В комнате за большим столом, с кровать величиной, сидел тот самый дядька, которого мы встретили возле кондитерского магазина. Он разговаривал с кем-то по телефону.
– Что?! – сердито кричал в трубку «верный человек». – Говорит, что своя голова на плечах? Дать ему разок по этой голове, чтобы мозги просветлели!..
Леня прикрыл дверь и скучным голосом сказал:
– Пойдем, Женька, я тебя лучше в кино свожу…
Тунеяд с нюансами
Вечером пришел папа и спросил, как дела. Леня ответил, что никак.
– Евгений, выйди! – сказал мне папа.
Я вышел, потопал ботинками сначала громко, а потом потише и остался возле дверей. Леня что-то объяснял папе тихим голосом, я не расслышал. А потом папа закричал:
– Настроение, впечатление, внешность! Какая чушь!.. Пожалуйста, можешь идти кайлить землю!
На другой и на третий день Леня снова куда-то ходил. Перед этим папа долго кому-то звонил по телефону. Наверное, дела у Лени опять были никак, потому что, когда я порвал на турнике новые брюки, мама сказала, что мы с Леней загоним ее в могилу. Это потому, объяснила она, что я расту таким же оболтусом и нигилистом, как мой братец.
…Эдик и Додик уехали поступать в институт, а Леня все ходит и ходит. К нам приезжал дядя Павел Константинович. Он накричал на Леню и сказал, что со своими тонкими извилинами души и всякими там нюансами он в конце концов сделается тунеядцем.
Кто-то, наверное, услышал дядины слова, и теперь, когда Леня возвращается домой в своем новом костюме, ребята с нашего двора кричат ему:
– Эй, тунеяд с нюансами!
Леня говорит, что к его воспитанию подключились широкие массы октябрят и дошкольников.
Не в тридесятом царстве
Против наших окон строится большой дом. В этом доме нам должны дать новую квартиру. Папа очень недоволен строителями. Он говорит, что если бы, конечно, ему дали волю, то он пооторвал бы им руки и ноги, а некоторых даже посадил бы в тюрьму. А по-моему, дом строят вовсе не медленно. Но папа говорит, что я маленький и ничего не понимаю.
Вчера по двору проходил какой-то парень. Мой футбол подкатился к нему, и парень запнул его на самый верх нового дома. Одного меня искать футбол мама не отпустила. Потому, объяснила она, что я все равно вывалюсь в окно или распорю себе живот о гвоздь.
– Пойдешь с Леней, – сказала мама.
И мы пошли с Леней. Мы забрались на четвертый этаж. Выше уже ничего не было. Футбола тоже нигде не было. Зато здесь, на ровных, белых от солнца плитах, расставив ноги, стоял пожилой, загорелый рабочий. У него были совсем седые волосы. Они горели под солнцем. Рабочий махал рукавицей и кричал кому-то на кране:
– Эй ты, майнуй! Где у тебя глаза, черт?!
Кран поднес большой четырехугольный кусок стены с оконной рамой. Рабочий ловко подтолкнул ее ломом раз, второй, и она сама встала куда следует. После этого рабочий бросил рукавицы и закурил. Тут он заметил нас и крикнул:
– Эй, а вы чего здесь ищете?
Я хотел объяснить, что мы потеряли футбол, но не успел. Леня ответил раньше. Он сказал, что мы ищем место под солнцем. Рабочий засмеялся и спросил:
– Ну и как, нашли?
Леня ответил, что пока нет, и сам спросил:
– А вы?
– Я, брат, еще двадцать лет назад нашел, – сказал рабочий, – ближе меня к солнцу только Бог да вон – крановщик.
Мы посмотрели еще, как он устанавливал второй кусок стены. Леня вдруг усмехнулся и пробормотал:
– Вот ведь как. И совсем не в тридесятом царстве.
А потом он сильно хлопнул меня по плечу и сказал:
– Пошли-ка, старик, в кино. Что-то мне сегодня домой не хочется.
По правде говоря, мне тоже не хотелось домой, и я сказал:
– Пошли.
Игра в бутылочку
Мы с Петькой были влюблены в Люську Медынскую. То есть, вообще-то, все остальные ребята тоже были влюблены в Люську Медынскую, но мы с Петькой первыми сказали, что влюблены, – и все остальные не считались.
