Охотница. Поводья выскользнули из рук Зафиры.

– Как… – Слова так и прилипли к языку.

Губы женщины дрогнули в улыбке, а вместе с ними – сердце Зафиры. Ухмылка будто кричала, что незнакомка знает секреты Охотницы. И знание это предвещало опасность.

– Ты всегда находишь обратную дорогу, Зафира бинт Искандар, – продолжила женщина. Она выглядела грустной, хотя в блеске глаз таилось что-то иное. – А ведь должна потеряться, проклятое дитя.

Незнакомка повернулась, сверкнув серебряным плащом, и Зафира, должно быть, снова моргнула.

Потому что женщина исчезла.

Сердце сжалось в груди. Её имя. Эта улыбка. И вот, спустя миг, не осталось и следа от чёрных теней или серебристого плаща. Снег вновь стал чистым; когти в сознании ослабили хватку.

И тогда Сахар бросился прочь.

Вскрикнув от неожиданности, Зафира нащупала поводья, чтобы не рухнуть на снег. Сахар продолжал безумный галоп, пока они не достигли вершины склона и наконец не остановились.

Зафира, ругаясь, дёрнула поводья. Сахар с гордым фырканьем склонил голову.

«Нужно успокоиться. Трезво оценить ситуацию».

Зафира ещё раз оглянулась на бескрайний лес, однако женщины и след простыл. Всё выглядело так, будто Зафире почудилась встреча.

Возможно, так всё и было. Зафира, зная Арз лучше остальных, отдавала себе отчёт, что никто и никогда не узнает его тайны. Поверить в его злобу – накликать мучительную смерть.

«Слышишь львиный рык?»

Нет, рык Зафира не слышала. Из темноты манило что-то иное. Что-то, что росло с каждым её появлением, как будто душа цеплялась за Арз и пыталась вернуться обратно.

Зафира вздохнула. Женщина, похоже, оказалась не чем иным, как последствием сильного изнеможения.

Теперь же Зафире грозило опоздание. Ощутив прилив раздражения, она развернула Сахара. Настала пора надеть платье и присоединиться к свадьбе.

Люди умирали, потому что он жил. И если для того, чтобы идти вперёд, нужно марать руки в крови, значит, так тому и быть.

Три ночи назад на соседний халифат Деменхур обрушилась суровая метель, и в Сарасине оттого стало прохладнее. Зной пустыни в совокупности со своенравным холодом сковывали кости, да только выбора всё равно не было. Так или иначе, Насиру приходилось оставаться вдали от родной Крепости – маленького клочка земли, откуда султан правил пятью халифатами Аравии.

Миссии в Сарасин всякий раз вызывали необъяснимую ностальгию. Родившись в этих местах, Насир никогда не жил здесь, и халифат казался ему одновременно знакомым и чуждым.

Насир заглядывал сюда лишь с одной целью: убивать.

Лейл, столица Сарасина, изобиловал вооружёнными людьми в тюрбанах лазурного цвета. На страже у ворот, ведущих в окружённый стенами город, стояли три здоровяка. Вместо плотно прилегающих штанов с бёдер свисали пышные шальвары; мускулистые руки блестели бронзой. В воздухе пустыни витал мускусный запах горячего песка; по ветру разносились болтовня детей да брань их родни.

Изучив часовых, Насир с тяжёлым вздохом соскользнул со спины кобылы. Какой смысл драться с ордой простолюдинов?

– Что ж, придётся идти длинным путём, – проворчал Насир, похлопывая Афью.

Кобыла лишь фыркнула в ответ и спустя миг была привязана рядом с сонным верблюдом. Лошадь, по праву принадлежащая матери, была названа в честь любимой Сестры, одной из шести Сестёр Забвения.

Забравшись на груду ветхих ящиков, Насир принялся перепрыгивать с навеса на навес, балансируя на выступающих камнях. В ушах до сих пор отзывались приказы султана. Голос Гамека напоминал змею, коварно проникающую в вены, наполняющую сердце ядом.

Насир перелез через стену, с присущей ему лёгкостью прыгнул на ближайшую крышу, обошёл раскинутый в центре богатый ковёр и разбросанные подушки цвета драгоценных камней.

