Он не настолько многозадачный. Когда Уилл ставит перед собой коробку, полную китайской лапши, он ничего не слышит.

– Ты влюблена в него с тех самых пор, как приехала в Мизулу, и когда он наконец приглашает тебя на свидание, ты говоришь, что считаешь его милым. Что это, черт возьми, значит?

Бекка с грохотом кидает еду на столешницу, спрыгивает со стула и тащит меня в ближайшую комнату. В ванную. Она пинком открывает дверь и прислоняется к ней изнутри.

– Поговори со мной, Бекка.

Она начинает три раза, не давая словам сложиться в предложения, но я даю ей время, которое так необходимо.

– Он мой друг. Если у нас ничего не выйдет, я точно потеряю его, – наконец восклицает она.

– Ты боишься, Бекс, – я сжимаю ее в крепких объятиях. – Я не знаю никого, кто так точно понимает, чего он хочет. И ты хочешь его. Так что не трусь.

– Это может все испортить, – Бекка отрывается от меня и садится на опущенную крышку унитаза, которая украшена высказываниями с каждой вечеринки в нашей квартире и соответствует современной картине распития алкогольных напитков.

– Может, – соглашаюсь я. – Но Уилл может сделать тебя чертовски счастливой.

– Ты советуешь мне? Серьезно? – Бекка высовывает язык и закатывает глаза. – Только потому что ты временно зациклился на милой девушке, не делает тебя экспертом в романтических вопросах. Ты больше похож на антихриста отношений.

– Что с вами, девушками, не так? – бормочу я. – Харпер избегает меня. Теперь ты.

– Ее серьезно зовут Харпер? – тихо спрашивает Бекка и касается моей татуировки, на которой между сухими ветвями написаны слова: «Убить пересмешника». Любимая обложка Эммы книги Харпер Ли. – Это очень жутко. Словно…

«Зов с того света», – мысленно заканчиваю я предложение и киваю.

– Что случилось? – мягко спрашивает Бекка.

Если бы я знал.

– Между нами что-то есть, – я кидаю полотенце, лежащее на полу, идеальным трехочковым в корзину для белья рядом с дверью и провожу рукой по волосам. По крайней мере хочу в это верить. Даже если отказ Харпер и ее повторный побег противоречат этому. – Мы почти поцеловались.

– Но она сбежала?

Я киваю.

– Ты действительно не привык бороться за девушку, – тихо смеется Бекка.

– Я сорвал лекцию, чтобы получить ее номер.

– Это не борьба, а позерство. Она просто отличается от легкомысленных девчонок, с которыми ты обычно флиртуешь, которые готовы остолбенеть от безумия, когда ты просто смотришь на них, – она пожимает плечами в извинение, потому что произносит нелестную правду. – По твоим словам это нечто особенное, – Бекка касается меня ногой. – Она заставила тебя добровольно пойти в библиотеку. Несколько раз. Так что здесь я с тобой согласна.

Я качаю головой и кривлю лицо в гримасе.

– И к чему это привело?

– Возможно, тебе стоит пересмотреть свою тактику. Она не доверяет тебе, что, впрочем, позволяет проникнуться к ней симпатией. Не используй свои стандартные приемы хоть раз. Не подкатывай к ней. Действуй без гонора. Без давления. Дай ей возможность узнать тебя. Настоящего. Какой ты на самом деле. Чтобы она увидела тебя так же, как я.

– Как брата? – я недоверчиво приподнимаю бровь. – В твоем плане есть недочет, Бекка.

– Очень смешно. Конечно, не как брата, но она должна познакомиться с настоящим Эштоном. Просто будь собой. И медленно нажимай на тормоз, – она подмигивает мне.

– Если ты обещаешь мне сделать то же самое, – я качаю головой и продолжаю: – Будь честна с Уиллом, но вместо педали тормоза дави на газ.

Подруга встает и на мгновение прижимает меня к себе.

– Договорились, – тихо шепчет она, и я чувствую, как много для нее значит ситуация с Уиллом. Если он разобьет ей сердце, мне, к сожалению, придется разбить ему лицо. Неважно, лучший он друг или нет.

