Как и когда Джеймс оказался у него за спиной, Кроули не успел осознать. Просто в какой-то момент тот тоже взял гитару, и та тихо гудела от вибрации струн, которые были зажаты пальцами в какой-то непонятной последовательности. Солист группы, у которого опять в руках был микрофон, коротко кивнул в сторону Кроули, и тот по движению воздуха за спиной понял, что отец ответил таким же кивком.

А потом был удар по струнам. Резкий, громкий, так что от звука из колонок заложило уши, а вибрация от струн словно бы прошла по всему телу. Вниз и вверх. А потом секундная тишина. И снова. Громко, резко, но теперь будто бы ниже. Снова пауза. И ещё аккорд, теперь Кроули заметил, как рука отца поехала выше по грифу гитары. И снова пауза. А потом два разных аккорда подряд и третий, тот, с которого начинали. Простой ритм, а если нужно только бить по струнам, то тут не должно быть ничего сложного.

― Твоя очередь, ― хрипло шепнул Джеймс в самое ухо и перехватил Кроули за предплечье.

Первый удар вышел смазаннее, чем у отца. Ни Кроули, ни Джеймс не успели вовремя заглушить звук, но, кажется, слушателям было всё равно. Второй удар получился лучше. Громче, чем нужно, но всё равно лучше. Струны дрогнули под рукой и заглохли в нужный момент. Пальцы Джеймса, обхватывающие руку Кроули, ослабили хватку. Третий аккорд вышел идеально. Чётко, как и положено, нужной длительности. И Кроули наконец решился поднять голову.

С каждым его ударом по струнам в зале сотня рук, сжатых в кулаки, взлетали над головами. Первый аккорд, второй, третий, четвертый и пятый ― на каждый из них толпа реагировала, как одна живая система. А Кроули был тем, что её контролировало.

― У меня проблемы со сном. Я считаю овец, но это не помогает, поскольку время — уловка, и, тем не менее, я пробую.

Слова солиста накладывались на аккорды, дополняя их, казалось бы, и без того цельную мелодию. Где-то позади присоединился бас и ударные. Звонко и в ритм. Все вместе, создавая музыку из звуков.

― Мои глаза сейчас закровоточат, высушенные и выпирающие из моего черепа, ― продолжал солист, хрипло выдыхая в микрофон, а у его ног пищали девушки в мокрых майках. Кроули перевёл взгляд под сцену у своих ног, продолжая бить по струнам, и увидел, что Кармин смотрит на него с весёлой и довольной усмешкой, от которой хотелось сыграть не просто аккорд, а самое настоящее гитарное соло. Если бы Кроули только умел, он бы наверняка сыграл для неё…

― Пропущен пункт бреда… Моего собственного бреда… Погнали! ― выкрикнул солист на последнем припеве, и сразу после этого Джеймс прекратил глушить струны. Гудящие, накладывающиеся друг на друга рифы баса и гитары, удары по барабанам и далёкое эхо ещё не вибрирующих струн. Музыка стала кашей, не потеряв при этом мелодии и ритма. Кроули почувствовал, как сбивается с последовательности аккордов и как голова идёт кругом от зала, который будто пошёл волнами от того, что все слушатели резко начали прыгать, каждый в своём темпе. Если бы не Джеймс, продолжающий контролировать то, как он играет, Кроули наверное бы сбился.

В какой-то момент Джеймс просто не дал ему снова ударить по струнам, и Кроули с удивлением понял, что все остальные тоже остановились, оставив лишь остаточный гул от последних звуков инструментов. Когда это поняла и толпа, она тут же одобрительно взревела. Где-то слышались аплодисменты, кто-то выкрикнул “Кроули жжет!”, кто-то свистел.

― Молодец, ― с усмешкой сказал Джеймс, хлопая его по плечу и забирая гитару. ― Из тебя будет хороший музыкант. Иди к Кармин, она проведёт тебя за кулисы после концерта.

― Ага, ― рассеянно кивнул Кроули, отдавая гитару и перекидывая ремень через голову. Он чувствовал, как музыка вынесла из его головы все мысли.

Спрыгнув со сцены и снова оказавшись среди бушующего леса рук, ног и голов, он сразу же попал в руки Кармин.

― А ты неплохо смотришься на сцене, ― прокричала она ему на ухо, чтобы тот услышал хоть что-то среди звуков новой песни. ― Останешься на афтепати?

