Сдувшись еще больше, я махнула рукой и села в подъехавшее такси.

– Пушкинская двадцать, – буркнула я адрес, откуда ушла три дня назад и куда очередной раз возвращалась побежденной. Я закрыла глаза.

Я зашла в подъезд и зашагала медленно по лестнице наверх. Машины мужа во дворе не было. Оно и лучше. Надо побыть одной, прочувствовать свою никчемность. Привыкнуть, смириться. Вечером, когда он придет с работы, будет иначе.

Я подошла к двери и вставила ключ в замочную скважину. Дверь от нажатия поддалась вперед и приоткрылась. Я потянула ключ обратно и замерла. И почему так? Уехал на работу и не закрыл? Не может быть. Ему плохо? Он умер? Напился с горя? Мысли в голове пронеслись табуном, быстро сменяя друг друга. Напился с горя – был наилучший вариант, который меня устроил бы, но ком возле горла все-таки появился.

«Блин», – выругалась я про себя, подтолкнула дверь и переступила через порог. В квартире тихо. Медленно пройдя коридор, я подняла ногу, чтоб сделать шаг в комнату, но не успела ее опустить, зависнув в позе цапли.

– Добрый день, – эти слова вернули меня на землю, прерывая поток вопросов, проносившихся в моей голове с силой урагана.

– Добрый, – тихо ответила я. – А вы кто? И что вы здесь делаете?

Передо мной в кресле сидела барышня, примерно моего возраста, вальяжно забросив ногу на ногу и мерно, а может быть, нервно ею покачивая. Худощава, длинные белые, перепаленные перекисью, волосы лежали на плечах в отличной укладке. Именно укладка скрывала их перепаленность. Раскосые глаза с безупречным макияжем нагло осматривали меня снизу-вверх. Все это дополнял кривой нос, но, как ни странно, его кривизна не портила весь облик этой дамочки, чего нельзя было сказать о ее губах. Они тонкой бесформенной нитью легли под носом, потеряв линию симметрии, сместились влево.

Девица, восседая в моем кресле, не спешила отвечать, перебирая в руках ключи от машины, пристально смотрела на меня. В воздухе повисла немая пауза, которая протянулась бы вечно, если б за спиной не раздался щелчок открываемой от ванной двери и голос мужа:

– Ну что, киса, ты готова? – он со всего размаха налетел на меня, чем выбил из ступора. Я посмотрела на него широко открытыми глазами и сквозь шум в голове услышала одно только слово «киса», которое резануло по уху своей пошлостью.

– Ты?

Странный вопрос.

– Я.

– А что ты здесь делаешь?

Вообще-то я здесь жила, находилась в статусе его жены и была даже прописана на этой территории.

– Ой, – не дождавшись моего ответа, спохватился он. – Познакомься, это моя… – он замялся. – Сотрудница Инна.

Глаза девицы из раскосых стали округлыми, и ее брови поползли вверх.

– Очень приятно, – промямлила я.

Глупая фраза, согласна. Но я всегда терялась в непонятных ситуациях и никогда не находила нужных фраз. Позже они, конечно, появлялись, но было поздно, и это изводило внутренним диалогом, как бы круто я могла ответить.

Дима стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Никогда ни в чем не виноватый мужчина, смотрел на меня, как провинившийся школьник смотрит на директора или человек, который вынес первый раз в жизни мимо кассы товар, не рассчитавшись за него, но был остановлен охранником и прилюдно наказан обыском. Я отвернулась. Смотреть на него было противно.

Покачнувшись, я сделала шаг к двери, затем резко развернулась и прошла к себе в комнату. Растерянность стала замещаться гневом, а в этом состоянии всегда легче оценивать ситуацию. Открыв дверь гардероба, я стала складывать в сумку нужные мне вещи.

Какая гнилая и пошлая картина. Брезгливость и разочарование заполнили все тело, сбивая дыхание с нормального ритма, учащая сердцебиение и сотрясая руки в неприятной дрожи. Только сейчас до меня стало доходить, как все обстояло на самом деле.

