Он рассчитывал, что притворится одурманенным и нанесёт удар, когда та окажется достаточно близко – наклонится, чтобы перерезать ему горло, например. Конечно, сонная одурь (или красавка по-иному) действовала немного иначе: куда чаще она вызывала галлюцинации и лишь при определённых дозах могла усыпить. Но в котелке варилось что-то ещё, что-то, что он не сумел распознать по запаху, да и варить эту траву Морен никогда не пробовал, чаще использовали сами ягоды, листья или их сок. Главное, что Я’га поверила в его притворство. Вот только убить его даже не попыталась. Почему?

– Как давно ты здесь? – спросил Морен девочку, одновременно притягивая к себе руки, чтобы как следует рассмотреть узлы.

– Не знаю. Здесь темно, ничего не видно.

– А как ты сюда попала?

– Я заблудилась в лесу. Искала тропинку к дому, а нашла блины на ветках. Мама говорила, что их нельзя брать, что они для покойных, но мне так хотелось есть… Я сама не заметила, как к дому Бабушки вышла.

– Я’га тебя кормит?

– Да. Приносит иногда похлёбку.

– А мальчика лет девяти – Ванюшу – видела? Он сын вашего наместника.

Она вздрогнула и округлила глаза.

– Видела. Когда я проснулась, после ужина, он уже был здесь. Но Бабушка Я’га его забрала. Может, она его отпустила?

– После ужина?

– Да. Когда я пришла к Бабушке, она усадила меня за стол. Накормила, уложила спать. А проснулась я уже здесь. Не понимаю, что я такого сделала?!

Морен перебил её, не дав истерике разразиться вновь.

– Бабушка Я’га говорила что-нибудь? Например, зачем тебя здесь держит? Или зачем забрала Ванюшу?

– Нет. Но когда Ваня отказался есть, она сказала, что мы должны кушать, чтобы оставаться свежими. Что это значит?

Морен горько усмехнулся. У него самого холодок пробежал по коже от этих слов, а он не хотел пугать девочку ещё сильнее.

Закончив осмотр верёвки, он повернул руки так, чтоб правая ладонь тыльной стороной смотрела вниз. Сжал кулак, поднял кисть как можно выше и резко приложился запястьем к бедру. От удара сработал механизм ручного арбалета, спрятанный под рукавом плаща. Пущенная стрела вонзилась в стену, надрезав верёвку наконечником. Пришлось повозиться, но в итоге Морен освободился.

Когда он подошёл к Мале и опустился перед ней на корточки, она отпрянула от него и вжалась в стену.

– Почему у вас глаза святятся? – спросила она снова.

– Я не совсем обычный человек. Иногда, когда я чувствую опасность, мои глаза начинают светится.

– Как у нечисти?

Морен очень не хотел отвечать на этот вопрос, но всё-таки кивнул.

– Да, именно.

– Похоже на угольки, – вдруг произнесла Мала уже вполне миролюбиво.

Морен хмыкнул. У всех проклятых глаза горели алым – вот почему Я’га прятала от него свой взгляд, притворяясь незрячей, – и вот почему Скитальца принимали за чудовище, боясь его ничуть не меньше, чем проклятых. Никто не желал задумываться, как много или мало общего у него с теми, кого он убивает.

Морен огляделся. С самого начала ему показалось, что эта комната слишком мала – смежная стена с той стороны, где его встречала Я’га, была значительно шире. Снаружи изба и вовсе выглядела огромной, да и окна он заметил только у двух стен, что ещё раз подтверждало его догадку: где-то спрятана ещё одна комната. Морен видел в темноте лучше, чем обычный человек, но всё же не настолько, чтобы разглядеть детали – он и окна-то заметил только благодаря лунному свету, что пробивался в щели между ставнями. Лишь подойдя к пустой стене и прикоснувшись к ней рукой, Морен понял, в чём именно дело.

Это оказалось не дерево. Комнату разделяло на две части тяжёлое тканевое полотно. Оно шло до самого пола, и пусть Морен легко подхватил подол пальцами, пришлось приложить усилия, чтобы поднять его – ребёнок с таким бы точно не справился. Едва он подогнул край, как в нос ударил едкий трупный запах – ещё более сильный, чем ранее. С сожалением вспомнив об утраченных сапогах, Морен нырнул под полотно, оказываясь в соседней «комнате».

