– А куда вы пошли? – Спросил Гургеныч.
– Домой, конечно. Куда же ещё? – Недоуменно переспросил Багров. – Фронт-то к тому времени далеко ушел – не догонишь. Вокруг немцы, что делать – никто не знает. Немец в сорок первом силе-о-он был, ой как силён. Наглый, холёный, уверенный, на все так снисходительно посматривал, это потом, когда ему по мордам надавали под Москвой, все свое нахальство потерял и озлобился. В общем, пришел я домой, за дорогу обносился весь, оголодал, по дороге что ведь ел? Что люди подадут, да в лесу найдешь. А дома все так же. Нашу деревеньку немец с ходу проскочил, так похулиганил немного – курей похватал, свиней постреляли да пару коров свели. И все. Только людей попугал. Правда потом приехало начальство, меня как тракториста сразу забрали – директива тогда пришла от немецкого командования, убрать весь урожай. Вот людей и выгоняли на поле работать, пока не убрали – никого не отпустили. Ну-у наш народ не проймешь. – Багров засмеялся. – Успевали и себе припрятать. В общем, зажили как-то. А вот зимой немец лютовать начал. Ревизии проводили, кто успел припрятать, те ещё нормально жили, а вот у остальных – выгребали подчистую, голодать начали. Я первую зиму ещё перемогся, только работать приходилось много, но ничего – выжили. А у нас как? Леса кругом, да болото, есть где спрятаться, и стали люди в партизаны уходить. Тогда немцы стали операции проводить. Людей арестовывать, продукты отбирать. Сильно местные выслуживались..
– Это какие местные? – Уточнил Гургеныч.
– Местные украинцы, которые к немцу служить пошли. Кто пошёл на железную дорогу работать, кто на службу, а кто и в полицаи подался – новый порядок наводить, своим хозяевам прислуживать. Вот там и был всякий сброд. Кого только не было. И уголовники беглые, и при Советской власти пострадавшие – вот они сильнее всех людей ненавидели. Я весной в лес ушел, к партизанам. Была у меня такая оказия. Работал в МТС один человек, погиб он потом. – Багров помолчал. – Выдал его кто-то, он мне и шепнул куда идти. Меня же хотели в Германию мобилизовать, так вот я и ушел. Своим только сказал, что бы говорили всем, что пропал.
– А это зачем?
– Вы знаете, что делали с теми семьями, у кого отцы, мужья, или братья в Красной Армии служили? – Нахмурился Багров.
– Нет.
– Вешали. Притом никого не щадили – ни взрослых, ни детей. Всю деревню сгоняли и заставляли смотреть, дом сжигали, а тела еще по нескольку недель висели, не давали снимать. Все это делалось для устрашения. – Григорий Иванович разволновался. Жена тревожно смотрела на него.
– Успокойтесь, Григорий Иванович. – Сказал Гургеныч. – Если вы устали, можем сделать перерыв.
– Да чего уж там. – Поник за столом старик. – Только тяжело вспоминать все это. Нашу деревню сожгли в ноябре сорок третьего, людей – кого постреляли, а остальных угнали. Ни одного двора не осталось. Только пепелище и печи из них торчат. Пришел своих навестить – ан нет никого. Даже собак и тех постреляли. И жинка моя с дитем загибли. – Багров тяжело вздохнул, и сморгнул предательски подступившую слезу. – Сам. Своими руками схоронил. – Григорий Иванович невидящими глазами смотрел перед собой. Возможно где-то там, в голове, у него снова возникла та самая картина. – И не только нашу деревню пожгли, много таких было. Акцию проводили немцы, по очищению территории от партизан. Уже Красная Армия наступала и боялись они. Мы же постоянно выходили на операции – уничтожали гарнизоны, обозы перехватывали, дороги взрывали. – Багров воодушевился и от возбуждения замахал руками. – Может, слышали о «Рельсовой войне»?
– Конечно. – Гургеныч кивнул головой. – Об этом очень подробно писали.
– А то, что партизанские отряды воевали между собой, слышали?
– Как это? – Удивился Гургеныч.
– А так. – Как маленькому, стал объяснять Багров. – Вот мы были боевой отряд – у нас была связь со штабом партизанского движения, к нам самолеты прилетали, оружие, боеприпасы сбрасывали, и мы с немцами воевали по-настоящему. А были так называемые тихие партизанские отряды. Они были отрядами только по названию – сидели себе в глухом лесу, сухари да грибы сушили, а все туда же – партизаны. Они к нам даже делегации присылали, что бы мы не так активно воевали. Мы ведь как, выйдем из леса, погромим что-нибудь, проведём операцию и снова в лес. А немцы следом за нами карателей отправят, а те не разбирали, мирные или воюют, всех в капусту крошили. – Старик вздохнул. – А как-то раз у нас пропал часовой. Прошли мы по следам и застали такую картину – они его на мясо выкрали.
