— А ведь тебе следовало бы поддаться.

— Да, сэр, — тотчас согласился Джаред — он уже и сам так думал.. — Следовало. Простите меня.

— За что простить — за то, что у тебя хорошая лошадь? Верх расточительства со стороны матушки отдать такую в пользование рабу. Из неё вышел бы отличный почтовик.

Джаред с ужасом подумал, что вот сейчас новоявленный господин отберёт у него Ленточку и продаст в ближайший город, где она до скончания своих дней будет таскаться в упряжке почтовой кареты. Мысли, видимо, отразились на его лице, потому что Дженсен Эклз вдруг громко расхохотался и шлёпнул затянутой в перчатку рукой по вздрагивавшему боку Ленточки.

— Да шучу я, шучу! Жаль было бы угробить такую прелестную лошадку. Тем более что ты её, очевидно, так любишь.

— Спасибо, сэр, — с облегчением сказал Джаред, и мистер Дженсен опять усмехнулся.

— Расслабься, парень, я умею достойно проигрывать. К тому же ты и впрямь забавный… Ты ведь до моего приезда ужинал с моей матерью?

— Да, сэр, но…

— Мне послышалось какое-то «но»? С сегодняшнего дня тебе будут накрывать в столовой вместе с нами. И только попробуй увильнуть.

Он казался сейчас вполне благожелательным, словно в самом деле не сердился из-за своего проигрыша, но… Однако он ведь сам только что сказал — никаких «но». Поэтому Джареду только и оставалось, что опустить голову и ответить:

— Да, сэр.

— Этот молодой мистер Дженсен — сущий дьявол!

Так заявила старая Миссури, энергично замешивая тесто, и её толстые чёрные руки столь глубоко и яростно вминались в белоснежную массу, что в этом можно было углядеть неприкрытую угрозу в адрес хозяйского сына. Миссури относилась к тем бойким старым негритянкам, которые могут позволить себе распускать язык уже ввиду того, что выкормили в этой семье не менее двух поколений. Поэтому её заявление никого особенно не удивило.

Руфус, однако, всё-таки сказал:

— Попридержала бы ты язык. Не поздоровится тебе, если он услышит.

— А и пусть слушает! Пусть к столбу меня поставит — поглядим, что на это скажет миз Констанс!

— Ну что ты, Миссури, — примирительно и немного испуганно сказала Кэсси, косясь на дверь в кухню: та была плотно закрыта, но чувства безопасности не вселяла. — Вовсе не такой уж он и плохой. Строгий, да, но мистер Эдвин…

— Мистер Эдвин взрастил себе достойного наследника, — сурово отрезала Миссури и плюхнула тесто из миски на стол. — Такую же хитрую злую лису. Только пусти такого в курятник!

— Ты всех благородных называешь лисами.

— Да, потом что они все такие и есть! Кроме нашей бедной миз Констанс, храни её Бог. Да и ту они с потрохами слопают и оближутся, людоеды проклятые.

— Ну что ты опять такое говоришь! — Кэсси не на шутку разгорячилась, так что даже притопнула ногой. — Мистер Дженсен очень почтителен со своей матушкой. Вот Джаред скажет, он с ними проводит много времени. Правда же, Джаред?

Джаред, до сих пор молча слушавший их разговор, неохотно кивнул. Он сидел на подоконнике, подобрав ноги, и собирал ржаным хлебцем остатки мясной подливки из простой жестяной миски. Пища домашних рабов — но он вовсе не брезговал ею, потому что, как и всегда в последние дни, возвращался из столовой голодным. Вот уже почти месяц он ел вместе с миз Констанс и её сыном, и всякий раз, когда он оказывался за столом в их обществе, кусок напрочь переставал лезть ему в горло. Так что он съедал немного для виду, а потом украдкой пробирался на кухню к Миссури, где сердобольная негритянка отваливала ему полную миску отрубей с мясной подливкой. Он наедался и успокаивался — до следующего раза, когда ему предстояло идти в столовую и просиживать час или полтора по левую руку от миз Констанс, напротив… напротив её сына.

Он понял, что его скупой кивок не удовлетворил Кэсси, и нехотя сказал:

— Он очень вежлив с миз Констанс, это правда.

— Ещё бы — как-никак родная мать, и не виделись столько лет, — фыркнула Миссури. — Да только ложь это всё. Глаза у этого мистера Дженсена лживые, вот что. И улыбочка гадкая, тьфу, так бы и плюнула в эту смазливую рожу!

