«Как ты меня назвал?» — хотел переспросить Джаред, но промолчал. Он потёр большим пальцем запястье Дженсена. Волоски стояли немножко дыбом, словно Дженсена бил озноб.
— Я могу хотя бы попробовать.
Дженсен смотрел на него с такой болью, что у Джареда сжалось сердце. Перед ним стоял сумасшедший, убивший, по его собственному признанию, шесть человек. И всё, что Джаред сейчас чувствовал к этому сумасшедшему, было… было…
Кончики пальцев Дженсена скользнули Джареду на лоб, под растрёпанные тёмные пряди.
— Я боюсь, что причиню тебе вред, — прошептал Дженсен, мучительно, голодно вглядываясь в его лицо.
— Я тоже. Давай бояться вместе? Вместе веселей, — сказал Джаред и, наклонив голову, вжался сухими губами в его запястье, в тёплую, гладкую кожу, под которой лихорадочно бился пульс.
Дженсен застонал, то ли от удовольствия, которого не мог удержать, то ли просто от бессилия. Он что-то пробормотал — очередное «не надо», «не выйдет», «ты не должен», — но Джаред не слушал его. Он встал, оттолкнул тарелку и, развернув Дженсена и усадив на край стола, развёл ему ноги и шагнул между них, так, что его бёдра оказались зажаты у Дженсена между колен. Он не расстегнул ни свои джинсы, ни его, и не стал целовать его, хотя губы сами собой тянулись к этому пухлому, мягкому рту, и так хотелось смять его, кусать, посасывать до тех пор, пока они оба не кончат в трусы, как парочка перевозбуждённых школьников. Но было нельзя. Джаред знал это так же, как и многое другое, то, что никто не объяснял ему — оно приходило само, вместе с тем чувством, которое, вопреки всему, нарастало в нём всё сильнее.
И, вжимаясь лбом в лоб Дженсена и накрывая рукой его губы, Джаред понял наконец, что это чувство было любовью.
— Замолчи, — прошептал он, и Дженсен, всё ещё пытавшийся что-то сказать ему, подчинился. Они стояли рядом, вжавшись друг в друга, неловко обнявшись.
«Я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило», — подумал Джаред, и Дженсен вздохнул ему в шею, так, словно услышал.
========== Глава шестая ==========
Джаред ушёл с работы, и с этого дня всё своё время и всю свою нерастраченную, бьющую ключом юношескую энергию, которую прожигал сперва на вечеринки, а потом на изматывающий труд, тратил на то, что он про себя называл «проблемой Дженсена».
В этой проблеме было несколько сторон, каждая из которых требовала внимания Джареда. Во-первых, копы, расследовавшие убийство Энн Брокли. Вызов в участок всё-таки пришёл мистерам Эклзу и Падалеки на той же неделе, и Джаред целый вечер провёл, вкладывая в голову Дженсена то, что он должен был говорить в участке. Они всю ночь были вместе. Трахались в гостиной на диване и на столе, потом в спальне, перевозбудились, не смогли уснуть до рассвета, снова трахались, и Дженсен, невыспавшийся и усталый, ушёл за молоком как раз в ту минуту, когда их навестили детективы Дживз и Дуглас. Джаред боялся, правда, что консьерж их слова опровергнет. Но это было бы слово служащего, который мог прозевать или задремать на своём скучном посту, против слова офицера дорожной полиции. Так что был шанс, что поверят им, а не консьержу.
Так и случилось, и на какое-то время Джаред мог забыть о полиции. Карточку детектива Дугласа он спрятал подальше, хотя выбрасывать всё же не стал — просто на всякий случай.
