На серебре было начертано имя: бинт Искандар. Дочь Искандара.

В груди барабанило сердце. Зафира замерла, когда на подушках заёрзала Лана, что-то бормоча во сне о Дине. Поджав губы, Зафира вскрыла печать, провела большим пальцем по эмблеме в форме изящного полумесяца. Со страницы глядел аравийский почерк.

Мир вам, достопочтенный.

Вы приглашены в путешествие длиною в жизнь. На остров, где природа не знает границ, а тьма хранит все секреты.

Вы спросите, зачем вам рисковать и отправляться в столь мрачное место? О любезнейший, я отвечу вам. Чтобы вернуть волшебство через древнюю книгу, известную как утраченный Джаварат.

Вернуть былую славу и великолепие. Вернуть прошлое.

Поиски начнутся на границе Арза через два рассвета.

Вновь и вновь Зафира перечитывала письмо, и с каждым разом дышать становилось труднее. Слова душили её сердце.

Волшебство. Путешествие на Шарр, поскольку иных островов не существует. Чтобы вернуть утраченную магию. Вернуть Аравии былую славу и покончить с Арзом раз и навсегда. При помощи Джаварата. Она ломала голову над смыслом древних слов. Потерянная драгоценность.

Дрожащими пальцами Зафира бросила письмо обратно в сумку.

Не потому ли халиф Айман пребывал в Палате Силаха в четверти дня езды от дома Зафиры? Небольшие западные деревни считались беднейшими в Деменхуре, особенно по сравнению с величественной столицей, Тальджем, который находился в четырёх днях езды от окраин.

«Милостивые снега… Осталось всего два дня. Шарр, волшебство и…»

Мысли вдруг сбавили ход. Получается, женщина в серебряном плаще настоящая? Значит, это она спрятала записку в сумку Зафиры? Так или иначе, никого другого в красно-серебряных одеяниях Зафира по дороге домой не встречала. Но насколько реально приглашение и эти поиски? Насколько реально само существование магии?

Как бы женщина её ни пугала, Зафира желала знать правду.

Снова она достала из сумки письмо. Ей хотелось держать его в руках. Чувствовать. Неустанно читать опьяняющие тайной слова.

Шорох одеяла внезапно нарушил тишину.

– Okht![18] – воскликнула Лана, садясь.

Зафира поспешно спрятала серебряный пергамент, вслушиваясь в сладкий голос сестры, звучание которого изо дня в день ласкало её уши.

– Как мама? – с улыбкой спросила Зафира, глядя на закрытую дверь и чувствуя зов письма, обращённый к трепещущему сердцу.

– Спит. Сомневаюсь, что она пойдёт на свадьбу, – отозвалась Лана.

Глаза сестры были добрые, карие, как у Бабы, но отличались грустью. Именно Лана по ночам утешала мать, поэтому в душе Зафиры зияла бесконечная пропасть вины. Сожаление настолько сдавило грудь, что Зафира отвела взгляд от сестры.

Охотник и Целитель. Так Баба называл своих девочек, когда сопровождал Зафиру в Арз, пока маленькая Лана помогала матери собирать редкие травы Деменхура. Он и представить не мог, насколько его слова окажутся пророческими. Когда у матери начались кошмары, Лана превратилась в незаменимого лекаря.

– У тебя усталый вид. Как прошла охота? – полюбопытствовала Лана, освобождая место сестре.

– Хорошо. – Зафира пожала плечами, не заметив, как сузились глаза Ланы.

Как бы сильно Зафира ни любила Ясмин, ей не всегда нравились её настоятельные расспросы и осуждение маскировки Охотника. С сестрой всё было проще, поскольку Лана смотрела на Зафиру как на героя.

– Ладно, не просто хорошо, но и захватывающе.

Зафира, усевшись подле Ланы, рассказала о противостоянии сарасинцам, добавив несколько деталей, чтобы приукрасить историю. Письмо по-прежнему взывало из сумки, однако Зафира не стала рассказывать о странной женщине. Пока Лана прижимала к груди синюю подушку с кисточками, в глазах её плясал неподдельный интерес.