— Миссури! — Кэсси испуганно подскочила к двери, проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь за ней. Джаред тоже невольно покосился за окно, но там никого не было, только кучер, запрягавший лошадей в коляску — кажется, хозяева собирались поехать покататься.

— Вообще-то, Кэс, старуха права, — помрачнев, сказал Руфус. После Миссури он был самым старым из домашних рабов, так что остальные прислушивались к его мнению. Кэсси притихла. — Что-то в нём не так, в нашем мистере Дженсене. Слишком быстро он спелся с Рози. — Рози было негласное прозвище мистера Розенбаума, управляющего плантацией, которого ненавидели и боялись почти все рабы — кроме, разве что, Миссури и Джареда. — На днях я ездил на плантацию, отвозил ему ланч, когда мистер Дженсен пожелал провести там весь день, понаблюдать за работой рабов. Знаете, за чем я его застал? За поркой. Рози порол Кена, а мистер Дженсен стоял рядом. И, спорю на свою чёрную задницу, получал удовольствие от этого зрелища.

— Ну и что? Мистер Эдвин тоже порол рабов. Случалось, даже и сам, — сказала Кэсси, хотя голос её теперь звучал уже не так уверенно.

— Вот-вот, — вставила Миссури. — Яблочко от яблоньки недалеко падает. Особенно если яблочко с гнильцой.

— Но он же всё равно не останется здесь надолго. Тэмми говорила…

— Твоя Тэмми только и знает, что юбки перед мужиками задирать, — рявкнула Миссури. — А я так говорю: если б он не собирался задержаться, на кой бы рыскал по плантации целыми днями, на кой бы снюхивался с Рози? Ведь он тут не хозяин!

— Это пока, — Руфус покачал головой. — Он так и не закончил Вест-Пойнт. Бог знает, где он валандался последние несколько лет. Должно быть, прожигал отцовские деньги. А теперь, когда мистеру Эдвину нездоровится, он, может статься, возьмёт в свои руки управление поместьем.

— Поместьем управляет миз Констанс.

— Пока да. Но она ведь всего лишь женщина, и к тому же немолода. Если мистеру Дженсену вправду захочется заполучить Бель-Крик раньше срока, ему не составит труда это сделать.

Все замолчали. Джаред медленно водил хлебной коркой в опустевшей миске, представляя, на что сделается похожа его жизнь, если мистер Дженсен останется здесь надолго. Со временем Джаред, конечно, привыкнет к нему, и кусок ему не будет становиться поперёк горла под этим взглядом, который… которым… которого Джаред никак понять не мог, чёрт его побери. Знал только, что это плохой взгляд, недобрый, и он не сулит ничего хорошего. Нет, мистер Дженсен не был с ним груб, особенно в присутствии матери. Вернее, он вообще почти не замечал Джареда, хотя сам настоял, чтобы тот ел вместе с ними. Но за столом он никогда к нему не обращался, только к мастери, а если миз Констанс заговаривала с Джаредом первой, то устремлял на него такой испытующий, такой пронзительный взгляд, что Джаред предпочитал быстро пробормотать что-то невразумительное и опять уткнуться в тарелку. Он всё хотел попросить миз Констанс. чтобы разрешила ему снова есть у себя, но никак не мог набраться духу. Он никогда не видел её такой счастливой, как в этот месяц: её всегда бледные щёки покрылись лёгким румянцем, в глазах появился блеск, и даже спина распрямилась, как будто ей снова было двадцать пять лет. Она была счастлива собрать за столом двух молодых людей, каждого из которых любила всем сердцем. И Джаред не мог нарушить её душевного благополучия, потому что как никто другой знал, сколь мало радости она знала в своей непростой жизни.

Но, помимо этих тяжёлых минут за столом, Джаред не чувствовал никакого стеснения от присутствия Дженсена в доме. Он по-прежнему мог в любой момент взять Ленточку и уехать на ней куда глаза глядят, или, если погода не ладилась, хоть целый день просидеть в своей комнате над книгами, или даже, как в старые времена. провести часть дня с миз Констанс, читая ей газету и разговаривая обо всём на свете — обычно в те дни, когда мистер Дженсен надолго уезжал осматривать поместье. Миз Констанс, разумеется, беспрестанно говорила о сыне, и Джаред играл свою роль благодарного слушателя так, как делал это всю жизнь до того и надеялся делать и дальше. Для него мало что изменилось, и совершенно точно ему не на что было пожаловаться, хоть вслух, хоть мысленно…