Второй, не менее важной, проблемой была необходимость предотвратить новые нападения Дженсена на женщин. Джаред так понял из своих осторожных расспросов, что жертвами всегда становились женщины — почему, Дженсен не объяснил. Он вообще очень мало и сжато говорил на эту тему, и Джаред, видя, каких неимоверных усилий ему это стоило, боялся давить на него ещё больше. Решить эту проблему оказалось неожиданно просто: Джареду всего лишь надо было не выпускать Дженсена из виду и всегда знать, где он находится. Он взял с Дженсена слово, что из дома он сразу будет идти на работу, а после работы — сразу домой; за продуктами Джаред теперь бегал сам. Кроме того, Дженсен должен был каждый час отправлять ему SMS о том, что с ним всё в порядке — Джаред предпочёл бы звонки, но Дженсен ненавидел говорить по телефону, и Джареду пришлось пойти на уступку. Всё это немного походило на домашний арест, но как ещё ограничить Дженсена, не прибегая к помощи властей, Джаред просто не знал. Со временем он обнаружил ещё одну вещь, укрепившую его в намерении держать Дженсена на коротком поводке: находясь рядом с ним, Дженсен расслаблялся и успокаивался. Нападать на людей ему приходилось всегда в состоянии сильнейшего напряжения: он как-то сказал Джареду, что может просто идти по улице и не чувствовать совсем ничего (это означало, что ему на самом деле очень, очень хреново), и это «совсем ничего» в какой-то момент становится таким сильным, что его сознание отключается, а когда он приходит в себя, то видит свои руки, наносящие удары, или уже мёртвое тело в луже крови перед собой. Какими эмоциями сопровождается это «пробуждение», Дженсен не уточнял, а Джаред, опять-таки, не решался расспрашивать. Дженсен всегда открывался ему до какого-то предела, с каждой неделей всё сильнее, но потом вдруг, внезапно, посреди разговора замыкался снова, и из него нельзя было вытянуть больше ни слова на ту тему, которую они перед тем обсуждали.
Собственно, это была третья сторона «проблемы Дженсена». Самая большая и самая главная. Как сказал Кевин Вудхауз, любой мотив убийцы-психопата — не мотив на самом деле, а только повод.
Главной проблемой и истоком всех прочих проблем Дженсена была его шизофрения.
Пока Дженсен был на работе, Джаред часами просиживал в интернет-кафе и в библиотеках, читая всё, что только мог отыскать об этой болезни. Несколько книг и распечаток он даже принёс домой и читал украдкой, когда ему не спалось ночами — что бывало довольно часто. Он сам не знал, что именно ищет — какая-то часть его отчаянно и нелепо надеялась, что всё-таки существует лекарство, избавление, живая вода — он не знал, что, но хоть что-нибудь, чем Дженсена можно вылечить. Книги полнились описаниями десятков методов терапии и сотен названий медикаментов, которых Джаред не мог даже выговорить, не то что запомнить, но ни одно из них не имело репутацию панацеи. Впрочем, почти во всех книгах подчёркивалось, что постоянное употребление лекарств при тяжёлых формах (а у Дженсена, без сомнения, всё было очень и очень запущено) является необходимым условием; что без этого никак. Но Дженсен не пил никаких таблеток — иначе бы Джаред заметил. Купить без рецепта их было нельзя, а если бы даже и можно, Джаред всё равно не рискнул бы заниматься самолечением — ведь от таких экспериментов Дженсену могло стать только хуже.
Хотя иногда Джаред думал, что куда уж хуже. И, как уже бывало прежде, жизнь лишний раз наглядно показывала ему, что всегда есть куда.
Когда Джаред только начинал понимать, во что вляпался, он не сознавал ещё всей глубины и сложности того положения, в которое ставит себя, решив остаться с Дженсеном. Тогда ему казалось, что самое страшное — то, что Дженсен убивает людей, и, в сущности, в любой момент может убить самого Джареда; это было тем более вероятно, что свои приступы агрессивного помешательства он совершенно не контролировал. Но даже если бы этого не было, сама по себе жизнь с человеком, страдающим шизофренией, была очень нелегка. Его замкнутость, непредсказуемость реакций и настроений, которые он подавлял так тщательно, что большую часть времени казался бесстрастным; его постоянная настороженность и неловкость; негибкость его привычек и предпочтений, доходящая иногда до ослиного упрямства; и его полная беспомощность во всём, что касалось инициативы в построении отношений — всё это было ох как непросто терпеть. Кроме того, Дженсен врал, причём так непродуманно и неуклюже, что во вранье не было никакого смысла. Было просто чудом, что его до сих пор не арестовали. Даже то, как он пытался скрыть от Джареда место своей работы — переодеваясь в форму в лифте; или то, как забыл снять ценник с только что купленной в целях маскировки одежды; и то, что он снял плащ, убивая одну из жертв, но забыл после убийства счистить кровь с рук — всё это было настолько в характере его безумия, настолько явственно отражало его рассеянную, наивную скрытность, что Джаред поражался непрофессионализму копов, которые до сих пор его не поймали.
