Он смотрел на Джареда, требуя ответа. Так что пришлось отвечать.
— Да, сэр.
— Она и о тебе написала пару слов. Спрашивает, как у тебя дела. Что мне ей ответить, Джаред? Как у тебя дела?
Он закинул ногу на ногу и помахивал босой ступнёй над валявшимися посреди ковра грязными сапогами. Его пальцы рассеянно барабанили по столешнице рядом с отброшенным хлыстом.
— Всё в порядке. Всё… всё хорошо.
— Отлично! Очень рад это слышать. Так ей и напишу. Или можешь даже сам написать пару слов, я запечатаю в конверт вместе со своим письмом.
Он был само дружелюбие и сама любезность. Никогда ещё за все эти недели он не говорил с Джаредом так доброжелательно. Так почему же именно сейчас Джареду как никогда хотелось оказаться от него за тридевять земель?
— Вода ещё не остыла?
— Нет, сэр.
Эклз встал и поболтал пальцами в дымящемся ведре.
— В самый раз. Помоги мне раздеться.
Джареду раньше не приходилось раздевать господ, но, к счастью, в костюме мистера Дженсена не было никаких особых хитростей. Джаред снял с его плеч сюртук, аккуратно повесив на спинку кресла. Туда же отправились шейный платок и сорочка. Оставшись в брюках и чулках, Эклз задрал ногу, уперев ступню в сидение кресла, и взглянул на Джареда с молчаливой насмешкой в неясно поблескивающих глазах. Этот блеск не понравился Джареду, но он покорно освободил ноги хозяина от одного, а потом и от другого чулка. От мистера Дженсена остро пахло потом, как от любого, кто провёл в седле половину дня, и этот запах как-то странно будоражил Джареда… будоражил и почти пугал.
Ремень и брюки, к его великому облегчению, Дженсен соизволил снять сам, бросив их на пол. Пока Джаред их подбирал, его хозяин забрался в ванную и медленно сел, с расслабленным вздохом упираясь локтями в округлые бортики. Джаред взял ведро с кипятком и, избегая смотреть на мускулистое обнажённое тело, растянувшееся перед ним, осторожно вылил немного в подостывшую воду у мистера Дженсена в ногах. Тот слегка поморщился, и Джаред застыл, боясь его ненароком ошпарить. Мистер Дженсен послал ему нетерпеливый взгляд, и пришлось продолжать на свой страх и риск.
К счастью, обошлось без неприятностей. Ванная заполнялась горячей водой, комнату понемногу заволакивало густым паром. Дженсен пробормотал что-то, откидывая голову назад, и шевельнулся, так, что вода плеснула на пол через край. За окном уже было совсем темно, пламя нескольких свечей, расставленных на столе, помутнело и померкло за завесой стоячего пара.
— Ну? — сонно пробормотал Дженсен Эклз. — Так и будешь стоять столбом?
Джаред поставил пустое ведро на пол и, поколебавшись, взял загодя заготовленный кусок мыла и войлочную мочалку. Он не думал, что хозяин захочет… что он прикажет что-то подобное, но раз уж приказал, выбора не оставалось. Джаред зашёл к нему со спины и неловко тронул его мускулистое плечо войлочной мочалкой.
— Не так! — Эклз раздражённо выпрямился, так что вода полилась за край целым потоком, мигом намочив Джареду рубашку и штаны. — Ты что, никогда этого не делал?
— Не делал, сэр… простите…
— Вот же бестолочь. Брось мочалку. Намыль себе руки. И ладонями, вот так. Да.
Руки Джареда, скользкие от мыльной пены, чуть заметно дрожали, ложась на плечи его хозяина. Дженсен, однако, не выразил неудовольствия, наоборот, расслабился, снова откидываясь назад. Джаред принялся неуверенно растирать его плечи, опасливо подбираясь к шее, скользя по атласной коже намыленными ладонями. Он только теперь заметил, что кожа у его хозяина темнее, чем у него самого — красиво вылепленный торс был тронут персиковым налётом загара, а выступавшие над водой ореолы сосков были тёмными, как кофейные зёрна. И такие светлые глаза при этом, и волосы, русые у корней и более тёмные на концах… Джаред понял, что разглядывает его, и вздрогнул всем телом. Дженсен тотчас почувствовал это и, слегка повернув голову, улыбнулся ему — той самой мягкой улыбкой, которая была хуже всех его издёвок и оскорблений.
— Что такое? — вполголоса спросил он. — Не останавливайся. У тебя хорошие руки.
