Несколько позже, когда мы готовили несанкционированную акцию по поводу выборов в Госдуму в сентябре 2016, мы по неопытности позвали на нее всех людей из чатов, в том числе «Рому Корня». Несмотря на то, что оповещение приходило через шифровальную программу Privnote, об акции стало известно органам. К счастью, благодаря своевременным действиям, каратели смогли задержать лишь меня одного. Чуть позже мы чистили чаты и удаляли оттуда неактивных людей, в том числе и «Рому». Уже спустя продолжительное время мы случайно нашли публикацию какого-то активиста, который рассказал о различных внедренных сотрудниках в ряды оппозиции. Среди них был и «Рома», оказавшийся капитаном ЦПЭ. По описанию он позиционировал себя как «мирного человека, который просто хочет со всеми дружить». Тогда нам всем и стало понятно, как органы узнали про акцию.
И вот он сидел возле меня, человек ,«который просто хочет со всеми дружить». В принципе он вполне подходил под эту характеристику. Он и еще один такой же молодой сотрудник, дружески расспрашивали меня о различных движениях и личностях правой и в целом оппозиционной среды. Конечно, их не интересовали, какие то тайные вещи, которых они не знают, иначе я не стал бы отвечать. Они просто расспрашивали мое оценочное мнение, считаю ли я человека достойным или нет. Интересны были им и мои мотивы, побудившие меня к борьбе. «Рома Корень» решил в свою очередь и сам поделиться своим мнением обо мне и «ЧБ».
– На самом деле хочу сказать, вы действительно показывали высокий уровень, например проект «Цитадель», вся эта борьба с незаконной торговлей, это действительно достойно уважения. Но вы со временем перешли черту и стали действовать слишком жестко. Этот ваш «Манифест» уже выходил за рамки закона.– говорил он.
Я хорошо помнил «Манифест», его осторожные и обтекаемые формулировки, поэтому сказал, что ничего нарушающего закон там быть не могло.
– Нет, там любой эксперт найдет экстремизм, вы должны были действовать более мирно. – настаивал он.
– Но вообще добился ты конечно многого. Мы знаем, что многие более опытные и старшие соратники советуются с тобой, прислушиваются к твоему мнению.
Говорил он все это довольно искренне, я даже подумал, что он по настоящему симпатизирует нашей идее. Мне показалось, что в этих людях как будто существует раздвоение личности. Одна личность заставляет работать в карательных органах, внедряться к нам, составлять рапорта, устраивать слежку. Другая личность понимает правоту национального движения, сопереживают ему. Кто-то из них пытается оправдаться тем, что идеи у нас правильные, но оппозиционная борьба, якобы идет во вред стране, вот если бы мы сотрудничали с властью то это, мол, было бы другое дело. Поэтому многие сотрудники лестно отзывались о проекте «Цитадель», в рамках которого производилось взаимодействие с полицией. Не уж то, они не понимали, что причина проблем нашего народа это действующий режим? При Путине абсолютно невозможно никакое русское национальное государство. Тот же проект «Цитадель» это вовсе не помощь государству, а лишь орудие пропаганды для дальнейшей оппозиционной борьбы. Мы организовывали рейды не для того, чтобы депортировать пару мигрантов и выгнать с точек несколько нелегальных торговцев, ведь взамен их власти завезут еще миллион таких же, отдадут им на откуп огромные рынки. Мы проводили рейды в первую очередь, чтобы показать актуальность проблемы, чтобы продемонстрировать людям, что именно мы, абсолютно бескорыстно боремся с этой бедой, пока исполнительная власть ей потворствует. Русский национализм абсолютно не совместим с режимом Владимира Путина.