Небо Сарасина, такое же мрачное, как и мысли Насира, во все времена было затянуто серой пеленой. Лишь грядущие верблюжьи бега внесли краски в столь хмурый пейзаж. Сама гонка Насира мало интересовала. Он прибыл в Лейл только ради удачного прикрытия. И человека, которого предстояло убить.

Насир перепрыгнул на очередную крышу и внезапно отпрянул, когда в лицо ему чуть не угодил острый клинок. Девочка лет тринадцати от роду, ахнув и отскочив назад, уронила на пыльный известняк один из своих парных скимитаров[8], тем самым прервав тренировку. Насир чуть было не выпустил из наруча выдвижной клинок… но передумал. Последнее, что ему было нужно, – убивать без надобности. Как будто надобность в убийствах вообще существовала.

Вместо расправы Насир лишь поднёс палец к губам, но изумлённая девочка не могла унять любопытство. В полном восторге она рассматривала многослойные чёрные одежды с узором из чистого серебра. Облегающие рукава заканчивались кожаными наручами. В складках таились клинки. Традиционный серый пояс на талии скрывался под широким кожаным ремнём, куда крепились ножи меньшего размера и сабля. Облачение наёмника. Костюм был создан в Пелузии – халифате, столь же развитом в механике, как и в сельском хозяйстве.

– Хашашин? – шепнула девушка, как будто ручаясь сохранить в тайне присутствие незнакомца. Змееобразная манжета охватывала её предплечье; голубые глаза сверкали, как драгоценные камни.

Насир хотел было ответить благоговейному голосу, хотел сказать, что жизнь наёмников благородна.

Прежде, когда хашашин танцевал, гибли нечестивые, приходили к власти купцы, торговля обращалась в прах. Вспышки клинков положили начало переменам. Когда-то хашашины считались поэтами убийств. Честью и верой жили они.

Вот только было это задолго до Насира. Нынче Насир не жил, он существовал. И никто не замечал разницы, пока бытие их не подходило к концу.

Девушка с белокурой чёлкой до бровей улыбнулась. По стандартам сарасинцев её волосы были слишком светлыми, но в здешних краях нередко доводилось встретить беловласых деменхурцев, особенно женщин. И неудивительно: ведь халиф Деменхура относился к ним предвзято и выносил бы обвинения даже за старость, если бы только мог.

Девочка подняла скимитар, продолжая достойные похвалы манёвры. Столь умелые руки гарантировали бы ей желанное место в доме убийц, однако Насир предпочёл смолчать. В его мире, где любой человек мог стать пищей для червей, слова – нежеланные попутчики.

Насир, поспешно скользнув мимо, перепрыгнул на следующую крышу, ведущую к домам из жёлто-коричневого камня. Если не считать редких верблюдов, улицы внизу пустовали. С карнизов свисали пыльные фонари; стёкла их давно разбились вдребезги.

Вскоре крыши закончились, и Насиру пришлось спуститься на главный рынок Лейла, на просторах которого раскинулись прилавки с шаткими ножками. Рваная ткань самых разных оттенков прятала товары от скудных солнечных лучей. В душном воздухе витал запах пота. Обнажённые по пояс уличные мальчишки шныряли под столами и между полосами ткани, пока немалочисленная толпа собиралась у прилавков. Здесь, на рынке, призрачный пейзаж заметно оживился.

В полдень людей прибавилось. Резкие запахи мускатного ореха и сумаха переплетались с ароматом мясного мартабака. Торговцы обслуживали рабочих, добывающих уголь и другие полезные ископаемые в одном из наихудших мест Аравии: пещерах Лейла.

Продавцы неугомонно нахваливали товар: яркие ткани, приглушённые тусклым небом; разноцветные пряности, достаточно пёстрые, чтобы разукрасить папирус; резные каменные тарелки с замысловатыми узорами, в которых Насир не видел никакого смысла.

Протиснувшись мимо группы женщин, Насир чуть не налетел на торговца солью. Окружённый мешками с ценным товаром, он сидел на ковре, скрестив ноги, и держал на плече зоркого сокола. Изнурённый мужчина с широченной улыбкой незамедлительно поднял глаза, взволнованный перспективой нового клиента.

Но стоило ему увидеть одежды Насира, как блеск в глазах превратился в страх.