Ясмин покачала головой:

– Я знаю. Неважно, кто ты. Ты есть сила. Почему ты должна поддерживать ложь и обманывать саму себя, прячась под мужской одеждой? Или ты тоже ставишь мужчин выше женщин? Подумай о девушках, которым сможешь помочь, оставаясь собой.

Воцарилось молчание.

– Чего ты ждёшь, Зафира? – резким шёпотом спросила Ясмин.

Схватив пустую плошку, Зафира отправилась на кухню. Женщины, которых Миск обещал прислать в помощь Ясмин, должны были прибыть с минуты на минуту. Но она не хотела, чтобы разговор вот так закончился.

Зафира и сама не знала, чего ждала. Но ведь был в её действиях смысл? Она хотела доказать что-то ещё.

Завоевание Арза казалось ей недостаточной целью.

Зафира отличалась от самоуверенной Ясмин, чья роскошная фигура, которой она гордилась, вызывала зависть у толпы. Зафира бежала от гордости. Бежала от самой себя.

Внезапно дверь распахнулась.

– Я снял с оленя шкуру, Ясмин, – крикнул Дин.

Зайдя внутрь и увидев у очага Зафиру, он расплылся в улыбке.

– О, ты по-прежнему здесь.

На правом носке юноши зияла дыра, обнажая один из пальцев.

– А-х-х, Зафира, – протянул Дин, вышагивая по потрескавшемуся каменному полу, – у тебя такой вид, будто Ясмин устроила тебе одну из своих знаменитых выволочек.

Зафира расхохоталась. В глазах Дина вспыхнула искра. Он опустил взгляд на губы девушки, но спустя мгновение перевёл его на собственные руки. У Зафиры перехватывало дыхание.

– Я за инструментом, – добавил Дин. – Олень чуть больше обычного.

– Неужели ты жалуешься? – поддразнила Зафира или, по крайней мере, попыталась поддразнить. Слова Ясмин и очевидное намерение Дина усугубляли и так непростую ситуацию.

– Никогда не посмею, – заверил Дин, наконец отыскав нож с большими зубьями. – Ещё увидимся?

– Только с позволения невесты. Ты ведь знаешь её нрав.

Дин, расхохотавшись, закрыл за собой дверь.

Воцарившуюся тишину нарушал лишь треск огня. Зафира выдохнула и, подняв глаза, увидела окутанную тенями Ясмин. Сестра её сердца стояла у двери, прислонившись к ней спиной. Внимательно глядела на Зафиру.

– Придёт время, и кто-нибудь раскрасит твои бледные щёки, – задумчиво обронила Ясмин.

– Даже не мечтай, Ясмин. Никогда прежде я не краснела, – возразила Зафира, ощутив внезапный прилив усталости.

Она снова разложила подушки, на этот раз очертив пальцем выцветший узор. Не видела Зафира в своём будущем ни брака, ни любви.

– Деменхурцы редко заливаются краской. Ты и сама не румяна. Но вот Миск… Он глядит так, будто всю деревню способен поджечь одним только взглядом.

Ясмин покачала головой.

– Есть на свете тот самый мужчина, Зафира. Я знаю наверняка. Возможно, такой же сварливый, как и ты. Однажды он заглянет в твои ледяные глаза, и ты покраснеешь и захочешь начать жизнь с чистого листа. Я уверена в этом.

Вот только печальный тон Ясмин не соответствовал столь обнадёживающим словам.

В один прекрасный день мать Зафиры встретила такого человека. Умм[13] оставалась с Бабой до самой его смерти, а теперь существовала без жизни. Ни жива, ни мертва. Мысли о родителях разрывали Зафире душу и упорно напоминали, что она – всего лишь сломленная девушка, которая, притворяясь кем-то другим, пытается воспитать младшую сестру в слишком холодном для жизни месте. Сердце Зафиры по сей день пыталось собрать воедино разбитые части, чтобы вновь сделаться целым.

Кровь в её жилах текла с бесстрастием, а не с любовью или желанием жить в месте, где все улыбались и смеялись, пока холод поглощал тела, а отсутствие магии иссушало души. Где даже «Бакдаш»[14] не закрывал свои двери для толп посетителей, и те по-прежнему скупали ледяное мороженое, дрожа от холода и жаждая тепла.

