Он закрыл книгу, лежащую у него на колене, и торопливо поднялся, чтобы не сидеть, когда всадник окажется рядом. Книга упала в траву к самым копытам, но поднять её Джаред уже не успел. Чёрная, с белой звездой во лбу морда Байярда очутилась прямо перед ним, раздувая такие же чёрные ноздри, и Джаред, мельком глянув в выпученный конский глаз, невольно отступил.

— Не затопчет, не бойся, — раздался сверху насмешливый звучный голос.

«Я не боюсь», — хотел было возразить Джаред, но это была неправда — он в самом деле боялся. Не этого огромного коня, который, к слову сказать, действительно мог без труда затоптать человека. Дело было не в коне, а в наезднике. Джаред впервые видел хозяйского сына так близко. У него было красивое, холёное лицо с чуть поджатыми пухлыми губами, что придавало ему непреходящее выражение какой-то недоброй, холодной насмешливости, которое лишь усиливалось тоном его голоса и тем, как небрежно он поигрывал хлыстом, похлопывая себя по отвороту сапога. Он был похож на мистера Эдвина, своего отца — такой же изящный, собранный, обаятельный и в то же время неуловимо опасный. Хотя ведь у Джареда пока ещё не было никакого основания заподозрить его в последнем. Может быть, он вовсе не так жесток, как его отец.

— Кто ты такой? — спросил Дженсен, и по нескрываемому любопытству в его голосе Джаред понял, что молчание непозволительно затянулось.

Этот вопрос неизбежно должен был прозвучать — и заодно выдал, что миз Констанс за все эти дни не обмолвилась о Джареде ни словом. Он сглотнул и ответил, невольно опуская взгляд:

— Я Джаред, сэр. Раб вашего отца.

Байярд всхрапнул над самым его ухом, так, словно не меньше хозяина был изумлён таким ответом.

— Раб? — переспросил Дженсен и тронул поводья, заставляя коня ступить в сторону, обходя Джареда по широкой дуге. Джаред смотрел на его чёрные копыта, топчущие землю, и опять подался назад, накрывая ладонью морду встревоженной Ленточки.

— Надо же, раб… — повторил Дженсен Эклз, оглядывая его с опущенной головы до ног. — Да, теперь я припоминаю. Мать что-то такое писала. Так значит, ты и есть Джаред? Не думал, что ты всё ещё в Бель-Крик.

«Куда же мне отсюда деться?» — подумал Джаред и снова промолчал, потому что такой ответ прозвучал бы чересчур непочтительно, почти дерзко.

— Так ты всё это время был здесь? — продолжал Дженсен: похоже, такой своеобразное общение в виде монолога его вполне устраивало. — Почему я раньше тебя не видел? Ты что, прятался от меня?

«Прятался» — это ведь не совсем то же, что «избегал», да? И тем не менее Джаред знал, что, если станет отнекиваться, то солжёт. А лгать его никогда не учили.

— Я не хотел отвлекать вас от важных дел… Вы ведь только что приехали.

Он старался говорить спокойно и мягко, так, как говорил с миз Констанс. Но миз Констанс — совсем другое дело, и Джаред запоздало понял это, когда Дженсен сдвинул к переносице свои ровные светлые брови.

— Интересно, на этой плантации все рабы разговаривают с хозяевами таким тоном? Смотреть в глаза!

Последнее прозвучало отрывисто и резко, как команда на поле боя. Джаред поспешно выпрямился, но рукоять хлыста уже упёрлась ему в подбородок, силой вскидывая ему голову. Джаред покорно посмотрел молодому хозяину в лицо. В конце концов, тот имеет полное право осмотреть своё имущество, тем более столь необычное.

— И что, ты действительно черномазый? — после нескольких минут внимательного изучения с недоверием спросил Дженсен.

— Да, сэр. Моя мать была мулаткой, очень светлокожей, как говорят. Её тоже все принимали за белую, хотя она родилась здесь, на плантации.

— Как интересно… а твой отец? Кто он был?

— Этого я не знаю. Мне говорили только, что он был белым. То есть совсем белым… сэр.

— Ясно, — Дженсен наконец удовлетворился осмотром и убрал хлыст. — Какая-то белозадая рвань пробралась на плантацию и обрюхатила красотку-рабыню. Твоя матушка была красоткой, верно ведь?

— Не знаю, сэр. Я никогда её не видел.

