Впервые за долгое время я проснулась первой. Подруга спала в той же позе, улыбаясь в лучах утреннего солнца, которому не нужно было преодолевать преграды — окно было открыто. Я провела ладошкой по огненно-рыжей копне волос Катерины, и, уже по привычке, достала из локона запутавшуюся соломинку. Пошла к окну, чтобы выкинуть ее, и заметила шикарный букет полевых цветов, лежавший на подоконнике.

«Вот Егор романтик! Даже завидно немного», — отвлеченно подумала я, рассматривая охапку цветов. Яркие васильки, алая гвоздика-травянка, невероятного сиреневого цвета иван-чай, солнечная пижма, цикорий (его аромат — мой любимый!)‚ эхинацея с огромной пушистой серединкой-и все они «утопали» в ромашках. А какой запах! Я, воровато оглянувшись на спящую подругу, сунула свою мордашку в букет и втянула чарующий запах луговых цветов. Мне всегда дарили розы… Но на самом деле я люблю полевое многоцветье. Его не так-то легко достать в городе, поэтому я не винила своих кавалеров. Да и сама обычно рассказывала им о себе тот факт, что ненавижу природу. Но когда-то давно, в детстве, когда меня оставляли с маминой мамой, я выучила все полевые цветы, которые росли в нашем регионе. Чтобы как-то развлечь ребенка, она приносила из леса (я никогда не ездила с ней за грибами и ягодами) цветы и веточки лесных растений, а я их срисовывала, раскрашивала. Затем искала в книге «Ботаника. Терминологический словарь: учебное пособие» аналогии и выписывала красивыми буквами название растений. Кстати, это была моя любимая книга в детстве. Да-да, именно «Ботаника.

Терминологический словарь: учебное пособие», а не сказки или детские рассказы. Затем веточка высушивалась в огромной книге «Сестра Керри» и приклеивалась рядом с рисунком.

И все эти воспоминания на меня навеял этот букет, лежащий на подоконнике, и его чарующий аромат. Где теперь те мои детские рисунки и гербарии…? Бабушка умерла, когда мне было 11 лет. Ее дом на окраине города снесли, построив на его месте уродливое многоэтажное здание из стекла и стали.

— Доброе утро-о-о, — с зеванием сказала Катя, заставшая меня на «месте преступления», в обнимку с ее букетом.

— Доброе! Извини, — я положила цветы на место. — Не удержалась, пахнет потрясающе.

— А я при чем? — беззаботно спросила подруга, сладко потягиваясь. — Это не мои цветы.

— А чьи еще-то? Егор, наверное, утром собрал. Молодец он у тебя„.

— Рина, я с Егором всю ночь была, и когда пришла, этот букет уже лежал на окне… — девушка замолчала, и тут же открыла рот, как немая рыба. — Ринка! Это тебе принесли! Это Кирилл Робертович!

— С ума сошла? Пошел бы он цветы собирать… — протянула я, но задумалась.

— Ну, а кто еще?! — Катя была в еще большем восторге, чем я.

Я отвернулась к окну, прижав букет к груди, и улыбнулась. В голове эхом зазвучали слова бабушки. «Мара, деточка, нужно быть хитрой женщиной…

Катерина из списка домашних дел выбрала прополку картошки.

Кстати, то ли из-за любовных переживаний, то ли из-за ночных побегов на свидания подруга заметно похудела. И в последнее время стала все более интенсивно помогать по хозяйству бабе Марье. Видимо, достигнутый результат ее не устраивал. Об этом же говорила пустующая вазочка— новая партия пряников не появлялась уже несколько дней.

Меня на подобные подвиги (и прополка, и похудение) не тянуло, и я валялась в гамаке перед домом, охраняя козу от Варфаламеевых — по словам бабушки, опасность не миновала, однако, я так ни разу и не видела этих загадочных вороватых соседей.

Солнце запуталось в кроне высокой липы. Тень навалилась на меня, а следом за ней — сон. Гамак мерно покачивался, ведомый волнующейся на ветру липовой веткой. Снилось что-то приятное, легкое, летнее… До тех пор, пока прямо надо ухом не раздался зычный голос бабы Марьи:

— Маринка, итить твою! Коза где? Где коза?!

Я поморщилась, протирая глаза. Но тут же их закрыла — луч солнца с силой ударил в левый глаз, отозвавшись болью в виске.

— Тут была… Только что, — я завертелась, чуть не вывалившись из гамака.