Люська про это, конечно, знала. Но в то же время как бы и не знала. Ей сразу же передали, что мы влюблены, но сами-то мы пока ничего не говорили. Потому что не решили еще, как нам быть в таком положении.
А пока мы решали – не решали, подошел Петькин день рождения. Петька пригласил меня как лучшего приятеля и Люську Медынскую. А Люська пришла с подругой – с Вострухиной. Эту рыжую обезьяну Вострухину она везде за собой водила, как адъютанта. Непонятно, почему Люся выбрала в подруги такую кикимору. Может, для того чтобы самой выглядеть рядом с ней еще красивее. Девчонки иногда специально так делают.
Вострухина пришла и сразу начала хозяйничать как у себя дома: пирожные из холодильника таскать на стол, кресла двигать, пластинки заводить.
Петькина мать сказала:
– Ах, какая энергичная девочка! Теперь я вижу, что вы тут без меня не пропадете.
И ушла на дежурство.
А Люся сидела на стуле с таким гордым и неприступным видом, словно это она именинница, а мы все должны вокруг нее плясать.
Вострухина и правда взялась плясать. Поставила какую-то балдежную пластинку, объявила, что сама она королева твиста, и начала прыгать посреди комнаты, хриплым голосом выкрикивая разные английские слова.
Петька зазвал меня на кухню и сказал, а не попробовать ли мне влюбиться в Вострухину.
– С какой это радости? – спросил я.
– Ну… – сказал Петька. – Ведь мой же день рождения, и я Люську пригласил.
– Какой ты ловкий! – сказал я. – А через неделю у меня день рождения, я ее приглашу, а она Вострухину притащит… Тогда что, перевлюбляться будем?
А Вострухина упарилась со своим твистом, брякнулась на диван и кричит:
– Давайте в бутылочку играть!
– В какую бутылочку? – спросила Люся.
– Это такая штука… с поцелуями, – деревянным голосом объяснил Петька.
А у меня даже ладони вспотели, когда я сообразил, что если Люся согласится играть, то мы сегодня будем с ней целоваться.
– Фи! – сказала Люся презрительно. – Ну давайте… Только я, наверное, не стану целоваться.
Петька крутнул бутылку. Бутылка помелькала и остановилась горлышком в сторону Люси. Петька вытер руки о штаны и пошел к ней целоваться. Но Люся отвернула лицо в сторону и загородилась плечом.
– Ну ты че, Люсь, – сказал Петька, переминаясь. – Ведь не по правилам…
Вострухина помалкивала. Только пялила свои кошачьи глаза – что, мол, дальше-то будет? И я молчал. Не в моих интересах было уговаривать Люсю.
Игра заклинивалась…
– Ладно, Петька, – сказала Вострухина. – Можешь меня поцеловать вместо нее. – И подставила Петьке свою веснушчатую физиономию. Каждая веснушка – по гривеннику.
Петька, видать, до того обалдел, что поцеловал Вострухину. А Люся, поскольку все же на нее выпало, крутнула бутылку. Горлышко показало в мою сторону. Я от волнения подтянул живот, набрал полную грудь воздуха – так что глаза заслезились, и замер. Но Люська стала смотреть в окно с таким выражением, будто все это ее не касалось.
– Ну че вы тянете?! – заторопила нас Вострухина.
– Так… не мне же, – сказал я. – Она же… должна…
– Ох, господи! – вздохнула Вострухина. – Ну давай я тебя поцелую.
И Вострухина меня поцеловала.
А я крутнул бутылку.
Бутылка начала останавливаться против Люси, но та подтолкнула ее туфлей в сторону Вострухиной. Я хотел было возмутиться, но Вострухина сказала:
– Да ладно уж. Все равно ведь она не станет.
В общем, я поцеловал Вострухину. А Люська крутнула бутылку. Горлышко выбрало Петьку.
– Вострухина! – злорадно сказал я. – Вперед!
Вострухина быстро поцеловала Петьку, а он запустил бутылку. Горлышко показало на меня. Но я показал Петьке кулак:
– Только попробуй сунься!
– Ладно уж, Гена, – сказала Вострухина. – Давай я тебя поцелую.
Короче говоря, нацеловались мы с этой Вострухиной до офонарения.
А на другой день она раззвонила по всей школе, что мы с Петькой в нее влюблены. Дескать, вчера играли в бутылочку, выпадало все время на Люську, а мы только с ней целовались.