Мужчина, не торопясь, достал из сумки чайничек (!), две кружки. Затем долго, с наслаждением, разводил краски, чистил кисти, мастихин, вьггирая их о видавшую виды тряпку.

Начало светать.

Судя по размеренным, медленным движениям мужчины, он шел сюда не для ночного пейзажа, а для предрассветного вида на часть Черного бора и кусочек речки, которая клубилась паром, отвергая холодный утренний воздух. А, следовательно, это был опытный художник: он не торопился, не метался в поисках удачного места — он сразу видел, что именно и когда хочет писать. Но это нисколько не помогло мне идентифицировать его— мужчина стоял по мне спиной. Единственное, что я видела — это высокий черный хвост, крепкие плечи, укутанные в черную куртку, торчащий из-под нее белый воротник, и высокие резиновые сапоги. «Продуманный», — сказала я сама себе, чувствуя, как сжимаются от холода пальцы ног: кроссовки промокли из-за росы.

— Вы долго будете там стоять? — мужской голос прорезал звенящую тишину. — Будете чай? Зеленый?

Я метнулась назад, затем остановилась: не думала, что буду застигнута врасплох.

— Извините, не хотела вам мешать. Рисуйте, я пойду.

— Вы мне не помешаете, — с усмешкой сказал мужчина.

— Извините еще раз! Рисуйте. А то свет упустите.

— Хороший художник свет не упускает, — снова усмехнулся мужчина, и повернулся ко мне. — Так вы будете чай?

Найти в себе силы на ответ я так и не смогла — на меня смотрели те самые глаза с цыганской карты: черные, глубокие. Но черных глаз на свете много, а вот такое лицо… Именно то лицо, что снится мне последние полгода: пухлые губы, легкая щетина, прямой нос с узкими ноздрями, черные, широкие брови… Портрет этого мужчины лежит в моем рюкзаке, и я сама его нарисовала! Я несколько раз моргнула, заставляя себя очнуться, но это не возымело успеха: мужчина был здесь, прямо передо мной, и только когда он отвернулся, я смогла вздохнуть. Это как увидеть давно умершего человека: во-первых, это невозможно, во-вторых, дико пугает.

Художник налил в кружку чай из низкого пузатого чайничка, и протянул мне, как бы выманивая меня из темноты сосновой рощи. Я, как завороженная, шагнула вперед, не отрывая глаз от его лица. «Это он! — пульсом била в виске мысль. — Это невозможно!

Мужчина передал мне кружку, которая приятно согрела озябшие руки, и пододвинул ко мне стульчик. Я села, не удержавшись от судорожного движения — я ужасно замерзла, и меня слегка потряхивало. Мужчина сделал первый мазок, глядя на горизонт, но отложил старую деревянную палитру.

Снял черную куртку, накинув ее на мои плечи.

— Нет, вы знаете, я пойду, — как бы очнулась я, поняв, что не имею права находиться здесь: между художником и его натурой.

— Пейте чай, — спокойно сказал мужчина, и отошел с мольбертом на пару метром от меня. — Наслаждайтесь видом. Скоро будет красиво.

«ТЫ красивый», — подумала я. Через полчаса я поймала себя на странной мысли… Я сижу на неудобном, маленьком стульчике, на краю света, где-то рядом монотонно пищат комары, слабое рассветное зарево принесло с собой новую порцию холодного ветра, чай в моей кружке остыл. Но мне… Мне комфортно. Мужчина, судя по звукам, быстро клал краску, практически не отвлекаясь от мольберта. Я откровенно рассматривала его, и он не противился, а, возможно, и не замечал этого: его взгляд был устремлен на горизонт. Я последовала его примеру, и повернулась налево: там, над бесконечно простирающейся речкой, всходило тусклое солнце.

— Вы здесь надолго? — решилась начать разговор я.

— Как все, — ответил мужчина, не отвлекаясь от картины.

— Здесь так себе, — честно призналась я. — Связь не ловит, еда только местная, часто нет электричества.

— Разве это важно, когда здесь такие виды и такие девушки? — с улыбкой спросил мужчина.

— Я не местная. Я тоже художник.

— Я знаю, что не местная. Оцените? Как художник?

