– Напиши письмо, – говорит он мне.
– Письмо?.. – я даже не понял. Я же без права переписки. Уже пять лет в неизвестности, а слухи разные…
– Домой напиши, – повторил он.
Я бегом в барак, огрызок карандаша нашел и думаю: на какой адрес писать?! Написал родителям, в Белыничи…
И начал ждать.
Через неделю он меня снова вызвал и говорит:
– Не получилось передать. В Магадане все еще раз проверяют.
И вернул мне письмо.
О судьбе моей семьи и родителей мне было неизвестно.
В 1946 году, уже работая в Дальстрое на строительстве дороги, я отправил письма в Запорожье и в Белыничи, но ответа не получил.
А через год, в 1947 году мне неожиданно передали письмо моей племянницы Иры Загайтовой. После войны она посетила Белыничи. Там в сельсовете ей передали мое письмо с Магаданским адресом «до востребования».
Три дня я не спускался с нар, не ел, не пил. Хотел только умереть…
Потом меня ребята поддержали…
Двухэтажный краснокирпичный дом номер 9 на углу 3-й Транспортной и 6-й Линии, на два подъезда и двенадцать квартир строили японские военнопленные. Они же сложили первые полтора десятка домов заводского поселка.
Из привокзальных бараков, в которых жили рабочие эвакуированного завода перебраться в квартиры – в сорок третьем году это было круто…
Думаю, это и теперь было бы неплохо…
Бабушке с двумя детьми и старухой матерью, как специалисту- литейщику выделили двухкомнатную квартиру на втором этаже. Номер квартиры – пять. В ней были высокие потолки, тепло и много солнца даже зимой. Туда она меня собственноручно и принесла из роддома.
Где-то я и сейчас в ней живу.
Вот как она описывает жизнь нашей семьи во время войны:
«Люди очень неохотно нас принимали. Нас восемь человек поселили к одинокой женщине, муж которой был репрессирован. Она очень недоброжелательно относилась к нам.
Оставив семью, я купила несколько мешков картошки, достала дров и снова ушла на завод.
Семью поселили на Моховых улицах, ни номера улицы, ни дома, ничего я не запомнила.
Работать приходилось день и ночь. Отдыхали мы в сушилке, где сушится лес, в цехе номер восемнадцать. Там было влажно и жарко. Питались в столовой, где нас кормили очень солеными грибами. Когда оборудование все было разгружено, меня направили в отдел, где я конструировала планировку оборудования площадки цеха номер триста шестнадцать в тех пределах, которые были в наличии.
После этого меня назначили механиком по монтажу литейного цеха номер один. Корпус был еще без крыши, внутри копали котлованы для фундаментов под формовочные машины, печи и т.д.
Постепенно было установлено оборудование. В октябре – ноябре еще крыши на большей части цеха не было, формовочная смесь замерзала. Для обогрева посреди цеха установили железные бочки, где жгли кокс, и мы там обогревались.
Мне выделили комнату на Степной улице в квартире еще с двумя соседями. Стекол в окне не было и почти всю зиму мы окна завешивали одеялами, пока не остеклили.
В эту комнату я привезла моего старого отца, который очень голодал и ждал, пока я не принесу ему из цеха немного пустых щей. Была у него и картошка.
Когда я ночью решила перевезти мать и детей (мои сестры Соня и Мира оставались у хозяйки), я долго не могла найти дома, где они жили. Дочь я определила в детсад на Гусарова, сына в школу номер тридцать восемь.
Ходила я на работу пешком в шесть часов утра, так как от Степной улицы до завода трамвая и другого транспорта не было. Возвращалась я домой в двенадцать – час ночи. Надо было подготовить детей в школу и детский сад. Постирать, погладить. Для сна оставалось три-четыре часа и так всю войну. С питанием было очень плохо. Хлеба я получала семьсот грамм, а иждивенцы по двести.
