Ты другая….

А среди жаб и Дюймовочка урод.

Чтобы увидеть себя таким, каков ты есть, нужен кто-то, не такой как ты. Это так влечет!

Но, если рядом с ним ты вдруг видишь себя вовсе не тем, кем привык считать себя сам – ату его!.. Не признаваться же себе в том, что ты сам всего лишь имитация…

Ты другая….

А другому страшней всего. У него даже выбора нет, его никто не спрашивает. Он корм для всех. И не важно, спят эти все или еще ворочаются. Сладкая, легкая кровь! Они, как пиявки, сосут и уже высосали жизнь до корки!

Жилы давно пересохли, растрескались, как сухие русла. Костный мозг больше не успевает напитать их кровью. Теперь их надо наполнять хотя бы коньяком, не то утром и с постели не встать.

А бежать некуда! Обложили, обступили со всех сторон…. И ползут, простирая руки, тянутся к шее…

Ты другая….

Но и тебя самой тоже нет. А если тебя нет, то и твоего у тебя ничего быть не может.

Скольких, посмевших взлететь, соскребали потом с асфальта?! Чужое прибило их к Земле! Оно, чужое есть неподъемный груз, магнит, цепи, не отпустившие их из Копая.

Вниз не тянет только свое! Но что у тебя своего? Кто есть ты? Смотри на меня! Смотри на себя! Только я настоящая ты! Ты это я! А я умею летать и полет больше, чем любовь. Когда летишь – совокупляешься с целым миром!

Ладонь у нее нежная и прохладная. Я переплетаю наши пальцы.

– Взлететь хотя бы однажды, пусть даже вниз. Но кто теперь скажет – где низ, а где верх? Зачем младенец, только вынырнувший из вечности, видит мир перевернутым? Зачем дано ему видеть небо под ногами? Не потому ли, что там по небу ходят, а чтобы взлететь, в него нужно упасть?..

Но теперь ты не одна.

Цена свободы – свобода…

5

Бытует мнение, что имя человека в немалой степени определяет его характер. Возможно, в этом что-то есть, не мне судить. Сам я первые девятнадцать дней своей жизни вообще обходился без имени. С именем тогда возникла неожиданная пауза.

Моя мать – студентка Омского медицинского института, без пяти минут врач-педиатр, все девять месяцев пребывала в ничем не обоснованной уверенности в том, что носит она под сердцем именно девочку и никого другого…

Так, «с девочкой», она и побывала в Венгрии.

Отец мой – в ту пору старший лейтенант-зенитчик, с осени пятьдесят шестого служил в городе Дунафельдваре.

– Первый недолет, – сказал он тогда, не особо расстроившись, предполагая согласно полученным в Томском артиллерийском училище знаниям, что в запасе у него, по меньшей мере, остаются еще две попытки и, скорректировав прицел, он все же сможет попасть в цель и обзавестись наследником. – Пусть пока Марина будет.

На том мои родители и порешили. В конце концов, у отца и самого были две сестры – так, что после недолета он имел все основания позволить себе произвести еще один не вполне точный выстрел, чтобы уж потом непременно уложиться в норматив.

Они погуляли пару дней по ажурным улочкам Дунафельдвара. Съездили полюбоваться Будапештом – надо же показать дочке красоты европейской архитектуры – как известно, будущий ребенок видит глазами матери.

И мама вернулась в отчий дом ждать Марину.

До этого из Омска она выезжала только однажды. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году после десятого класса в деревню Новая Еловка Красноярского края навестить в ссылке своего отца.

Мой дед, ее отец Арон Менделевич Певзнер в марте сорок восьмого вернулся с Колымы после десяти лет каторги.

А в июне его уже спешно поставили на учет в военкомате и выдали военный билет.

Вот, что в нем было записано:

Год рождения 1905.

Место рождения – местечко Белыничи Могилевской области.

Годен к строевой.

