Хотел закурить, стал шарить по карманам в поиске сигарет, но, вспомнив, что Мирослава отобрала всю пачку, невольно оглянулся на кусты, куда она забросила ее. Это не укрылось от девушки. Она взяла его руку, спрятала кисть в своих ладонях, что сразу смягчились, стали теплеть.

- Не принимайте близко к сердцу. Мне было необходимо поплакаться в чью-то жилетку. Со мной такое редко случается, а тут что-то нашло. Но это не смертельно. И спасибо за сочувствие. Только не люблю, когда меня долго жалеют. А потом все уже перекипело, это был лишь остаток пара. И хватит об этом! Вы прочитали, что написано на памятнике? Так хотела мама. Я долго возражала, но теперь согласна - все мы перед ним виноваты.

- Ваша-то вина в чем?

- Что искала виноватых.

- И уже раскаиваетесь в этом?

Мирослава не ответила, но отпустила его руку, а затем отодвинулась. И Олег сказал то, что сам понял только сейчас, что еще не осмыслил до конца и поэтому решил пока держать при себе. Решил, да не сдержался.

- Слава, хочу чтобы вы знали. Вам это надо знать. Спецтранспорт, который сопровождал ваш отец, был загружен в третьем цехе Сорок седьмого завода, ныне это Октябрьский комплекс. По некоторым соображениям, я еще не могу назвать, какой именно груз был погружен, скажу только, что следовал он за границу и это была контрабанда. А контрабандистами являлись высокие чины из Москвы и Киева. Когда капитан Тысячный узнал о характере груза и пункте его назначения, он стал отказываться от сопровождения, поскольку не желал участвовать в авантюре, что была противна его убеждениям, его офицерской чести. Но его принудили, сломали - в той конторе, где он работал, это делали профессионально. И капитан Тысячный был доведен до стресса, что сказалось потом в критической ситуации.

- Откуда вам это известно? - недоверчиво посмотрела на него Мирослава.

Какой-то миг Олег колебался, но молчание было не в его пользу.

- Я видел, в каком состоянии находился ваш отец в последнюю минуту своей жизни. Удалось мне осмотреть и часть груза, что он сопровождал. Именно об этом - о необычном состоянии капитана Тысячного в тот момент и о характере груза - вынудил молчать меня и других свидетелей Петренко.

Мирослава насупилась и какое-то время смотрела прямо перед собой, а затем спросила, не поднимая глаз:

- Начальником третьего цеха был Леонид Максимович?

- Да.

- Это его вы подразумеваете под другими свидетелями?

- Леонид Максимович не проходил свидетелем по этому делу, хотя упомянутый груз был погружен в фургон с его ведома, о чем следователь знал не хуже меня.

- Вы не смеете так говорить о Леониде Максимовиче! - вспыхнула девушка. - Это ваше предположение, не больше. А потому не вправе обвинять его.

- Я не обвиняю.

- Обвиняете! Не прямо, но даете понять.

- Ничего подобного!

- А у меня ближе его и Полины никого нет, - не унималась Мирослава. Вы не представляете сколько хорошего, доброго сделал для меня Леонид Максимович. А вы... Вы не можете простить ему Полину.

- Чепуха! - разволновался Олег. - Полина тут ни при чем. Я никогда ни с кем не сводил счеты из-за женщин. Это, по меньшей мере, глупо.

- Не выкручивайтесь! Для того, чтобы бросить человеку такое обвинение, надо располагать бесспорными фактами. А таких фактов у вас нет, только домыслы.

Олег понял, что она не верит ему, поскольку успела поведать об исповеди Петренко своему кумиру, который дал этой исповеди выгодное ему толкование. Но вместе с тем, девушка, должно быть, уловила какую-то неискренность в его объяснении и статью "Беспредел" написала и сдала в редакцию, не посоветовавшись с ним, за что получила нагоняй. Вряд ли Леонид ругал ее за критику начальника кадров, которого сам же подставил под удар, скорее всего, его недовольство было вызвано предпоследним абзацем статьи, где по-иному излагались обстоятельства гибели Игоря Тысячного.