Еды, конечно, не хватало. Вещей с собой уезжая из Запорожья, мы почти не взяли, но из того, что было, я иногда на рынке выменивала на бараний жир или крупу. Как таковых, выходных дней у нас не было, но иногда в воскресенье удавалось уйти на рынок.
Отапливалась наша комната углем и дровами. Труба у печки закрывалась в комнате у соседей. Один раз зимой соседи закрыли заслонку трубы рано, и угарный газ пошел в нашу комнату. С большим трудом утром, когда я пришла с работы, откачала я полумертвых родных, вынесла на улицу и спасла всех.
В комнате не было никакой мебели, все спали на полу. Не было и никакой посуды, кроме одной кастрюли и глиняного кувшина. Я даже не помню, как мы спали, как ели. Я когда приехала в Омск, купила картошку, мы ее хранили в ящике на кухне. Яше в школе выдавали за пять копеек булочку, он ее не съедал, приносил твоей маме.
Иногда, получив в школе свои двести грамм хлеба не целым кусочком, а с довешенным до нормы «иждивенца» прозрачным ломтиком, он спрашивал меня – мама, можно я довесочек съем?
Я с утра до поздней ночи была на работе. В столовой нас раз в день кормили очень солеными грибами или супом из галушек.
Вспоминаю такой случай. Один рабочий литейного цеха остался после обеда мыть котел из под супа. На дне оставалась гуща от галушек. Он ее очень много съел и ушел в барак, где жили рабочие. Ему стало плохо, он потерял сознание, похолодел и умер. И его увезли в морг.
В морге от холода, а может быть, пища прошла, он пришел в сознание и увидел, что он голый – у двери морга светила лампочка. Он увидел кругом мертвые тела, подскочил к дверям, начал кричать и стучать. Сторож открыл двери, тоже страшно испугался, но вывел его, одел и на завтра "мертвец" пришел на работу.
Утром рано я вставала, готовила что-нибудь поесть и уходила на работу.
Дома оставались мои родители и твой дядя. Твою маму в понедельник утром он уводил в детский сад, где она жила все время. Очень часто даже в воскресенье не удавалось брать ее домой.
Я уже писала, что часто не имела возможности неделями приходить домой. Спали мы в сушильных камерах деревообделочного цеха, не раздеваясь.
В то время я работала старшим мастером стержневой группы и отливки головок в земляные формы.
В начале сорок второго года из Москвы приехал представитель для организации цеха переплава цветных вторичных металлов – алюминия для авиации уже не хватало.
И меня назначили начальником цеха номер пятьдесят один. Цеха как такового ещё не было, выделили в корпусе цеха номер один шесть печей и я начала организовывать цех.
Набирала рабочих, обучала их – очень много мне прислали молодежи семнадцати-восемнадцати лет, которые были после ФЗУ, оторванные от родителей. Растерянные, голодные, грязные, ночевали они в цехе, где придется, даже на вентиляционном колпаке от вытяжки из печей.
Многие из них были чуть старше моего сына.
И я занялась ими. Прежде всего добилась комнат в общежитии на Восточном поселке, Одну для ребят, одну для девушек.
Вымыли их, поставили постели и в каждой из комнат назначили дежурных, которым день дежурства зачитывался, как рабочий день в бригаде.
Дежурный был обязан содержать комнату в чистоте, топить плиту, греть еду и если была картошка, варить ее к приходу ребят.
Второе. Через замдиректора Коваленко достала всем валенки и ботинки, новые телогрейки и ватные брюки, шапки и мужское белье всем – и девушкам и ребятам.
К тому времени оборудовали хоть и плохую, но душевую. Всех до единого я заставила вымыться, переодеться и тогда повела их в общежитие.
Так как хлеб и все остальное отоваривалось по карточкам, то очень многие из ребят съедали хлеб за пару дней. Многие теряли карточки и сильно голодали. Не лучше было и с деньгами. Получив получку, они все тратили за первые дни, а потом ходили голодные.