— Точно была, — Эклз усмехнулся, на сей раз не насмешливо, а мягко, по-кошачьи. Джареда пробрал по спине холодок от этой улыбки. К счастью, хозяин тотчас переменил тему: — А что здесь делает лошадь?

— Я на ней приехал, — Джаред невольно покрепче вжал руку в бархатистую морду Ленточки, словно боясь, что её у него отнимут. — Она моя.

— Твоя? Вот как? С каких это пор рабам позволяется иметь собственность?

Ну вот, подумал Джаред, вот и нарвался. Он так и знал, что в конце концов ляпнет нечто недопустимое. Мистер Эдвин всё-таки прав, миз Констанс слишком его разбаловала… и теперь он являет неблагодарность, позволяя себе забываться с её сыном.

— П-простите, мистер Дженсен, — в раскаянии пробормотал он. — Я хотел сказать, миз Констанс, ваша матушка, была так добра, что подарила мне её на шестнадцатилетие… это было три года назад. С тех пор я езжу на ней, и… разумеется, она ваша.

— Так же, как и ты, — сказал Дженсен Эклз. — Что ж, посмотрим, насколько хороши вы оба. На коня!

Джаред к тому моменту был напуган уже достаточно, чтобы подчиниться беспрекословно. Он взлетел в седло одним махом, забыв о брошенной книге (ничего. потом вернётся и подберёт), и едва успел выпрямиться и взять поводья, когда Эклз указал хлыстом на рощу в полутора милях от озера, видневшуюся вдалеке.

— До тех деревьев. Раз, два — пошёл!

И сорвался с места в галоп, так, что клочья земли брызнули из-под копыт Байярда прямо в морду Ленточке. Джаред промедлил всего секунду и тоже понёсся вперёд. Чёрный круп хозяйского жеребца маячил прямо перед ним, и Джаред только теперь заметил, что к сапогам Дженсена приделаны шпоры, которые он безжалостно вонзал в лоснящиеся бока коня. Джаред шпор никогда не носил, так же, как не пользовался и хлыстом. Всё, что он мог противопоставить этой буйной силе — свою слаженную работу с лошадью, которую он принял ещё жеребёнком и которую очень любил. И это создавало на его стороне перевес — ведь мистер Дженсен, несмотря на мастерство наездника, несмотря на шпоры и хлыст, знал своего коня всего несколько дней, тогда как Джаред знал своего целых три года.

В нём вдруг проснулся азарт — верней, только слабая тень азарта, всего только желание показать самое лучшее, на что они с Ленточкой способны. И она, как всегда, почувствовала и переняла его желание. Её галоп был мельче и легче, чем тяжёлая поступь Байярда, но ею почти не требовалось править — она поняла, куда следует двигаться, и просто несла своего всадника к цели так стремительно, как только могла. Джаред бросил поводья и вцепился в гриву Ленточки голыми пальцами — в отличие от Эклза, он был без перчаток, и так ему было проще слиться со своей лошадью и направлять её. Очень скоро Ленточка поравнялась с Байярдом, потом вышла на полкорпуса вперёд, потом на корпус, и вот уже Джаред мчался, никого и ничего не видя перед собой, кроме раскидистой зелёной саванны и деревьев впереди, приближавшихся с каждым мгновением. Жеребец за его спиной гневно заржал — похоже, мистер Эклз выжимал из него все соки, — расстояние между ними сократилось, но не намного. Ленточка легко и уверенно финишировала первой, и Джаред успел развернуть её, прежде чем хозяйская лошадь и её всадник оказались рядом с ним.

Трудно было в такую минуту прятать глаза, очень трудно, и Джаред не сумел. Он глянул Дженсену Эклзу прямо в лицо, раскрасневшись, шумно дыша — и тотчас понял, какую ужасную ошибку только что совершил. Дженсен казался совершенно спокойным, хотя взмыленный конь под ним вздрагивал и сердился, и лишь напрягшиеся на трицепсах мускулы выдавали, что и Дженсену нелегко далась борьба со строптивым конём. Джареду захотелось сказать что-нибудь, что скрасило бы для него горечь поражения, но он вовремя прикусил язык. Выслушивать утешение от собственного раба — этого человек вроде Дженсена Эклза не смог бы перенести и никогда бы не простил.

С минуту они молчали, и Джаред воспользовался этим, чтобы перевести дух. Потом мистер Дженсен сказал голосом куда более ровным и весёлым, чем Джаред мог надеяться: