– А? Чего? – Я в это время раздумывал над значением слова «комсорг», поэтому не сразу среагировал.

– Девушка, у вашего товарища травма, его машина сбила. Не до собраний ему пока, – вновь раздраженно влез Попов. – Вы видели, что произошло? Нет? Тогда прошу вас покинуть место происшествия! И бабушку проводите уже до дома! – крикнул он столпившимся возле успокоившейся старухи людям. – Протокол читаем, подписываем! – Это уже он обратился к нам с Зудилиной.

Женщина первой схватила документ, а я задумался над тем, что эту Лебедеву отпускать никак нельзя. Раз она меня знает, то может оказаться полезной.

– Лебедева! – крикнул я в спину удаляющемуся комсоргу. – Подожди меня, я сейчас.

– Парень, ты куда это собрался? Сейчас «скорая» приедет, – придержал меня Горзеев.

– Да нормально все со мной, идти мне надо, – поморщился я от навязчивой заботы и в качестве аргумента добавил: – На комсомольское собрание.

– Протокол подпиши и иди, комсомолец, – подсуетился с протоколом Попов, сунув мне его в руки.

– В райотдел бы надо заехать, объяснения взять, – забеспокоился Горзеев.

– Да завтра подъедут, все же живы, – отмахнулся Попов. Его явно наше ДТП до печенок уже пробрало.

Первым делом я посмотрел на дату (именно она меня больше всего сейчас интересовала) – 18.06.1976. На дате я и завис ненадолго. Да уж, занесло. Текст протокола со схемой я просмотрел бегло, подписал их буквой «Ч» с завитком и, прихрамывая, поплелся в сторону Лебедевой. Смысл торчать здесь и что-то доказывать? Свидетелей нет, тормозной путь короткий, женщина – водитель, я пешеход, так что как-нибудь потом отбрехаюсь. А вот устраиваться в этой жизни нужно уже сегодня. Лебедева же ключ от этой новой жизни, удачно подвернувшийся мне ключ.

– Чапыра, а ты вообще как себя чувствуешь? – нарушила тишину Лебедева, когда мы ступили на территорию студенческого городка.

– Да как тебе сказать, – неопределенно начал я, соображая, как бы половчее из нее информацию выудить.

– Вижу, что сегодня от тебя толку не будет, – перебила комсорг, придирчиво рассматривая хромающего меня через свои окуляры.

Девушка вздохнула, что-то прикинув в уме.

– Ладно, пошли до общежития тебя провожу, а то упадешь еще по дороге. А мне потом отписывайся, – резюмировала она итог своих размышлений.

«Общежития?! – не на шутку встревожился я. – Прощай моя двухуровневая квартира?»

Мы подошли к унылому пятиэтажному зданию из серого кирпича. В мое время его фасад был облицован панелями, из-за чего общежитие имело более презентабельный вид.

Мы прошли холл, на ходу обменявшись приветствиями с выглянувшей из служебного помещения вахтершей. Поднялись по щербатой лестнице с погнутыми перилами на третий этаж и уткнулись в одну из дверей.

Лебедева безрезультатно подергала ручку.

– Открывай. Чего ждешь? – поторопила она меня.

Я вновь ощупал свои карманы и нашел-таки заветный ключик.

Дверь распахнулась, и я с опаской замер на пороге, не решаясь сделать еще один шаг в новую жизнь. Но долго рефлексировать мне не дали, беспардонно протолкнув внутрь комнаты.

– Ну вы и свиньи, – неодобрительно произнесла комсорг, намекая на бардак в комнате. Девушка стремительно подошла к заваленному учебниками, конспектами и посудой столу. – Пойду воды тебе принесу, – добавила она, схватив пустой стеклянный графин. – А ты, Чапыра, ложись, а то что-то шатает тебя.

Я озадаченно обвел взглядом четыре кровати, тоже заваленные всяким барахлом, облезлые стены с выцветшей краской, старый покосившийся шкаф с надтреснутым зеркалом на дверце, стулья с обломанными спинками, наполовину залепленное газетами окно.

– Сюрреализм какой-то, – пробормотал я и шагнул к зеркалу. – Это сюр, сюр, сюр… – как заведенный повторял я, рассматривая свое отражение.

Запачканные от лежания на асфальте брюки клеш с вшитыми красными клиньями и подшитыми внизу штанин металлическими застежками-молниями, цветастая рубашка с ободранными локтями, ботинки на высокой платформе, походу самодельной. На голове длинные до плеч волосы с налипшей к ним пылью. И завершали композицию усы.

– Чапыра, с тобой все в порядке? – От неожиданно прозвучавшего окрика я вздрогнул.

Лебедева стояла у порога, держа в руках наполненный водой графин, и обеспокоенно наблюдала за мной.

– У тебя сейчас такое выражение лица было… – произнесла она задумчиво, устраивая графин на столе.

– Ты не знаешь, где ближайшая парикмахерская? – проигнорировав ее замечание, спросил я то, что меня сейчас занимало.

– В Доме быта, в двух кварталах отсюда. – Удивления в голосе девушки прибавилось. – А ты что, подстричься решил? – и, не дожидаясь ответа, добавила: – Давно пара. Молодец!

– А сколько стрижка стоит, не знаешь? – Задавая вопрос, я вновь принялся исследовать свои карманы. Вытащив бумажку, я озадаченно на нее уставился. Три рубля. Интересно, это много или мало?

– Мужская стрижка копеек двадцать, наверное, – неуверенно ответила Лебедева, но, заметив в моей руке купюру, резко сменила тональность: – Чапыра, тебе не стыдно?! Ты уже второй месяц не платишь комсомольские взносы. Говорил, денег нет! С тебя четыре копейки!

– Комсомольские взносы? – задумчиво переспросил я. – То есть я их платил все пять лет, что здесь учился?

– Платил. А в мае перестал платить! – изобличила она меня.

– Лебедева, а что вы делаете с собранными комсомольскими взносами? – вкрадчиво поинтересовался я.

– На нужды комсомола идут, – как о само собой разумеющемся ответила Лебедева.

– А я ведь комсомолец? – Я приблизился к девушке так, что теперь возвышался над ней.

– Комсомолец, – кивнула она, задрав голову.

– Лебедева, меня сегодня сбила машина. Так?

Девушка опять кивнула, а я продолжил:

– Я получил травму, а значит, мне требуется поправить здоровье. Так?

Очередной кивок.

– Лекарства денег стоят. Так?

– Так.

– А еще мне потребуется новая одежда вместо испорченной. Так?

Девушка осмотрела мой потрепанный вид, но кивать не спешила, и я понял, что дама не разделяет мои вкусы.

– Другой одежды у меня нет, – веско произнес я. Вкусы Альберта я тоже не разделял.

– Почему нет? Не голым же ты на лекции ходишь? – От своих слов девушка покраснела и вновь попыталась отодвинуться.

– Нету! – отрезал я и сделал шаг вперед, вновь нависнув над комсоргом. – А это значит…

– Что? – как-то неуверенно спросила пунцовая Лебедева.

– Мне, комсомольцу, нужна помощь, материальная помощь – вот что это значит! – подвел я итог. – Так, садись.

Я усадил девушку на один из стульев возле стола, сам уселся рядом. Вырвал из тетрадки с конспектами чистый листок, отыскал ручку и написал посередине слово «Заявление».

Лебедева следила за моими действиями, то и дело поправляя очки.

– На имя кого писать? – деловито уточнил я.

– Что писать? – моргнула она в ответ и вновь поправила очки.

– Заявление о предоставлении материальной помощи, – пояснил я, сетуя про себя на тупость комсорга. – Ладно, потом сама шапку напишешь, – пробормотал я и принялся составлять текст.

Все время, что я писал, Лебедева настороженно следила за движением ручки и пыталась расшифровать мой почерк.

– Ну вот и всё. – Поставив число и подпись, я протянул заявление комсоргу. – Ты уж пролоббируй там мои интересы. Договорились?

– Что сделать? – Мои слова оторвали девушку от чтения заявления.

– Пролоббируй. Выскажись среди своих в моих интересах. Ты же видела и аварию, и то, что я в ней пострадал.

– Саму аварию я не видела, – сухо поправила меня комсорг, – но то, что ты пострадал, подтвержу. И заявление твое сама в профком отдам.

– В профком? – не понял я.

– Оказанием материальной помощи студентам занимается профсоюз, – доложила она.

– Профсоюз так профсоюз, – согласился я, включая свою улыбку и помогая девушке подняться со стула, чтобы препроводить ее к выходу.