Акимов и его люди работали в предыдущую ночную смену. Именно они начали процедуру остановки реактора рано утром 25 апреля, поэтому рассчитывали на то, что к ночи на 26 апреля реактор уже будет заглушен более опытными сотрудниками и смена выдастся тихой. На деле же полную остановку реактора взвалили как раз на коллектив Акимова. Прибыв за полчаса до полуночи, он пытался понять, что ему делать. Заглушить реактор было делом непростым, передача контроля над блоком происходила в спешке. В зале управления скопилась толпа народу: прежняя смена, новая смена, управленцы и инженеры из других отделов. Кто-то был задействован в испытаниях выбега ротора турбогенератора, кто-то просто хотел проследить за поведением «своего» оборудования во время остановки. Всего набралось около двадцати человек.

Трегуб потратил немалую часть своего дежурства на то, чтобы вникнуть в программу остановки реактора и проведения тестов. Акимову пришлось разбираться на ходу. Начальник новой смены стал расспрашивать Трегуба, которому было чем поделиться. Трегуб охотно объяснял, но не знал ответов на все вопросы – например, что делать с производимым реактором электричеством после прекращения подачи пара на турбогенератор. Дятлов не стал обсуждать это с Трегубом, поэтому начальник прежней смены просто изложил свое мнение. Трегуб остался в зале в роли простого наблюдателя – ему было интересно, как пройдут испытания. Залом управления формально командовал Акимов, однако на него давил авторитет заместителя главного инженера. Дятлов, старший на энергоблоке, с подчиненными не церемонился[105].

Разим Давлетбаев, заместитель начальника турбинного цеха, в ту ночь тоже находился в зале управления. По его словам, произошло следующее:

Приступили к остановке реактора. Мощность (к тому времени – 760 мегаватт) стали снижать до двухсот. Топтунов делал это согласно программе, постепенно вводя в ядро, или активную зону реактора, регулирующие стержни. Чем глубже они туда входили, тем больше нейтронов останавливал поглотитель, замедляя таким образом реакцию. Все шло по плану, но вдруг прозвучал сигнал тревоги: расход воды упал до недопустимо низкого уровня. Юрий Трегуб поспешил на помощь Топтунову. Молодой инженер, видимо, растерялся и не вспомнил, что надо послать слесаря на проверку, а операторов – открыть клапан и увеличить подачу воды. За него это сделал Трегуб. Он вспоминает: «И вот когда я щелкал на пульте, чтобы узнать расход воды, я услышал возглас Акимова: „Лови мощность!“ или „Держи мощность!“ Я рядом с Топтуновым стою. И вижу: мощность медленно падает».

Как выяснилось, при переключении с одного автоматического регулятора стержней на другой из-за разбалансировки на какое-то время вышли из строя все. Мощность (до инцидента – 520 мегаватт) упала настолько, что это грозило заглушением реактора задолго до окончания испытаний. Чуть позже, в 28 минут первого, компьютер зафиксировал ее на уровне всего лишь в тридцать мегаватт. Кое-кто из свидетелей говорил, что она едва не достигла нуля. Топтунов с помощью Акимова отключил автоматический регулятор стержней и стал выводить их из активной зоны вручную, чтобы вернуть ядерную реакцию к жизни. Помогал и Трегуб. «Что же ты неравномерно тянешь? Вот здесь надо тянуть», – говорил он Топтунову, который извлекал их из квадрантов реактора. Вдвоем они подняли мощность до уровня, на котором реактор мог работать стабильно. Уже в 42 минуты первого ее показатель с тридцати мегаватт вырос до ста шестидесяти. Раздался общий вздох облегчения. Трегуб признает: «Этот момент с удержанием мощности был несколько нервным, но в целом, как только вышли на мощность двести мегаватт и стали на автомат, все успокоились»[107].

Перед инженерами встал очередной вопрос: остановить ли реактор от греха подальше или поднять мощность до уровня, позволявшего проведение испытаний? Первый вариант означал, что проверку выбега ротора турбогенератора, который готовили так долго, вновь отложат. Это никого не устраивало. Дятлов во время провала мощности в зале управления отсутствовал. Теперь, вернувшись в зал, он разрешил поднимать ее и далее. Кое-кто запомнил, как он вытирал пот со лба. Заместитель главного инженера говорил с Акимовым, который, видимо, пытался его в чем-то убедить, размахивая бумагами. Дятлов утверждает, что именно Акимов предложил ему не поднимать мощность до предусмотренных программой семисот мегаватт, а ограничиться двумястами. (Подобное отступление от программы могло грозить аварией, но атомщики, вероятно, полагали, что удержат реактор под контролем и смогут провести тест.) Так ли это на самом деле, не приказал ли начальнику смены удерживать столь низкую мощность сам Дятлов, мы не знаем. В любом случае, он позднее не отрицал, что испытание при двухстах мегаваттах проходило с его ведома. Он был старшим, прочим работникам оставалось только выполнять его приказы[108].

Дятлов был твердо намерен провести злополучные испытания. Подчиненные запомнили, как он их подгонял. Без четверти час он велел операторам заблокировать сигнал остановки двух турбин, который давала аварийная защита. Эти турбогенераторы и следовало испытать. Немного позже, в три минуты второго, для увеличения подачи воды в реактор включили один из резервных насосов, а за ним и второй. Все согласно программе испытаний, но без учета одного факта: при столь низкой мощности излишек воды дополнительно дестабилизирует активную зону. Поскольку воды стало больше, а пара меньше, мощность реактора снизилась – ведь вода, в отличие от пара, поглощает нейтроны и замедляет ядерную реакцию. В 1 час 19 минут прозвучал другой сигнал тревоги: низкое давление пара. Операторы отключили сигнал, а за ним и резервные насосы.

Чем ближе подходило время начала теста, тем труднее оказывалось управлять реактором на низкой мощности – она не держалась на уровне в двести мегаватт и продолжала падать. Резкое снижение мощности в половине первого ночи и продолжительная работа реактора при самое большее двухстах мегаваттах привели к накоплению в активной зоне ксенона-135. Это продукт распада урана-235, который, поглощая нейтроны, замедляет реакцию – как говорят атомщики, «отравляет» реактор. Чтобы не допустить дальнейшего падения мощности, Топтунов извлекал из ядра всё новые регулирующие стержни. На многочисленные сигналы, предупреждавшие о нестабильном состоянии реактора, просто закрывали глаза. Довольно скоро из почти двухсот регулирующих стержней в ядре осталось девять, если не еще меньше. Почти полное их отсутствие дополнительно затрудняло управление реактором, делало его поведение еще менее предсказуемым.

Однако в 1 час 22 минуты компьютер указал на повышение скорости реакции – этого не предвидели. Вода в контуре, которую подавали только четыре насоса, закипела. Пар, как известно, не имеет той же способности поглощать нейтроны. Чем больше пар замещал воду, тем больше в ядре оставалось нейтронов – это и дало всплеск реактивности. Топтунов, взглянув на распечатку данных ЭВМ, понял, что происходит, и доложил Акимову. Мощность росла угрожающими темпами. Но Акимов сосредоточился на испытаниях турбогенератора, которые должны были начаться через несколько секунд[109].