– Здесь частная вечеринка? – словно услышав, что мы говорили о нем, Уилл заглядывает через дверную щель и протискивается к нам. – Я трижды победил тебя, – обращается он ко мне. – Намного легче убить тебя, когда ты не играешь. Но можешь попытаться догнать меня, пока я разговариваю с Беккой.

Не то чтобы я не смог бы этого сделать, если бы Уилл сидел на диване с джойстиком в руках. Но его намек более чем понятен, и я оставляю этих двоих в покое. На кухне хватаю уже остывшую еду. Но меня это не беспокоит. Ничто не сравнится с холодной азиатской едой прямо из картонной коробки. Я направляюсь в свою комнату и сажусь за письменный стол. Но вместо того, чтобы полностью сосредоточиться на монтаже, мои мысли снова и снова возвращаются к Харпер. И безумному желанию увидеть ее снова.

Когда меня будит Бен, на часах пять минут седьмого. Он всегда это делает. Всегда в одно и то же время. Неважно, какой сейчас день: середина недели, выходные или праздник. А я по-прежнему ненавижу вставать так рано. За последние одиннадцать лет мой брат не изменился. Мама всегда говорит, что я сова и когда-нибудь просто привыкну, но я думаю, что вставать так рано просто издевательство.

Как правило, мне нужно минут десять, чтобы вообще выбраться из постели. Десять минут, за которые Бен, как отлаженный будильник, нажимает на меня каждые тридцать секунд, напоминая, что пора начинать день. Если я превышу эти десять минут, то в зависимости от времени дня это либо приблизит его к нервному срыву, либо просто заставит нервничать до тех пор, пока я не встану.

Сегодня, однако, у него нет причин для этого, потому что уже при первом касании я выскальзываю из-под одеяла и здороваюсь веселым:

– Доброе утро, тигр.

Это немного выводит его из себя, что он выражает нервным поворотом кисти.

– Я – ребенок, а не тигр, – ворчит он, вызывая у меня улыбку. Даже если Бен утверждает, что он не тигр, я все равно продолжу его так называть. Папа дал ему это прозвище. И я храню это воспоминание. Так я чувствую, что часть его все еще с нами.

– Я знаю, Бен, – ласково провожу по его волосам и отдергиваю руку, когда он уклоняется от моего прикосновения. Иногда он принимает такую форму симпатии. Но чаще всего нет. Сегодня именно такой день, но у меня слишком хорошее настроение, чтобы принимать это близко к сердцу. То, что не смог сделать Бен за одиннадцать лет, почти поцелуй с Эштоном изменил за одно мгновение: я превратилась в раннюю пташку.

Вместо того, чтобы думать о нас с Эштоном и придавать этому слишком большое значение, мне лучше взять себя в руки и позаботиться о Бене. В конце концов, до сих пор не произошло ничего, о чем стоило бы размышлять. Нет никаких нас. Уверена, что я не должна обращать внимание на это глупое покалывающее чувство в моем животе.

Я веду Бена в ванную. Свои занятия я выбрала [2] таким образом, чтобы утром успевать ухаживать за ним и дать возможность маме поспать еще пару часов. Затем она приступает к смене, а я возвращаюсь после университета.

Бен ненавидит маленькую комнату рядом со своей, несмотря на всю синеву, которую мы втиснули в ванную. Он останавливается в нескольких метрах от раковины и подозрительно смотрит на кран. Еще в детстве, когда не было ясно, что у Бена аутизм, у него случались приступы удушья, как только к нему подходили с мочалкой. К сегодняшнему дню ничего не изменилось. Каждый раз, когда он должен чистить зубы, начинается борьба, а основательное мытье через день почти всегда превращается в войну миров. Душ или ванна – невыполнимая миссия, если не усыпить Бена. Как ни странно, его боязнь воды не распространяется на лужи, озера или реку. Поэтому в летние месяцы я часто езжу с ним купаться и позволяю ему резвиться в чистой горной воде, а не забираться с ним в нашу ванну.

– Хочешь выдавить зубную пасту? Или мне сделать это?

– Никакой пасты, – умоляет Бен и делает жалобное лицо, словно его хотят отравить.

Я напеваю классику Остина Бурка вместо того, чтобы впечатляться этим. Без лишних слов выдавливаю горошину непенистой зубной пасты на его голубую щетку и пристально смотрю на брата. Для себя я выбираю обычную мятную пасту и начинаю тщательно чистить зубы.