Мне трудно было представить молодую «бабушку» в компании усатых диссидентов, пляшущей вокруг заснеженных елей под звездным небом. Но тем не менее, дело обстояло именно так. По крайней мере, наша уборщица Орися, которая совсем не была похожа на уборщицу, а больше – на отставную балерину – такая же хрупкая, стройная, с седым «ежиком» волос и жестким взглядом, услышав, как я в курилке в красках расписываю Милке «бабушкино» прошлое, подтвердила, что все так и происходило.

Все начальственные знаки внимания я принимала с тихим трепетом счастья. И в свою очередь старалась быть полезной и нужной Валентине Ивановне во всех ее начинаниях.

– Вы, Томочка, единственное светлое пятно на черном фоне отечественной бюрократии, – любила повторять она за утренней чашечкой чая, который мы частенько попивали перед началом рабочей страды.

Валентина Ивановна, живущая в доме напротив Департамента и рано встающая в принципе, успевала не только сделать укладку и выгулять своего Джетика в ботаническом саду, но и прикупить свежей выпечки к тому моменту, когда я, не выспавшаяся и взмыленная от давки в троллейбусе, прилетала на работу. Слушая про «светлое пятно» и еще что-то про «креативность и ясность мысли», я млела от удовольствия и налегала на нежные круасаны, чтобы скрыть свое смущение.

Иногда к утренним посиделкам присоединялся охранник и по совместительству курьер Вовчик – полноватый лысеющий брюнет с выпуклыми глазами и тихим голосом. Без ложной скромности хочу отметить, что мне всегда удавалось налаживать дружеские отношения с обслуживающим персоналам – секретаршами, уборщицами, водителями. Мне это было легко, в отличие от взаимоотношений с начальством. С теми дело обстояло значительно печальнее.

С Вовчиком мы нашли общий язык на фоне совместных перекуров. Вовчик скупо рассказывал о себе. Я вполуха слушала, мечтая о своем. Люди вообще очень охотно вываливают другим свои истории жизни. Я не из этой серии. Слишком много у меня накопилось личных моментов, в которые я не собиралась посвящать посторонних. Врать тоже не хотелось. Оставалось одно – помалкивать. С Вовчиком в этом плане было легко и просто. Моя жизнь, да подозреваю, и я сама, мало его интересовали. Только как объект для распространения информации.

Оказывается, он закончил английскую спецшколу, раньше работал в МИДе, делал хорошую карьеру, но потом серьезно заболел и вынужден был оставить перспективную службу. Что за болезнь приключилась с ним, Вовчик не уточнил, а я спрашивать постеснялась. Ну не хочет человек вытаскивать свои скелеты – и не надо. Сама исстрадалась от неделикатных вопросов.

– Я, барышня, посольским женам ручки целовал, омаров щипчиками серебряными раскалывал, смокинги в химчистку не успевал сдавать, – мечтательно закатив глаза, откровенничал Вовчик.

– А насчет семейной жизни я так скажу. Все беды от того, что люди пытаются друг друга переделать. Она не так сказала, он не этак сделал, и давай друг друга перевоспитывать. Привычки свои навязывают. Конечно, ничего не получается, вот и начинаются ссоры и обиды. Или вообще разбегаются. Еще хорошо, если по мирному. – Последние слова Вовчик произнес с непонятной злобой. Наверное, из личного вспомнилось, подумала я. Видать и тут не сложилось у бедняги. Говорили, что жена у него была, да сплыла.

Закончив очередное нравоучение, Вовчик аккуратно тушил окурок «Мальборо», которые предпочитал другим сигаретам, вероятно из-за ассоциаций с прошлой шикарной жизнью, и уходил в свою стеклянную будку читать газеты, которые выписывал наш Департамент.

Иногда Вовчик исчезал на две-три недели. «Бабушка» туманно намекала, что он находится на профилактическом лечении и переводила разговор на другую тему.

– Да все с ним ясно! С головой он не дружит, вот и вся болезнь. Ты что, не поняла? – как всегда, категорично, заявляла Милка. – Поэтому и прячется периодически, когда обострение наступает. А жаль, так он парень ничего, можно было бы поближе познакомиться. – Милка подмигнула мне, и нельзя было понять, в шутку это она говорит, или всерьез.

