Вит мотает головой. Его пальцы встряхивают мокрые от пота черные волосы, после чего ложатся на стол, принимаются отбивать ритм.

– Не нужно следить. Твоя рожа сама меня преследует.

Да, в последнее время пресса пестрит новостями обо мне, буквально высосанными из пальца. Идиоты, лучше бы обратили внимание на другие части тела, раз им так нравится сосать. Не знаю, у кого из журналистов на меня зуб. Может, у того, кому я чуть не выбил этот самый зуб в тот момент, когда он пихал свою камеру мне в глаз, выкрикивая тупые вопросы?

– Я не разговаривал с ними.

Я даже не успел спросить, а уже получил ответ. И вот, казалось бы, можно уходить, раз ответ получен. Сомневаться в словах парня передо мной нет никакого смысла. Он не лжёт. Даже в угоду себе. Если бы Вит хотел мне отомстить, то сделал бы это, открыто улыбаясь.

– Я знаю, – выдыхаю, закрывая на пару секунд глаза.

– Тогда зачем пришел?

– Хотел убедиться.

– Херь собачья, – усмехается Вит, по-хозяйски разваливаясь на стуле. Его пальцы вновь отбивают четкий ритм, выводя из себя. – Мы оба знаем, зачем ты сюда пришел. Но ты можешь и дальше обманывать и своего козла-директора, и себя…

Вит встает, резко отодвинув стул назад, отчего металлические ножки пролязгали по полу. Морщусь. Вит нагибается к столу, нависая надо мной. Я поджимаю губы.

– Тебе до жути хочется вновь оказаться здесь, – его пальцы указали на сцену. – Шкурка лощеного мальчика тебе тесна. Мыльные песни душат тебя. Воздуха надолго не хватит, а огонь внутри надо чем-то раздувать. Ты выдохнешься, а твой директор выпнет тебя под зад, как дворняжку на мороз. – Не могу вдохнуть. Горло онемело. Каждое слово эхом отскакивает внутри меня. Никто не знает меня лучше, чем этот говнюк. И ему плевать. – Но сюда ты не вернёшься. Я не позволю. – Да, Вит не простит. Пусть и делает вид, что ничего не чувствует. Мой выбор он принял как предательство. – Поэтому хватит питать себя иллюзией. Ты уже выбрал и теперь наберись смелости, сожми яйца в кулаке и иди, куда шёл.

Вит резко отворачивается, пара шагов, и он исчезает за дверью служебного входа.

Он не прав лишь в одном. От себя я не скрываю. Нет смысла обманывать себя. Я знаю, что меня ждёт, но продолжаю карабкаться. В надежде найти свежий ветерок, который сможет вновь напитать пожар в груди кислородом, давая ему шанс выжить.

8 месяцев спустя

POV Вили

В груди жжётся, а тело то и дело бросает в жар. Я пошевелилась, понимая, что проснулась, но желая снова провалиться в сон. Мне необходимо убежать от реальности, чтобы забыться. Не хочу верить и осознавать, что уже ничего не вернуть.

В дверь тихонечко заскреблись. Я лишь шумно выдохнула. Малейшее движение вызывает покалывание. Чуть двигаю головой, чтобы посмотреть, кто приоткрыл дверь. В неё просовывается темная чёлка.

– Долго ты ещё будешь тут лежать? – спрашивает мой братик, аккуратно, словно боясь, что я его выгоню, входит в комнату мамы, в которой я поселилась месяц назад.

– Вечно, – буркнула я, уткнувшись носом в подушку.

– Ну же, Вили, – брат плюхается на кровать с помятой простынёй и сбившимся одеялом. – Давай сходим куда-нибудь? На улице очень тепло, и солнце вон как ярко светит, погляди. Пойдем, а?

– Не хочу. Ничего не хочу.

– А я хочу! – упрямится братик. – И ты ведь должна обо мне заботиться, разве нет? Я хочу мороженое из «Пингвинчика».

Губа дергается при упоминании маминого любимого детского кафе. Она часто водила нас с Захаром поесть шоколадного мороженого, вплоть до того момента пока болезнь не уложила её в эту самую кровать, а затем и в место гораздо ужаснее. По коже прокатывает дрожь, когда страшная картинка вновь всплывает перед глазами.

– Вили? – Брат касается моего плеча, слегка встряхивает. – Давай сходим?

– Иди с папой, – отмахиваюсь, но уже понимаю, что мне не отвертеться.