Теперь он знал, откуда шёл запах. «Лес человеческих тел» – вот как хотелось назвать это место. Освежёванные, со вспоротыми брюхами, лишённые внутренностей, как коровьи туши у мясника, подвешенные за руки под потолком мужчины и женщины, взрослые и дети. Половину из них высушили с солью, другие оказались завялены на солнце, но временами попадались и те, кого оставили просто гнить – похоже, Я’га предпочитала разнообразие в рационе.

«Без окон, без дверей, полна горница…» – некстати вспомнил Морен старую загадку.

Вдоль стен валялись мешки с крупой, мукой и солью, стояли ящики и сундуки с вещами, попадались сёдла, инструменты, посуда – всё то, что, вероятно, когда-то принадлежало торговцам и другим путникам, нашедшим свою смерть в лесу. По всей кладовой в маленьких чашечках лежали горстки порошковой смеси – Морен узнал по запаху тёртую полынь. Проклятые тоже не любили это растение, но мыши и крысы куда сильнее.

– Эй! – услышал он приглушённый полотном голос Малы. – Куда ты делся? Что происходит?

Морен бросил быстрый взгляд в её сторону, раздумывая, отвечать ли. Но девчонка уже подняла шум, так что если их могли услышать, то уже услышали.

– Я сейчас!

Успокоив её, он ещё раз огляделся. Детские тела висели здесь уже давно, если судить по их состоянию, так что интересовали его дверь, окна, прогнившая стена – что угодно, что могло вывести их наружу, – и нашёл первую у одной из стен. Подойдя к ней, дёрнул её на себя, не особо рассчитывая на успех, и конечно же, дверь не поддалась. Морен попытался толкнуть её, ударил плечом – всё бесполезно. Никаких отверстий для ключа не наблюдалось, та не трогалась с места при попытках распахнуть её, и ничего не гремело с той стороны, как мог бы греметь замок. Так что оставался лишь один вариант: дверь заперта снаружи, причём ставнями.

«Я мог бы попытаться открыть её… Шансы малые, но есть». – Вот только Морен не знал точно, сколько времени это займёт, а Я’га могла прийти за ними в любую минуту. Даже будучи немощной старушкой, она оставалась проклятой, а значит, была опасна. Без оружия, в прямом бою, он мог с ней не справится. Следовало подстраховаться.

Приняв решение, Морен вернулся к девочке. Та снова тихо плакала в своём углу, сжавшись в комочек. Присев перед ней, он тронул её за плечи – даже сквозь плотную льняную ткань ощущалось, какая она худенькая и как оцепенела от страха, стоило до неё дотронуться.

– Всё хорошо, – как можно мягче заговорил он с ней, заглядывая в глаза. – Плакать ни к чему.

– Я думала, ты бросил меня.

– Я тебя не брошу. Я пришёл за тобой, помнишь? А сейчас я расскажу, что мы будем делать, хорошо? Только слушай внимательно.

Она кивнула, выдавив из себя скулящее «угу».

– Сейчас я должен буду уйти в соседнюю комнату. Ты не будешь видеть меня, но, возможно, будешь слышать. Я не знаю, сколько это займёт времени, но я тебя не оставлю. Поняла?

– Угу.

– Всё это время, пока меня не будет, ты должна внимательно слушать. И если ты услышишь, как за этой стеной, – Морен кивнул за спину девочки, – что-то двигается или скрипит, если ты услышишь, как отворяется засов, ты должна будешь немедленно позвать меня. Хорошо?

– Как позвать?

– Можешь закричать, например, «Проснись».

– Почему «проснись»?

Морен сжал её плечи чуть крепче.

– Потому что, когда Я’га придёт в следующий раз, я буду притворяться спящим. А ты должна будешь пойти с ней.

– Но!..

Морен ясно почувствовал, как она задрожала, готовая впасть в истерику, и потому поспешил с ответом:

– Тебя она не тронет, а вот мне может причинить вред.

– Почему ты так думаешь?!

Она таки начала рыдать. Морен встряхнул её за плечи, чтобы успокоить, но Мала продолжала всхлипывать, а слёзы бежали по её щекам.

– Я знаю. Просто знаю и всё, хорошо? Не шуми, пожалуйста. Когда она заберёт тебя, мне нужно, чтобы ты не дала ей запереть дверь. Любыми способами. Вырывайся, плачь, борись, можешь потерять сознание, но не дай ей опустить засов. Отвлеки её от него.