«Уходи отсюда сейчас же, убегай, спасайся от него, пока не поздно!» — завопил внутри Джареда инстинкт, слишком хорошо знакомый с детства всякому, кто родился рабом. Но куда он мог убежать? Он был в доме этого человека и принадлежал ему с потрохами. И миз Констанс далеко, она не сможет его защитить.
Джаред убрал дрожащие руки с шеи своего хозяина и отступил на шаг.
— П-простите, сэр.
Он не знал, за что извинялся — за то ли, что не мог как следует выполнить приказ, или за то странное, дикое чувство, смесь возбуждения и ужаса, которое прокатывалось по его венам, словно горячее вино, выпитое залпом. Чувство было непонятным, страшным, и ещё оно было отвратительным: Джаред знал это так же твёрдо, как то, что от этого чувства невозможно укрыться. Он мог только осудить его и отвергнуть, мог противиться, но отрицать не мог. И он впервые в жизни обрадовался, что является всего лишь жалким рабом и, в сущности, не имеет права на какие бы то ни было чувства.
Эклз опёрся о бортики ванной и развернулся, поворачиваясь так, чтобы видеть его. Тёплая вода застыла на его намыленных плечах крупными мерцающими каплями. Он смотрел на Джареда, как кобра смотрит на жертву, раскачиваясь над землёй и медленно раздувая капюшон.
— Раздевайся, — сказал он очень тихо. — И иди сюда. Ко мне. Пока вода не остыла.
Он зачерпнул гуляющую по воде мыльную пену в горсть и медленно вылил её обратно. Джаред смотрел на него, оцепенев, лишившись способности двигаться, думать, говорить — он мог только смотреть, как кролик смотрит на широко раскрытую пасть удава за миг перед тем, как его заглотит душная тесная могила. Он не мог. Он… не мог иметь в виду то, что сказал. Он бы никогда… если бы миз Констанс…
— Нет, — хрипло сказал Джаред, забыв себя настолько, что даже не добавил «сэр» и «простите».
Вода плеснулась громче. Мерцающие в полутьме болотно-зелёные глаза сузились, погасив опасный блеск.
— Что ты сказал?
— Нет, — Джаред наконец овладел собой, так что его голос прозвучал почти как всегда, даже немного громче, пожалуй.
Он ждал чего угодно — окрика, угрозы, пощёчины. Вместо этого Дженсен Эклз спокойно повернулся и вновь улегся в ванной. Он пролежал так несколько минут, а Джаред стоял позади него с засыхающей на руках мыльной пеной, и боялся двинуться с места. Наконец, целую вечность спустя, Дженсен Эклз поднялся, с шумом низвергая вниз потоки воды. Джаред кинулся было к полотенцу, но Эклз опередил его и взял полотенце сам, перешагнув через бортик ванной и наступая мокрой ногой на паркетный пол. Он неторопливо отёрся, промокнул волосы на затылке, и так же не спеша накинул бархатный халат. Лениво завязал пояс и, пройдя мимо в замешательстве наблюдавшего за ним Джареда, распахнул дверь.
— Розенбаум! — крикнул он так, что дом, казалось, содрогнулся — не только от силы этого крика, но и от страха перед тем, что он сулил.
После некоторого затишья внизу раздались торопливые шаги. Управляющий ночевал в хозяйском доме и, видимо, ещё не успел лечь, потому что вскоре вырос на пороге при полном параде — в сюртуке, широкополой шляпе и с хлыстом у пояса.
— Да, мистер Дженсен, сэр? Вы меня звали? — выпалил он, и Дженсен указал ему на Джареда.
— Поставь его к столбу. Пусть постоит до утра. А завтра в полдень всыплешь ему двадцать ударов кнутом. Быть может, — добавил он, устремляя на застывшего Джареда безжалостный взгляд, — хотя бы это наконец поможет ему понять, кто здесь хозяин.
========== Глава третья ==========
Столб — главное место наказаний в поместье Бель-Крик, — находился в дальнем конце плантации, между хлопковым полем и бараками для рабов. Обычно к столбу ставили рабов с плантации, если те плохо работали, не повиновались приказам или затевали драки между собой. Для домашних рабов это место было чем-то вроде ада для богобоязненных христиан: все знают о его существовании, никто там не бывал, но страх оказаться там за вольные или невольные грехи пронизывает всё твоё существование, даже когда ты не думаешь об этом. На памяти Джареда никого из домашних рабов никогда не ставили к столбу. Самым тяжёлым наказанием для них была ссылка — обычно временная, — на хлопковое поле. Поработав восемь часов кряду под палящим солнцем, самые дерзкие обычно присмиревали и всё готовы были отдать за возможность вернуться в прохладный и безопасный хозяйский дом.