— Господи боже! Утащили все-таки козу, изверги, — запричитала бабка и пошла в сторону соседнего дома.

— Я тоже пойду! Подождите! — но запуталась в гамаке, и потеряла бабушку из вида.

Ворота соседского дома оказались заперты. Я попыталась обойти дом кругом, но он был окружен плотным забором. В заборе со стороны переулка обнаружилась щель, точнее отодвигающаяся доска, вероятно, оторванная сельскими детьми. Доска была достаточно отодвинута для того, чтобы внутрь смогла пробраться коза. С учетом того, насколько сильна конфронтация между Варфаламеевыми и бабой Марьей, даже страшно подумать, что будет, если наша мелкорогатая скотина потопчет грядки или обглодает капусту.

Я присела на корточки, засунув голову в щель.

— Сурикова! Ты с ума что ли сошла?! Куда ты? — гневный голос ректора огласил окрестность и заставил меня подпрыгнуть.

Воротник блузы зацепился за сучок, и я отчаянно дернулась вперед,

чтобы «сняться» с крючка. Но, кажется, я только плотнее застряла.

— Сурикова! Если ты мыслишь, как страус, то зря… Твоя филейная часть не стала невидимой, несмотря на то, что ты спрятала голову. Вылезь немедленно! — ректор явно злился.

— Я застряла… — жалобно забурчала я. — Я просто козу ищу.

— Вылезь немедленно!

— Да не могу я!

Под эти слова я услышала сдавленный смешок, а затем теплые руки осторожно коснулись кожи на шее, затем опустились на талию, и я почувствовала, что воротник освобожден. Выползла назад, потирая ушибленный затылок, и наткнулась на внимательный взгляд Кирилла ьРобертовича.

— Что тебе там нужно? — с улыбкой спросил мужчина.

Борис Таисович, стоящий за спиной Ривмана, скрестил руки на груди.

— Я знаю, что ей надо. Точнее знаю, чего не хватает. Работать надо, Марина. Рисовать! А не по пустым домам шариться.

— Я козу искала! Она отвязалась, но баба Марья считает, что ее Варфаламеевы увели, — серьезным тоном сказала я.

— Кто? — нахмурился ректор. — Варфаламеевы? Они уехали с острова тысячу лет назад. А в этом доме никто не живет. Не видишь, окна заколочены.

Я даже представила свое лицо в этот момент. Сказать, что я удивлена — ничего не сказать. Я настолько часто слышала про Варфаламеевых и их пакости, что уверовала, что эти злостные соседи портят жизнь бабе Марье и всей деревне. Да, я их ни разу не видела, но рассказы были настолько убедительны, что мы с Катей даже начали побаиваться этих людей.

— А почему тогда баба Марья о них постоянно говорит? Если они здесь не живут? — я растерянно перевела взгляд с ректора на Кирилла.

Борис Таисович печально вздохнул, отвел глаза, и махнул рукой в сторону дома бабы Марьи, мол, «кто ее разберет». И пошел в сторону школы. Я непонимающе посмотрела на Кирилла Робертовича.

— Долгая история… — Кирилл тоже не хотел говорить о Варфаламеевых. — Пойдем, помогу тебе.

Мужчина подошел к высокому забору, позвав меня за собой. Я, повторив за Борисом Таисовичем, сложила руки на груди, замерев на месте. Кирилл с улыбкой рассматривал меня, гипнотизируя. Кажется, под этим взглядом я теряю волю… Так как после того, как мужчина протянул мне руку, я послушно подошла, и тут же оказалась поднята на высоту забора — Кирилл меня поднял, обняв за бедра. Я заглянула в огород соседей (как оказалось, несуществующих). Сад действительно был заросшим, и ставни на окнах закрыты. Козы там не оказалось. А вот ощущать руки Кирилла, чувствовать, как мужчина, в ожидании моего вердикта, прислонился щекой к моей спине, было волнительно.

— Нет здесь никого, Кирилл Робертович, — констатировала я. — Ни козы, ни Варфаламеевых.

— Просто Кирилл, — мужчина аккуратно поставил меня, протягивая руку. — Значит, пойдем искать дальше.

— Хорошо. Кирилл… — я кивнула, показывая, что оставила отчество в прошлом. — Раз уж вы… Эм-м… Ты. Раз уж ты знаешь остров лучше меня, то я принимаю твое предложение помощи.