Меня, лично, удивлял ее вкус. Что привлекательного она находила в рыхлом, каком-то заторможенном Вовчике, мне было совершенно непонятно. Вот и «бабушка» его привечала и старалась его похвалить в моем присутствии. Она, впрочем, всех хвалила или вообще ничего о человеке не говорила, как например, о своей заместительнице Алисе.

Постепенно у меня с Вовчиком сложились ровно-служебные отношения. «Доброе утро!», «Можно ключ?», «Хороших выходных!». И все. Как-то был он мне не интересен. А он сам, по моим ощущениям, ко всем окружающим относился одинаково индифферентно и снобистски-презрительно. Только «бабушку» он выделял из остальных, причем со знаком «минус». Каждый раз, когда она давала ему поручения, он как-то недобро на нее поглядывал и молча уходил. А Валентина Ивановна почему-то норовила меня в пару к нему поставить, когда нужно было по делам съездить. В таких случаях мы отправлялись «святой» троицей: я, водитель и Вовчик. Не знаю, какую благую цель она преследовала, компонуя нашу кампанию, но я во время подобных «командировок» отчаянно скучала.

– Просто извелась вся. Приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы наладить мало-мальское общение. Как-будто лично все эти тюки с каталогами из типографии в машину перетаскала, – жаловалась я Милке в ее айчаровсокй каморке.

– Подумаешь, дело большое. Не на приеме ведь. Молчала бы всю дорогу и дело с концом. Пусть бы мужики напрягались тебя развлекать.

– Да, они развлекут, как же, разбежались! Один о своей ненаглядной армии будет всю дорогу жужжать, а второй экзамены устраивать, какой вилкой десерты нужно есть, и какого цвета чулки под какую юбку надевать. Очень мне это все интересно. Вообще не буду с ними ездить, пусть бухгалтерию отправляют, это их дело – товар принимать, – окончательно заводилась я.

А однажды «бабушка» попросила меня сходить с Вовчиком к ней домой и забрать парочку растений в горшках для парадного оформления вестибюля. Со дня на день ожидался приезд городского начальства.

Разведение цветов было любимым хобби нашей начальницы, не считая Джета. О ее рабочем кабинете нечего было и говорить: он утопал в райских кущах из пахнущих и цветущих растений. В период вегетации она щедро раздавала всем желающим отростки и листочки. Благодаря дарам начальницы, и моя квартирка вскоре украсилась живописной драценой, воинственно цветущим спатифиллумом и строгим фикусом.

Итак, для придания роскоши нашим казенным «хоромам», по мнению «бабушки», требовались непременно камелии. За ними мы и отправились…

Холодный ветер гонял по улицам мусор и пыль с обочин. С темного неба срывались струи дождя. Вовчик, закутавшись в плащевый плащ-пальто, вышедший из моды несколько лет назад, быстро шагал впереди, не заботясь о том, как там его спутница. Я семенила сзади, вцепившись в зонт и, как на велосипеде огибая лужи. Злость распирала меня и так хотелось напомнить своему спутнику о том, что он идет с дамой и мог бы убавить шаг и взять мой зонт. Но зачем? Он и так об этом знает. Значит не считает нужным это сделать. Наконец Вовчик привел меня к серому дому, угловому в плотной шеренге старого квартала, застроенного по периметру. Я огляделась по сторонам. Недурное местечко! Прямо передо мной возвышались купола православного собора, а сразу за ними, через бульвар – ботанический сад. Живут же люди! За все мою жизнь в Городе, мне еще не приходилось бывать в таких домах. Все мои друзья-подружки проживали в «хрущевках» или панельках, в лучшем случае, в «сталинках». А тут иду в гости к самой истории. Через ярку зашли во двор. Тут стены были довольно облупившиеся и все украшены рисунками и цитатами эпистолярного жанра, что меня сильно огорчило. Ореол древности как-то существенно померкнул.

– А откуда ты знаешь, где Валентина Ивановна живет? – как можно дружелюбнее поинтересовалась я. – Ты что, уже бывал здесь?

– Да, я с Джетом гуляю, когда хозяйка в отпуск уезжает, – неохотно процедил Вовчик. – И по хозяйству иногда помогаю. Прибыть или починить что. В женских квартирах вечно что-нибудь ломается. – Мой напарник замолк, явно не желая продолжать разговор.