Когда-то давно Зафира подарила сестре эту подушку. Конечно, охота и шкуры животных, которых она убивала, приносили семье достаток, но динары на роскошь оставались у них не всегда.

Зафира коснулась пальцем кончика носа Ланы.

– Пора собираться. Если прибудем заранее – успеем уговорить слуг отрезать нам кусочек десерта побольше, – пропела Зафира, поигрывая бровями. – Айш эль-сарая, м-м-м.

При упоминании хлебного пудинга с фисташками и сливками глаза Ланы загорелись.

– Заплетёшь мне волосы?

– И даже зажгу мамин бахур[19], так что ты будешь самой благоухающей девушкой на свадьбе, – к радости Ланы пообещала Зафира.

В такие моменты Зафира восхищалась детскими ужимками сестры. Её смехом, трепетом. Улыбками, ласковыми словами. Трудно было представить, что четырнадцатилетняя девочка сама ведёт хозяйство и просыпается глубокой ночью, чтобы успокоить жуткие рыдания матери. Лана была одной из многих девочек, которым пришлось повзрослеть раньше времени. И виноваты в этом были все, кроме самих детей.

Не обращая внимания на переменчивое настроение Зафиры, Лана схватила её за руку и увела прочь. Сумка вместе с письмом соскользнула на пол.

Сначала свадьба.

Солнце уже садилось, и люди начали собираться на джуму’а[20]. На площади располагался рынок, в сердце которого лежал подогреваемый круглый гладкий серый камень. Из его центра до самых краёв тянулись узоры, рассказывающие историю, не поддающуюся расшифровке. Камни джуму’а, заложенные самими Сёстрами, были разбросаны по пяти халифатам.

Баба рассказывал, что под этим камнем когда-то стояла вода, охлаждавшая землю, но это было задолго до того, как песок превратился в снег. Те времена стали чужды каждому живому деменхурцу и почти всем аравийцам – если только не были они бессмертными сафи с продолговатыми ушами и павлиньей гордостью. Или же возраст их не приближался к столетию.

Зафира сидела на подушке, скрестив ноги, пока невеста царственно лежала на украшенном помосте. Время от времени она подталкивала Ясмин, чтобы указать на человека, которого не видела несколько месяцев.

Большинство жителей западных деревень пришли на свадьбу в ярких нарядах и тёмных таубах. Волосы их скрывались под шерстяными платками или тюрбанами с кисточками. Худощавые тела прятались под плащами, бусами и звенящими украшениями. Дети, смеясь и крича, сновали между взрослыми. Окрестные магазины с грязными окнами закрылись на время празднования. Хотя богато украшенные ковры и подушки усеивали пространство площади, люди предпочитали оставаться поближе к нагруженным едой низким столикам.

Не каждый день в западных деревнях случалась свадьба, поэтому в подготовке участие принимали все. Жители охотно приносили украшения, деликатесы, мебель. Что уж говорить о свадьбе, где невестой стала красавица Ясмин. Ясмин любили воспитанники; ею восхищались женщины, которых она вдохновляла; ей завидовали мужчины, знавшие о её близости к Охотнику.

Тепло от камня ласкало щёки Зафиры. Она разрывалась между желанием слиться с толпой и потребностью насладиться каждым последним моментом с Ясмин, пока сестра её сердца не связала судьбу с другим человеком.

Всякий раз, когда она вспоминала об этом, сердце сжималось от боли.

От жареной оленины в центре каждого столика поднимался пар. Запахи розмарина, корицы, лаврового листа и чеснока даже с большого расстояния добирались до носа Зафиры. Невзирая на неприязнь к чесноку, рот наполнялся слюной. Большие блюда окружались тарелками поменьше. Чего в них только не было: фаршированный лук и жареные баклажаны, маслянистая долма и украшенный мятой киббех[21]; тонкий манакиш[22] с острым заатаром[23] и оливковым маслом.