Тем временем, следователь оформил протокол задержания и вручил постановление о возбуждении уголовного дела. Как оказалось мне вменили целых ШЕСТЬ статей УК РФ. В скором времени подъехал адвокат, нерусская женщина, предположительно калмычка, с довольно сложной фамилией. Следователь оставил нас наедине. Я сразу сказал, что у меня уже есть адвокат. Поэтому ее роль чисто формальная. Мы еще немного пообщались. Она, как оказалось, защищала Разумова, которого обвиняли в вербовке людей в «Правый сектор». Сказала, что у нас похожие ситуации, он также юрист. Рассказывала, что он признал вину, но выбрал суд присяжных, о чем будто-бы пожалел. Как я понял потому, что присяжные не признал его заслуживающим снисхождения. Я тогда плохо знал о Разумове и не мог скептически воспринять сказанное, как я потом узнал, Быстров как раз и вел его дело. Также адвокат дала пару банальных советов, вроде того, что надо апеллировать к отсутствию умысла. Когда мы поговорили, следователь вернулся, чисто формально уведомил меня о возможности заключить досудебное соглашение о сотрудничестве. «Тебе, как юристу, должно быть интересно почитать на досуге» – сказал следователь, вручив выдержки из УПК насчет досудебного соглашения о сотрудничестве. Я отказался от дачи показаний до встречи со своим адвокатом. Поэтому работа адвоката по назначению была окончена подписание ею протокола допроса. Когда адвокат ушла, мы стали ждать пока приедет конвой и увезет меня в ИВС. Ждать пришлось довольно долго.
Во время ожидания следователь повел меня в туалет, и подышать свежим воздухом на балконе, предварительно попросив не прыгать.
Идя по коридорам СК, я заприметил сидящую возле кабинета женщину лет 45, переднеазиатской внешности. Она странно посмотрела на меня, несмотря на то, что я абсолютно точно ее не знал. Стоя на балконе, следователь задавал мне крайне глупые вопросы. «Почему не открыл дверь сразу, почему телефон почистил?» – говорил он. «А Вы думаете, я буду помогать Вам меня посадить?» – отвечал я. Парадоксально, что он, как и другие сотрудники, злился на то, что я потер телефон, при этом уверяя, что они все равно смогут восстановить информацию. «Ну, удачи вам» – сказал я на это.
Вернувшись в кабинет, я продолжил пить кофе, попутно общаясь с Быстровым. Я шутил, смеялся над его шутками, совершенно не собираясь давать ему какую-либо информацию, например не отвечал на вопрос, кто оплачивал поездку представителей «ЧБ» в Германию и давали ли немцы нам деньги. Вообще вопросы финансирования всегда особо волновали органы.
Неожиданно, через дверной проем, я увидел Едина Баграмяна, заходившего в соседний кабинет. «Там Баграмян?» – задал я следователю риторический вопрос, на который он утвердительно кивнул. Естественно никаких подробностей о том, что происходит с Баграмяном и с Макаровым, мне не сообщили, лишь краем уха я услышал, что у Макарова нашли около десятка ножей. И разумеется, нам не позволили находится рядом, чтобы разговаривать. Это стандартная тактика следствия, лишать нас информации и изолировать друг от друга, чтобы мы не смогли продумать тактику защиты, находились в подавленном состоянии неведения. Тогда до меня дошло, что эта женщина сидит в коридоре, это была Наталья Единовна Баграмян, мать Едина. Крайне истеричная женщина, безумно любящая своего сына. Помню, как она откопала телефон моей матери и слезно умоляла заставить меня удалить пост, о том, что Едина с позором выгнали из «ЧБ». Я также разговаривал с ней по телефону. Как она обещала, что ее сын исправится, извинится перед нами, лишь бы мы удалили пост. Я тогда пошел ей навстречу и сильно об этом пожалел. Интересно как она смогла добиться, чтобы ее пустили в Следственный комитет. Меня также мучал вопрос, понимает ли Баграмян, что сливая нас, он топит и себя и отказывается давать на нас показания или же он, как давно хотел, сотрудничает со следствием? Я справедливо склонялся ко второму варианту.
Из разговора со следователем я понимал, что он прекрасно знает об обстоятельствах, оправдывающих нас, но нагло игнорировал их во время следствия. Например, он знал, что Спорыхин, по личным обстоятельствам, покинул «ЧБ», что в 2015-ом я добровольно написал в Прокуратуру обращение, с просьбой проверить наш лозунг «Россия для русских – Европа для белых», тем самым подтверждая отсутствие у меня умысла на возбуждение ненависти или вражды. Быстрову было на это плевать. Ему дали указание и он его послушно исполнял. Он был типичным сотрудником правоохранительных органов путинской России, которым все равно плевать на закон, мораль, справедливость, будущее русской нации. У них на уме лишь карьерный рост, теплое насиженное место, точно так же как и в советское время.