- Есть один бесспорный факт, а вернее своеобразная оценка этого факта. За статью "Беспредел", вы, как сами признались, получили по мягкому месту. Но согласитесь, что это не довод в споре.

В синих глазах вспыхнули искорки гнева.

- Вы... вы... - Мирослава не находила нужных слов.

И только, когда встала и посмотрела на него, еще сидящего на скамье, в упор, выпалила на одном дыхании:

- Вы хуже, чем питекантроп, вы - ископаемый крокодил!

Она круто повернулась и быстро пошла прочь.

Другой реакции нельзя было ожидать. Но не сказать этого Олег не мог. За его спиной пересматривалась давняя, но вовсе не безразличная ему и сейчас история. И если Мирослава, при всей скоропалительности и, надо прямо сказать, непродуманности предпринятых ею разоблачений, старалась быть объективной, то этого нельзя сказать о реакции ее кумира на статью "Беспредел". Чем руководствовался при этом Леонид остается только гадать, но Олег должен был обратить на это внимание молодой журналистки. Он надеялся на ее рассудительность, на то, что, поостыв, Мирослава правильно поймет его и не отнесет к числу своих недругов. Однако полной уверенности в этом не было.

У него защемило сердце, когда смотрел ей вслед. Только сейчас он понял, как хороша эта женщина. Да, она была уже женщиной на все сто, а быть может и на сто пятьдесят процентов - волнующей, манящей и сейчас не скрывала этого: шла, держалась, зная свою привлекательность. Ее платье, что еще минуту назад казалось мешковатым, словно ожив, потакало ей в этом, обрисовывая все линии, округлости ее стройного, крепкого и вместе с тем трепещущего едва ли не каждой своей клеточкой тела. Сейчас, когда она горела негодованием, это было особенно заметно, бросалось в глаза. Сидящий на противоположной скамейке замшелый старичок в дамской вязаной кофте и надвинутым на лоб вылинявшем берете провожал ее долгим взглядом, рискуя свернуть себе шею. Двое мужчин, оживленно беседующих у входа в сквер, разом умолкли и, как завороженные, уставились на нее. Попавшийся ей навстречу патлатый парень непритворно-удивленно ахнул, пытался заговорить с ней, но тут же отпрянул словно ошпаренный, хотя Мирослава не сбавила шага и даже не повернула голову в его сторону.

Олег невольно улыбнулся, но уже в следующее мгновение ему стало не по себе. Открытие, что ему предложили сделать, было неожиданным и неприятным. В Цюрихе, Берне, Гамбурге он, верно, не придал бы этому значения и во всяком случае не прореагировал так остро. Но открытие было сделано в постсовковом Сосновске, где человек приобретший даже подержанный "Запорожец" вызывал зависть соседей. А тут роскошный даже по западным меркам "мерседес" последней модели, как две капли воды похожий на "тачку" гангстера Леши. Этот "мерседес", припаркованный у ограды инфекционной клиники, Олег заметил еще час назад, когда с Мирославой направлялся в сквер. Тогда он оставил без внимания, что девушка проходя мимо машины, как бы ненароком смахнула несколько листьев, упавших с ближайшего дерева на ее капот. И сейчас он не просто с удивлением - с неприятным чувством, в природе которого еще предстояло разобраться, наблюдал как Мирослава подошла к "мерседесу", по-хозяйски привычно открыла дверцу водителя, села за руль, завела мотор, лихо - почти на месте развернула машину и так же лихо, испугав пронзительно-поющим сигналом встречный "Москвич", в нарушение правил, пересекла ему путь, заняла нужную ей полосу дороги и умчалась, словно не бывала.

Со слов Пети, он знал, что Леонид доверяет своей воспитаннице "мерседес", но только сейчас воочию убедившись в этом, равно как в демонстративной лихости, с которой Мирослава обращалась с этой престижной среди дельцов и мафиозных боссов машиной, он испытал горькое чувство разочарования. Словно вместо восхитившей его картины знаменитого мастера, вдруг обнаружил, что ему подсунули изощренную подделку. Он как бы увидел Мирославу в другом ракурсе, открывшем ее истинную сущность. И уже по-иному надо было оценивать ее кажущуюся независимость, раскованность, пренебрежение нравственными нормами.