Прожив в хреновых отношениях с мужем столько лет, я навешала на себя кучу комплексов. Чувство вины, что я не сохранила наш брак, сгрызали меня изнутри. Осознание того, что я параноик, ревновавший к пустому месту, истеричка, заводившаяся с пол-оборота, не хозяйственная, не сексуальная, не умеющая понять и поддержать, сводило меня с ума. Я мучилась от понимания, что далека от идеала и пыталась всеми силами к этому идеалу добраться.

Не успела. Этот идеал для мужа все равно был бы не идеален. Семь лет стажа совместной жизни разъедают идеальность. Как бы ты к ней не стремился. Нет новизны, нет бабочек в брюхе. Эмоции растушевываются, лопаются мыльными пузырями, оставляя во рту привкус горечи. Любая попытка их воскресить – дешевая игра актеров третьесортного театра.

На каком-то этапе приходит смирение. Начинаются песни об уважении, привычке, совместном имуществе, детях, сублимируя так бабочек. Одни спасаются в водке, другие в иллюзиях, третьи в воспоминаниях. Самые бескрышные ищут его в новых телах, благородные – в душах.

Мне почему-то начинает казаться, что если б я делала все по-другому, было иначе… Чувство вины, разместившись в желудке, дает о себе знать тошнотой. Когда от нас ничего не зависит, мы начинаем цепляться за нитки этого «если»… Но эти нити трескаются по швам, и я ничего не могу сделать. Внутри происходит безумство. Что дальше, как дальше, зачем дальше? Мосты сожжены, плоты утоплены.

Другая женщина, как банально. Она намного интересней меня только тем, что новая и неизведанная, но таковы правила жизни. У всех так.

Тогда какого черта он не ушел? Хотя многие не уходят. Но жить с чувством вины сложно. Вина забирает покой, ее надо вырывать из себя, иначе можно сойти с ума. Должен быть кто-то, кого можно обвинить во всех бедах и бить ногами, в ответ не получая сдачи. Я просто попала под раздачу, ничего личного…

Судорожно комкая вещи, чтоб скорее убраться подальше от этого ужаса, я не услышала шагов зашедшего в комнату мужа.

– Варя, прости….

Сейчас это «прости» мне нужно меньше всего.

– Все будет хорошо, – закончил он начатое предложение до безумия глупой фразой. Я подняла глаза и увидела все то же детское, провинившееся выражение.

– Ты больной человек, – не из-за стеснения перед сидевшей в комнате барышней, а просто от бессилия прошипела я. В этом шепоте собралась вся ненависть, хотя до последнего я была уверена, что ненавидеть не умею. – Надо быть дебилом, чтоб притащить к себе домой бабу! Дима, так лохануться. Ты сейчас танцуешь польку бабочку на моем неостывшем трупе и говоришь, что все будет хорошо?!

– Я сейчас все объясню, – все так же растеряно попытался сказать человек, которого еще вчера я любила безумной и глупой любовью.

Выслушивать его объяснения хотелось меньше всего. Я понимала, что вся эта картина развернулась еще не полностью. Дойдет минут через тридцать. Осознание перекроет кислород и скрутит судорогой.

Рукав пиджака, который все цеплялся пуговицами за молнию и не давал мне закрыть сумку, покорно улегся к остальным вещам. Подхватив сумку под мышку, я бросилась к выходу, чтоб не слушать его лепет. Подойдя к двери, краем своего сознания, которое работало на последних кругах инерции, я поняла, что мне нужна машина! Три дня назад, когда я ушла, забыла от нее ключи. Тогда желания возвращаться не было, но сейчас…

Резко развернувшись, пытаясь не смотреть на сидящую в кресле девицу и мужа, я подошла к шкафчику, открыла дверцу и пошарила там рукой. Пусто.

– Где ключи от машины? – четко выговаривая каждую букву, сказала я, чувствуя, как слезы были на подходе.

Дима вопросительно посмотрел на меня, затем перевел взгляд на Инну и опять на меня. По этому движению я поняла, у кого мои ключи.

«Какого черта?!» – пронеслось в голове и, сделав шаг к креслу, я протянула руку в ожидании, когда на нее положат то, что мне нужно. Девушка не торопилась. Все так же с издевкой она осматривала меня, вычисляя свои преимущества.

– Алле, фея, просыпаемся, – сдерживать ехидство я не могла. Только так можно было задержать слезы, приближающиеся к моим глазам.

Девица не пошевелилась.