Я поставила кружку, подойдя к мольберту. И, не удержавшись, улыбнулась: на картине доминировала я, вместо пейзажа. Причем с соблюдением абсолютной достоверности: промокшие кроссовки, подогнутые по-турецки ноги, согнутая спина под тяжестью промокшего от утренней влаги пальто и слишком большой мне кожаной мужской куртки, волосы, наспех собранные в пучок, тонкие длинные пальцы в не отмывающейся краске, сжимающие кружку. И лишь на фоне было изображено восходящее солнце и туманная река.

— Что — вздохнула я. — Если я и думала, что когда-либо буду натурщицей, то не хотела такой позы и такого фона.

— Это самый лучший фон, который можно себе представить, — вежливо ответила мужчина. — Останетесь? Я еще порисую.

— Нет, я пойду, — сказала я, аккуратно укладывая мужскую куртку на стульчик.

— Дорогу назад найдете?

— Я, в отличие от вас, мучаюсь здесь не первый день, — усмехнулась я, и, не оборачиваясь (наугад!), пошла домой.

«Наверное, мне это привиделось», подумала я, опускаясь на лавку возле ворот бабы Марьиного дома Это он! Теперь вера в цыганские гадания не казалась мне дикостью.

С ним так легко! Бывают такие люди, с которыми не чувствуешь необходимости говорить: молчание кажется естественным и не гнетущим.

Его спокойствие и уверенность как бы накрыли меня куполом, убаюкивая‚ внушая, что все хорошо. Никогда не чувствовала себя так в обществе незнакомого человека.

Хотя, кажется, что мы знакомы много лет. Наверное, это из-за того, что я так долго видела его во снах.

Проснулась я только после обеда.

Катерина лежала на соседней кровати с книгой. «Прощание с Матерой» значилось на обложке. Насколько я не любила саму деревню, настолько же я не любила книги о ней, поэтому творчество Распутина и прочих деревенщиков>› прошло мимо. Я застала трогательный момент прощания читателя с книгой: Катя дочитала последнюю страницу, закрыла книгу, и прижала ее обложкой к своей груди. Грустное, но в то же время мечтательное выражение лица, закрытые глаза, полуулыбка — так выглядит человек, у которого на руках, по чьему-то меткому выражению, только что умер человек в бумажном переплете.

Девушка заметила, что я проснулась, и протянула мне книгу:

— Я знаю, что ты такое не любишь. Но в местной школьной библиотеке не такой уж большой выбор. Либо совсем детские книги, либо отечественная классика. Твою электронную книгу все ровно не зарядить… А из-за того, что весь день идет дождь, выход отменили. В школе 1 курсу читают какието лекции, и это единственное развлечение. Поэтому я решила почитать.

— Как нога? — спросила я, взяв книгу.

— Егора позвать? — меня всегда сильно беспокоила чужая физическая боль.

— Он уже был. Утром. — Катя отвела глаза, показывая, что развивать эту тему она не хочет. — И папа приходил. Он вчера только ночью вернулся.

Долго ждали автобус и ГАзель с остатками вещей.

— Кто еще приехал? — как можно беззаботнее спросила я.

— Кто — то из строительно — архитектурного колледжа, наши парни, кто-то из преподов, в общем-то, я не особо спрашивала. А что?

— Да так, просто интересно, — я открыла книгу, чтобы уйти от разговора.

«И опять наступила весна, своя в своем нескончаемом ряду, но последняя для Матёры, для острова и деревни, носящих одно название», — интересно, все острова на реках носят одинаковые названия? Черная речка, остров Черный, деревня Черная. Черные глаза… Этот новоприбывший художник снился мне полгода! А я сегодня утром ни слова ему об этом не сказала. Это не похоже на меня — обычная я, не удержавшись, тут же проболталась бы, еще и обвинила бы его в этом. Оторвавшись от книги, достала из сумки цыганскую карту. Ну точно, один в один. Как такое вообще возможно? И то, что его глаза на этой карте, и то, что он здесь появился, и то, что меня нелегкая понесла вчера гулять по ночному острову?

Череда совпадений или мистическое вмешательство судьбы?

Я поняла, что пролистала уже три страницы, и ни слова не поняла из прочитанного. Так бывает, когда не вникаешь в суть текста, так как голова занята совсем другим — мои мысли занимал мой новый знакомый. Хотя как знакомый… Я даже не спросила его имени. Но с острова не так уж просто уехать, к тому же он сам сказал, что он останется здесь, поэтому мы еще увидимся.