– Что? – Не веря услышанному, переспросил режиссёр.
– А то, – посмурнев лицом, ответил Григорий Иванович. – Зима была, голодно было, холодно. А они сидели в чаще, продуктов не было. Решили у нас человека выкрасть и на продукты обменять. Да не рассчитали, слишком сильно по голове ударили. Пока тащили – помер он. Кто-то и предложил съесть его. – Он вздохнул. – Люди от голода облик человеческий совсем потеряли. Когда мы пришли, они сидели суп из мяса человеческого ели, и ещё поджарили. В общем, – махнул рукой старик,– мы их всех там… По закону военного времени. Вот так и воевали. Как нас Красная Армия освободила, все прошли проверку…
– Это что ещё за проверка? – Заинтересовано подался вперед Гургеныч.
– Как это какая? – Словно на несмышленого ребенка посмотрел на него Багров. – Нас всех вывели из леса, поставили на постой в лагере и СМЕРШ (сокращение от «Смерть Шпионам» – в годы войны ряд контрразведывательных организаций) всех проверял – кто и как, откуда и прочее. Знаете, сколько врагов выявили? Попадались и шпионы, и трусы, и прочие антисоциальные элементы. – Блеснул ученым словом Григорий Иванович. – В общем, прошел я проверку, и призвали меня в Красную Армию. Служил в артиллерийском полку, да не в простом. – Григорий Иванович поднял стакан с компотом и медленно отпил. – Ох, как вкусно. Вот не понимаю я тех, кто пьет водку. – Он назидательно поднял вверх палец. – Голову она тумани-ит. Ох, как туманит.
– А вам разве на фронте, положенные наркомовские сто грамм (Неофициальный термин, имевший хождение в 1940-х годах в период ведения Красной Армией боевых действий, которым обозначали норму выдачи алкоголя (водки) военнослужащим) не выдавали? – Поинтересовался Гургеныч.
– Выдавали. – Не стал отказываться Багров. – Как же не выдавали, если положено. Я ведь начинал в партизанах, а потом воевал в гвардейском полку реактивной артиллерии, на БМ-13, «Катюшах» знаменитых. У нас снабжение было поставлено хорошо. И боеприпасы вовремя подвозили, и продукты.
– А боевые сто грамм? – Улыбаясь, спросил режиссер.
– И без них не обходилось. – Кивнул головой Григорий Иванович. – Только я не употреблял.
– А почему?
Старик немного помолчал.
– Это было в сорок третьем году. Мы тогда как раз получали посылки с Большой Земли, почти каждый день. Наши отряды партизанские координировали и готовили к большой операции, может слыхали? – Дождавшись кивка головой Гургеныча, Багров продолжил. – И вот в одну из ночей самолеты сбросили груз. Все мешки подобрали, кроме одного. Ну не нашли его просто. – Развел он руками. – Как потом оказалось, его наши и припрятали – там были консервы и водка. Спрятали, значит, и начали тайком попивать в карауле. И вышли на нас немецкие егеря. Вырезали подчистую весь караул, и подобрались к землянке с командиром. Хорошо у нас понадобилось одному до ветру выйти, он и углядел их. Из кустов. – Уточнил старик.– Ну, не надевая штанов, дал по ним очередь из автомата. Мы даже в туалет с оружием ходили, строго было с этим. Поднялась тревога. Егеря отбились и ушли, много наших положили, а через день началась облава. Вот с той поры я ни капли в рот не беру.
– Не берет. Могу подтвердить. – С гордостью глядя на мужа, сказала Анна Георгиевна.
Старик любовно погладил жену по руке.
– Тяжело тогда было. Немцы стали район от партизан чистить, облава за облавой – передохнуть некогда было, постоянно с места на место переходили. А ещё нужно было боевую задачу выполнять. Какая уж тут водка? Так и пережили зиму. А потом уже пришла Красная Армия, земли наши освободил, нас всех пропустили через проверку и кого комиссовали, кого призвали, и пошли мы дальше врагов бить. Только после всего этого на водку даже смотреть не хотелось.– Закончил Багров под смешок.