***

Вельз выключила верхний свет и юркнула под одеяло рядом с Гавриилом, который в ожидании её читал книгу в свете прикроватной лампы. Рядом с ним было тепло и спокойно, если закрыть глаза на идеальную осанку даже в постели и вычурные очки для чтения на носу.

― Давай ложиться, ― пробурчала она тихо, пристраиваясь у него под боком и уже планируя, как бы повыгоднее обнять Фэлла за его широкую грудь.

― Мне осталась одна страница, ― пробормотал в ответ Гавриил. ― Подожди секунду, хорошо?

― Зануда.

Обычно после такого Вельз переворачивалась на другой бок и засыпала в другом краю кровати. Однако сегодня отлипать от своего придурковатого парня она не торопилась. Возможно, поэтому Гавриил вздохнул и отложил книгу, так и не дочитав до конца главы.

― Ты сказала Азирафаэлю не всю правду, я правильно понимаю? ― тихо спросил он, снимая очки. Вельз ненавидела этот его тон. Он чем-то напоминал ей те сцены “воспитания” Азирафаэля. Будто бы лишь интонация, с которой были произнесены слова, уже говорила: “Давай сядем и вместе расковыряем все твои проблемы, ошибки и проанализируем их”. Возможно, крутые психологи из книг и считали это хорошим подходом к решению проблемы, но Вельз считала, что это самый хреновый вариант для того, чтобы лучше разобраться в проблемах друг друга. Поэтому в ответ Гавриил получил тишину.

Тяжелый вздох символизировал то, что он понял её настроение. Выключив свет и опустив подушки, Фэлл-старший тоже улёгся и приобнял Вельз за узкие плечи, больше не пытаясь заговорить. Всё же он сильно изменился за те пару лет, что они прожили вместе. Когда они только познакомились, у Вельз было жгучее желание высказать этому зазнавшемуся бизнесмену всё, что она о нём думает, в лицо. Собственно, этим она и занималась, совершенно не понимая, что такого Кроули нашёл в зашуганном сынке этого высокомерного засранца. Время показало, что она тоже может делать слишком поспешные выводы. У Гавриила и у Азирафаэля оказалась одна общая семейная черта, которой не обладал никто из знакомых и, тем более, родственников Вельз. Фэллы умели меняться, и это, пожалуй, было лучшим их качеством.

― Да, я соврала. Я волнуюсь за Кроули, ― пробурчала Вельз куда-то в подмышку Гавриилу. ― Он почти мой ребёнок, в конце концов, конечно я за него волнуюсь!

― По тебе такого не скажешь, ― пробормотал Гавриил тихо. ― Скорее, наоборот.

― Думаешь, что Кроули хотел бы знать о всём том, что я чувствую по отношению к нему? Он бы отвергал это, блин… Не захотел бы быть маменькиным сынком и всё в таком духе. Он не позволяет себя любить так, как ты любишь Азирафаэля, к примеру. Он просто не такой.

― Азирафаэлю он себя любить так позволяет.

Вельз задумалась. Она очень долго не понимала, на чём же строятся отношения этих двоих. Очень странные отношения, как по её мнению: у Азирафаэля и Кроули было больше различий, чем общего. Характер, возможности, стремления ― всё это отличалось, и тот факт, что они вообще пересеклись и начали общаться, был из ряда вон выходящий. По правде говоря, она до сих пор не понимала, на фоне чего у Кроули появились чувства к этому парящему голубому облачку по имени Азирафаэль.

― Это другое, ― огрызнулась Вельз вяло. ― Если бы я при Азирафаэле сказала о том, что беспокоюсь о Кроули, тот бы наверняка ему всё растрепал. Причём ещё бы и думал, что делает хорошее дело.

― А это не так?

Вельз почувствовала, как большая ладонь легла на её голову, принимаясь мягко перебирать волосы. Резко вспыхнувшее желание укусить кое-кого за эту самую руку медленно сошло на нет. Пусть пока один невыносимый Фэлл ходит со всеми пятью пальцами.

― Конечно не так, придурок. Думаешь, это нормально, когда дети постоянно оглядываются на то, что о них подумают родители? И почувствуют? Ладно, о чувствах ещё думать нормально, но о мыслях?.. Забыл, как трясся Азирафаэль, когда говорил тебе, что не собирается поступать в высшее сразу после школы? Представляешь, чтобы Кроули так же волновался?