в Кронштадте. Мечта вернуться в академию не оставляла. Судьба повернула в сторону военно-морской и радиационной гигиены, в адъюнктуру кафедры с таким названием в 1976 году я подал документы. Предстояло в третий раз поступать в Военно-медицинскую академию.

Поступление на кафедру военно-морской и радиационной гигиены совпало с моментом смены её руководства. Пост начальника профессор Н.Н. Алфимов передавал профессору Виктору Георгиевичу Чвырёву, который до этого был заместителем начальника кафедры общей и военной гигиены академии. Его «возвращение в моряки», а он заканчивал Военно-морскую медицинскую академию в 1947-м году, в кругу преподавателей с иронией отмечалось как «дважды моряк Советского Союза». Я оказался его первым адъюнктом, а наше общение и даже взаимодействие с 1976-го года происходит и сегодня, когда моему руководителю 93 года.

Адъюнктская подготовка в академии в 70-е годы была поставлена на высокий уровень. Будущие учёные и преподаватели осваивали не только азбуку научных исследований и её методологию, но и математический анализ полученных результатов, правила библиографического описания литературных источников, педагогику и психологию, философию, иностранный язык.

Вся подготовка оформлялась планом на 3 года, осуществлялся контроль его выполнения, адъюнкт периодически отчитывался на кафедральном заседании о ходе своей работы. Одним из разделов плана была педагогическая практика, фактически с первого года адъюнктуры приходилось самостоятельно вести практические занятия, а на лекциях профессора или доцента ассистировать. Школу адъюнктуры можно оценить как кладезь научной, педагогической, да и служебной подготовки.

Научная работа адъюнкта официально начинается с утверждения темы диссертации и научного руководителя на Учёном совете академии. Тему же задает кафедра, а научным руководителем чаще всего становится её начальник. На кафедральном заседании было решено включить меня в исполнители НИР (научно-исследовательской работы) по проблеме водоснабжения кораблей ВМФ при использовании полученной на борту опреснённой морской воды (дистиллята). Ответственным исполнителем этой темы являлся полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Он считался на кафедре лучшим специалистом в области гигиены водоснабжения.