– Нет в лесу напасти, что могла бы причинить мне вред.
Морен сощурился.
– Почему? Кто вы?
– А не всё ли равно? Лучше расскажи мне, кто ты такой, Скиталец. Говорят, ты бродишь по свету и убиваешь проклятых. Много ли поведал их на своём веку?
– Достаточно.
– И всё они были злыми? – Она изогнула брови.
Морен не спешил отвечать: его отвлекло движение на плече – Куцик чистил клюв, потираясь им о маску на его лице.
– Что, если я скажу тебе, – продолжила Я’га, – что я всего лишь одинокая старушка, которая живёт в лесу и никого не трогает?
– Тогда я спрошу: а как же черепа перед вашим домом?
Я’га рассмеялась – голос её скрипел, как старые половицы.
– В лесу много зверья мрёт. Я их косточки и собираю, чтобы они отпугивали тех, кто ещё жив.
– В деревне говорят, вы живёте уже несколько сотен лет. Они почитают вас, как божество.
– О-о-о. – Она склонила голову на бок. – Что же будешь делать, если всё на самом деле так?
– Попрошу у вас помощи. В лесу пропадают дети – они уходят к вам за дарами и лучшей жизнью, а после не возвращаются.
Я’га, опечаленная, опустила голову.
– Бедные детки. Они не доходят до меня. Когда я нахожу их души, уже слишком поздно. Их ведёт в лес тщеславие, и Боги наказывают их за это.
– А как же Василиса?
Повисла тишина. Я’га долго вглядывалась в Морена сквозь полуопущенные веки, прежде чем ответить:
– В ней не было тщеславия. Родители отправили её в лес на смерть: мачеха не хотела, чтобы она стала конкуренткой для её дочерей. Чистую душу можно вернуть.
– За это вы одарили её? За чистую душу? Почему же тогда вы не одаривали никого из мальчиков?
Морен говорил всё быстрее и быстрее, сыпал вопросы одним за другим – он не давал Я’ге время на раздумья, и она сжала пальцы, царапнув ими по столу.
– Сердце воина от природы жестоко, – ответила она.
– Откуда же у вас нашлись меха и золото?
– В лесу часто умирают путники. Мне ни к чему их добро.
– От чего же они умирают?
– Ты не хуже меня знаешь, что может скрываться в ночной темноте.
– Именно. Так откуда у вас – одинокой старушки – мясо, чтобы подать к столу? И как вы так спокойно ходите в лес, ничего не опасаясь?
– Чьё оно? – Морен кивнул на тарелки. – Скажете, что падаль?
– Ты играешь с силами, которые не понимаешь, Скиталец.
– Так кто же вы? Безобидная старушка? Лесное божество? Или проклятая, что заманивает людей в лес, чтобы потом обобрать их?
– Не смей гневить богов или будет худо!
Она вскинула руку и перстом из раскрытой ладони указала на него. Справа, у самого уха, послышался тихий свистящий скрип. Морен обернулся к своему пернатому спутнику и ужаснулся – тот, раскрыв клюв, пытался выкашлять пену, что текла из его горла, капая на плечо.
Морен вскочил, придерживая птицу обеими руками. Взгляд его забегал по комнате – он искал решение, но страх потери, что отразился в его глазах, не укрылся от Я’ги.
– Вот что бывает с теми, кто идёт против воли божьей!
Её скрипучий смех прокатился по стенам. Морен бросился к прорези в стене, что служила окном, спеша вынести птицу на свежий воздух. В избе стоял полумрак, разбавляемый лишь огнём очага, поэтому, только вглядевшись, он заметил ставни. Окна запирались изнутри, как…
«…в домовине! Она действительно поселилась в постройке для мёртвых!» – Морен едва мог поверить своим же выводам.
Он бросил Куцика на деревянный сруб. Когда захлопнул ставни, Я’га перестала смеяться. Она медленно поднялась и шагнула к нему – раздался стук, как от деревянной трости.
– Мне нужно наружу. – Голос Морена дрогнул: что-то здесь было не так. Куцика отравили, но он ничего не ел, значит, сам воздух в избе…
– Никуда ты отсюда не выйдешь, – ответила ему Я’га.
Морен бросился к люку в полу. Запах трав ощущался здесь куда сильнее, и, подняв взгляд на котелок, он наконец-то узнал цветы и ягоды, что варились в нём.
– Сонная одурь, – прошептал Морен.
Глаза его закатились, и он рухнул наземь.