– Он не пойдет. – Захар грустно вздыхает. – Папа заперся у себя в кабинете. – Кто бы сомневался? – Он там пьет уже месяц, а ты лежишь здесь. Приехала тетя Оля и дядя Фил. – Жмурюсь. Эта новость меня не радует. – Настроение у неё как у Гошика.

Усмехаюсь. Захар всегда попадает в точку. Очень точное сравнение тетки и соседской овчарки, которая каждый раз взрывается отчаянным лаем, когда мы проходим около забора.

– Хорошо, – обречённо выдыхаю. – Дай мне пять минут.

Брат радостно подпрыгивает, соскакивает с кровати и пулей вылетает из комнаты. Мне ничего не остается, кроме как тоже встать с постели, чтобы побрести в свою комнату.

На голове воронье гнездо, под глазами фиолетовые мешки, а на коже следы от помятой подушки. В груди печёт, когда я пытаюсь придать себе менее убогий вид. Волосы закатываю в высокую култышку, принимаю душ, чтобы хоть чуть-чуть освежиться, и чтобы люди в кафе не шарахались от меня словно от прокаженной.

Надеваю на себя первое попавшееся – черные джинсы и тонкий невзрачный свитер. Какая разница, как я выгляжу?

Брат уже ждёт меня внизу. На улице и правда тепло. Май только начался, а солнце уже диктует свои правила. Хорошо, что я додумалась взять солнцезащитные очки, чтобы скрыть огромные синие мешки под глазами. Они еще и от солнца защитят.

Мороженое приятно охладило внутренности, но пожар, находящийся глубоко внутри, так просто не потушить. Боль поселилась внутри навечно, глубоко запустив длинные корни. До неё не добраться и не выковырять. Да я и не хочу. И пусть со временем я научусь с ней сосуществовать, она всегда будет влиять на мою жизнь.

Я медленно двигалась по небольшому скверу, ведущему к нашему дому. Брат тоже не спешил. Чем ближе мы подходили к дому, тем медленнее становился шаг.

– Знаешь, – вдруг говорит младший братик, и слова его звучат вовсе не по-детски, – мама бы очень расстроилась, если бы увидела, что происходит в доме после её ухода.

Коленки дрогнули. Я остановилась, повернулась к брату.

– Она очень боялась, что папа вновь начнёт пить, а ты замкнёшься в себе.

Захар нахмурил свои не по годам густые брови. Мой братик всегда вёл себя словно взрослый.

– А о тебе она не переживала? – Мой голос тихий и такой же слабый, как я сама.

– Нет. – Он поджимается губы. – Мама говорила, что я сильный и со всем легко справлюсь.

Улыбаюсь против воли. Мама была права всегда и во всем.

– Она сказала мне, что я должен позаботиться о тебе.

– Обо мне? – опешила я, прибавив голос от неожиданности.

– Да. – Захар опустил голову, уставившись в свои ботинки. – Я, правда, пока не очень знаю, как о тебе заботиться, но скоро я вырасту и научусь. И тогда ни тетя Оля, ни дядя Фил не смогут тебя обидеть.

В груди разлилось тепло. Я закусываю нижнюю губу, задерживаю дыхание, чтобы сдержать всхлип. Брат поднимает на меня свои шоколадные глаза, обрамленные пушистыми ресницами.

– Только не реви, – простонал он, увидев мои заблестевшие глаза, наполнившиеся солёной влагой.

Улыбаюсь, оголив зубы, шмыгаю носом, затем качаю головой.

– Не буду.

Я провожу рукой по прическе Захара, зачёсывая его волосы вбок, оголяя выстриженный узор – такой он у меня модник.

– Ты поэтому потащил меня с собой в кафе? – спрашиваю, а брат усмехается в ответ. – Не потому что сам хотел?

– Не-а, – улыбается, довольный собой. – Я хотел вытащить тебя из дома, чтобы ты немного погуляла. И накормить тебя мороженым. Мама ведь говорила, что сладкое прогоняет тоску.

Да, она так говорила. Надо же, этот двенадцатилетний мальчуган оказался гораздо мудрее и ответственнее меня. Это ведь я должна была позаботиться о нём, а вместо этого заточила себя в маминой комнате, словно монахиня в келье, утопая в слезах и своей боли, думая, что мне одной плохо. В то время как мой братик ходил кругами, не зная, как вытянуть меня из болота.

– Прости, – выдыхаю я, прижимаясь к братику, рост которого уже почти поравнялся с моим. – Я больше не буду закрываться. – Его руки крепко сжали мою спину. – Хочешь, посмотрим какой-нибудь фильм? Можно пересмотреть твоих любимых Звездных войн. Потом сможем заказать пиццу и поужинать ею.