Воинское звание – рядовой.

Военно-учетная специальность – стрелок автоматчик и

ручной пулеметчик

Размер обуви 42.

Образование – 3 класса.

Беспартийный…

Профессия – кузнец 6 разряда.

В военном билете не предусмотрена отметка о весе военнообязанного. Освободившись, дед весил сорок семь килограмм. До ареста – сто восемьдесят фунтов стальных мышц.

Кузнецы народ тяжелый…

В лагере он трижды писал заявление с просьбой направить его на фронт. Но даже в штрафные батальоны брали только осужденных по общеуголовным статьям.

58-я «не подлежала»…

А накануне Ноябрьских праздников пятьдесят первого года его снова забрали. Только он вставил железные зубы взамен выпавших от цинги…

Слежку дед заметил быстро. Утром, еще в темноте, по дороге на авторемонтный завод. Свернул за угол, замер…

Через минуту на него – лоб в лоб – налетел запыхавшийся молодой мужик в пальто с каракулевым воротником.

Дед был выпускником первого набора Центральной школы ОГПУ тридцатого года. Той, что на Покровке 27. Там сейчас академия ФСБ.

В восемьдесят первом году он написал свою автобиографию, приложив ее к заявлению о назначении ему персональной пенсии.

Пенсию ему назначили, правда она оказалась на десять рублей меньше его заводской. К тому же получать ее пришлось совсем недолго. В ночь на первое декабря восемьдесят первого года он умер.

Вот его автобиография.

Певзнер Арон Менделевич рождения 18.03.1905 г. родился в семье кузнеца в местечке Белыничи Могилевской губернии БССР. Отец был кузнецом, мать домохозяйка, в семье нас было 8 детей. Пять братьев и три сестры. Все братья были рабочие. Сестры были белошвейками. Один из братьев был жестянщиком, два столяра, один слесарь, я кузнец. Один из братьев умер, одного комсомольца убили кулаки в 1926 году, когда он возвращался из Могилева с комсомольской конференции – убили его два брата и дяд кулака Низовцова села Кудина.

Два брата погибли на фронте Великой отечественной войны.

Две сестры умерли, одна была членом КПСС с 1922 года. Третью сестру немцы расстреляли в местечке Белыничи БССР во время Отечественной войны.

Мне исполнилось 14 лет в 1919 году. Меня родители отдали к кустарю-одиночке в кузницу молотобойцем, где я проработал год. Затем работал в кузницах у разных хозяев молотобойцем, кузнецом до 1924 года.

В 1921 году вместе с ребятами организовал комсомольскую организацию в местечке Белыничи.

Был бойцом ЧОНа (части особого назначения). В 1923 году проходил военную подготовку в городе Могилеве.

Принимал активное участие в борьбе с бандитизмом. Все время был членом бюро райкома комсомола в местечке Белыничи.

В начале 1924 года кустари перестали держать рабочих, и я уехал в город Запорожье, где в то время жила одна из моих сестер.

Заводы в Запорожье еще не работали, и я полгода был безработным, ежедневно приходил на биржу труда. В конце года биржей труда был направлен в кузнечный цех молотобойцем на завод с/х машин им. Дзержинского. После того, как я справился с заданием по сварке сложной детали, так называемая проба ввиду экзамена, меня приняли кузнецом.

Завод только начинал работать, никакой комсомольской организации не было, а молодежь была. Я организовал комсомольскую организацию из нескольких человек, а впоследствии к моему цеху от комсомольской работы прибавилось около 80 человек. Еще живы Кричевский, Малый, Коха и др. комсомольцы тех лет. Я был секретарем этой комсомольской организации около трех лет. Завод расширялся, к 30 году на нем работали более тысячи человек.

Был членом горкома комсомола. В тот период наша комсомольская организация была самой крупной после завода Коммунар. Все время я был неосвобожденным, продолжал работать кузнецом.