Я’га поспешила к нему – каждый её шаг отдавался гулким стуком. Скиталец лежал, полуприкрыв глаза – ресницы его дрожали, но дышал он медленно и слабо. Я’га внимательно осмотрела его и воскликнула:
– Весь в железе! Ну ничего-ничего… Вскрою тебя потом, как рака!
Она явно говорила про его одежды. Железные пластины защищали плечи, руки, бока и бёдра, а ещё парочка пряталась под воротником плаща. Небольшие и тонкие, чтобы не утяжелять движения, хватало даже столь простецкой защиты. Ибо проклятые терпеть не могли железо, опасаясь его как яда, и Я’га не стала исключением.
Она затопала прочь. Со скрипом распахнулись ставни и прозвучало раздосадованное:
– Улетела! Успел-таки… Жаль, красивый был черепок. Ну ничего-ничего… Лошадь твоя никуда не денется.
Снова застучали её шаги, уже в другой стороне. Сорванная со стены медвежья шкура упала на пол, зашуршал засов, заскрипела дверь. Из потайной комнаты пахнуло трупьём – запах был такой силы, что ощущался даже сквозь удушающий аромат трав. Я’га вернулась к Морену: аккуратно, стараясь не задеть пластины на его одежде, отстегнула меч, забрала охотничий нож, сняла сапоги и вытряхнула запасной нож из них. Обувь она бросила к сундуку, а меч положила на него сверху. Хотела было снять и пояс, но всё же задела случайно одну из пластин. Взвизгнула и одёрнула руку.
– Весь в железе! – возмутилась она.
Пояс она в итоге срезала кинжалом, убрав к остальным вещам. Схватив Морена за босые щиколотки (пальцы её оказались ледяными), она без усилий затащила его в соседнюю комнату. Здесь было куда темнее, а трупный запах стоял такой силы, что глаза начинали слезиться. Прислонив Скитальца к стене, держась только за ткань плаща, Я’га обмотала верёвками его руки и ноги.
Когда она зашагала прочь, у дверей раздался шорох ткани и всхлип. Я’га остановилась, шумно втянула носом воздух и воскликнула:
– Фью-у-у! Да ты кровишь! – Её голос дрожал от отвращения. – Мясо попортила своей женственностью!
Всхлип раздался снова, перетёк в рыдания. Я’га какое-то время молчала, а потом произнесла в раздумьях:
– Может, оно и к лучшему. Коль они отправили его ко мне, пора напомнить местным, кто их Бог. А запасов мне хватит…
Дверь захлопнулась, забрав последние остатки света. С обратной стороны послышался скрежет засова, и Морен открыл глаза.
Он оказался в просторной, но абсолютно пустой и тёмной комнате. Окна под потолком закрывали плотные ставни – с их помощью защищали тела от ворон – и воздух ощущался удушливо затхлым. Ни мебели, ни вещей не нашлось, только свёрнутые мотки верёвок, разбросанные по углам. А напротив него, у самой двери, на полу сидела девочка. Руки и ноги её были связаны, она прижимала колени к груди и вздрагивала от бесшумных рыданий. Когда Морен взглянул на неё, она вскрикнула от ужаса и вжалась в стену.
– Не бойся, – не слишком громко, но достаточно, чтобы его услышали, заговорил он с ней. – Ты ведь Мала, верно? Я пришёл за тобой.
– Вы чудище? – спросила она. – Нечистый? У вас глаза светятся. Откуда вы знаете меня?
– Я не чудище. Меня называют Скитальцем. Слышала обо мне?
Она медленно кивнула.
– Моя работа – убивать чудищ. Твоя мама попросила найти тебя, вернуть домой и убить чудище, что держит тебя здесь.
Успокоившись было, Мала снова начала рыдать.
– Почему она так поступает? Она всегда была хорошей!
Морен широко распахнул глаза, на мгновение потерявшись от столь резкой перемены. Девочка впадала в истерику, и его холодом сковывал страх, что их могут услышать.
– Тише!
– Неужели она считает меня плохой?
– Мала, тише.
– Что плохого я сделала?!
– Пожалуйста, тише!
Ему пришлось повысить голос, но это подействовало – Мала продолжила глотать слёзы, но уже молча. Морен прислушался. Шкура, что висела в «гостевой» Бабушки Я’ги, не только прятала от глаз ещё одну комнату, но и поглощала звуки – вот почему он не услышал девочку, что всё это время сидела здесь. Но Морен не мог сказать наверняка, вернула ли Я’га шкуру на место, когда заперла их здесь.