Зафира, собрав осколки разбитого сердца, сняла капюшон. Мысли о Бабе и Умм в одночасье исчезли. Ясмин была неправа. Зафира никогда не совершит подобной ошибки. Она никогда не позволит себе влюбиться.

Какой толк от любви, если однажды тебе суждено её потерять?

Новая смерть в списке Насира не возложила тревог на его душу. Напротив, ему стало легче. Наследному принцу стоило бы чувствовать вину за убийство человека, единственным преступлением которого было любопытство. Однако Насир убивал и за меньшее, оттого и не корил себя за содеянное.

На обратном пути Афья шла вяло, как будто знала, какой поступок совершил хозяин. Вскоре они миновали дома цвета тёмного песка, а затем и единственный флаг с гербом Сарасина, изображающим солнечное затмение и меч в его центре. Далее они пересекли границу между Сарасином и Крепостью султана. Разница была поразительной: небо прояснилось, солнце накалилось, пески обрели соломенный цвет.

На окраине Крепости выстроились облицованные жёлто-коричневым камнем дома с плоскими крышами, дверьми из тёмного дерева и медными арками, скрывающими правду об истинных трущобах. В поисках лучшей жизни люди со всей Аравии стекались в могучую столицу. Они стремились жить рядом с Султаном, бессмертным сафи[15], спасшим королевство от краха после исчезновения Сестёр.

Султанша давно погибла, а её муж – отец Насира – был настоящим чудовищем. Вернее, стал настоящим чудовищем.

По мере приближения к дворцу количество домов уменьшалось, а их размеры, напротив, увеличивались. Здания обладали собственными минаретами, остроконечными медными куполами и каменными дорожками, ведущими в безупречные дворы. Но, несмотря на всё это, Насир сомневался, что живущие в них люди были счастливее тех, кто жил в трущобах.

Дорога, которой следовал Насир, не вела через рынок, что не могло не радовать. Меньше всего на свете принц хотел бы столкнуться с глухим молчанием и рухнувшими на колени обывателями. Его дорога была спокойной, хотя и вела мимо нескольких бродячих торговцев. Один из них толкал тележку, наполненную яркой хурмой, тёмным пелузианским виноградом и полупустыми мешками с оливками. Другой торговец вёз тележку поменьше с изделиями из серебра, держа путь в более богатый конец города.

Вскоре дорога раскрасилась знакомыми тенями. Представший перед глазами дворец, в отличие от чёрного сердца султана, был прекрасен. Перед Насиром раскинулась известняковая громада с детальной резьбой и оконными решётками, за которыми виднелись очертания теней. Своей красотой отполированный до блеска жёлто-коричневый камень не уступал возносящимся в небо минаретам. Золотые купола были инкрустированы сверкающим обсидианом, добытым на вулканах западного Альдерамина. Шпили куполов заканчивались изгибами, что походили на капли воды. Они служили напоминанием, что без воды люди являлись лишь добычей для голодных песков пустыни.

Стражи у чёрных ворот встали по стойке «смирно», как только часовой объявил о прибытии принца. Насир спешился, снял капюшон. Пробежав пальцами по непослушным волосам, чтобы стряхнуть песок, он бросил поводья одному из слуг.

– Убедись, что за ней будет должный уход.

– Слушаюсь, мой принц, – поспешил заверить стражник.

Пройдя через стрельчатую арку, Насир очутился в выложенном плиткой дворе. Первым же делом он погрузил палец в центральный фонтан, окрасив воду в розовый цвет. Причина, по которой султанша поручила соорудить фонтан в виде льва, для Насира до сих пор оставалась загадкой. Он никогда не расспрашивал мать; он просто ценил её жизнь, пока и ту не забрали.

Подойдя к двустворчатой двери, Насир заметил, что стражники, схватившись за медные ручки, как один сглотнули. Страх. Который очень легко посеять и так же легко удержать.

Внутри царила тишина. Эхо шагов разносилось по залам. Тьма окутала Насира удушающим плащом. На позолоченном балконе горничные и слуги с поклонами разбежались по углам, как крысы. Тьма была настолько густой, что даже отличить крысу от человека не представлялось возможным.