Дверь в кабинет директора Департамента была заперта. Странно! Обычно Валентина Ивановна первая приходила на работу, всего лишь выйдя для этого из своего дома и перейдя через дорогу. Если бы она с утра собиралась, как она выражалась: «пройтись по коридорам власти», то предупредила бы. И потом, какие «коридоры власти», если в девять тридцать нам уже необходимо мчаться на встречу с французами?
Я немного расслабилась. Наверное, «бабушка» прихорашивается в «дамской» комнате и с минуты на минуту вернется. Вот сейчас она появится из-за поворота и мелодично пропоет: «Как Вы, Тамарочка, сегодня прелестно выглядите. И Ваша туалетная вода – чудо!».
Прошло десять минут. «Бабушка» не возвращалась. Безмерно удивленная тем, что начальница исчезла баз предупреждения, я спустилась на первый этаж к охранникам. Сегодня дежурил Игорь – отставной военный, качок с внешностью Рембо. Тот невозмутимо сообщил, что Валентина Ивановна пришла на работу как обычно, в восемь часов, и забрала ключ от кабинета. На улицу она не выходила, ключи от «черного» хода не просила. Наш Департамент располагался в старинном особняке дореволюционной постройки. Когда-то здесь был доходный дом. А злые языки утверждали, что даже очень доходный, потому что публичный. За прошедшие сто лет здание много раз реконструировали и переделывали, были здесь и всевозможные учреждения, и квартиры, а в результате заселилось ведомство служителей культуры. Сотрудники пользовались парадной лестницей, а «черную», для бывшей прислуги, замуровали так, что вход на нее был только на первом этаже – со двора, и на последнем, – уже с лестницы в коридор. Обе двери закрывали на ключ. Ключи весели на гвоздике на общей доске в «стекляшке» охранников. Еще один комплект был у уборщицы Ориси, чья каптерка с ведрами и швабрами располагалась как раз на нашем этаже. Еще курильщики сделали дубликат и хранили его у Милки, которая кроме того, что курила, еще и парковала во дворе свою вишневого «жука».
Через полчаса под кабинетом начальницы собрался весь личный состав Департамента. Позвонили ей на мобильный телефон. За запертой дверью долго звучали торжественные аккорды «Лунной сонаты». Все ясно. Подождали на всякий случай еще полчаса, вдруг Валентина Ивановна задержалась в каком-то кабинете. Я робко предложила воспользоваться запасным комплектом, хранившимся в каптерке у Ориси. Но не было самой Ориси, которая убирает по вечерам. Пришлось звонить завхозу администрации с просьбой о помощи. Пришел злой слесарь и вскрыл кабинет. Внутри просторной комнаты было пусто. На столе сиротлив лежал «бабушкин» телефон. Тут уж все рассредоточились по зданию в поисках начальницы. Через пару минут я услышала громкий крик Милки со стороны «черной» лестницы.
Я помчалась в ту сторону. Лестница была забита людьми. Все перегнулись через перила и смотрели вниз. Я протиснулась сквозь них и тоже глянула в бездну. И сразу увидела нашу «бабушку». Она лежала на площадке первого этажа, возле входной двери. Мертвая… залитая кровью…
***
А ведь как все чудно складывалось поначалу! Наступила одна из самых светлых полос моей жизни. На встрече выпускников истфака по поводу десятилетнего юбилея нашего выпуска ко мне подошел Петька Дудков – бывший воздыхатель и вечный пользователь моих конспектов. Но увы, в годы учебы я смотрела на мир широко распахнутыми глазами и трепетно ждала принца, красивого, умного и со столичной пропиской. Который взял бы меня крепкой рукой и повел в сказочную жизнь. Худющий, нескладный каланча в бифокальных очках, провинциал, как я сама, проходивший все пять лет в выпускной школьной «тройке», никак не вписывался в придуманный образ. Сейчас же передо мною стоял натуральный «новый русский», в «вареном» джинсовом костюме с небрежно наброшенным белым шарфом. В руке у Петька торчал, что меня окончательно добило, мобильный телефон.
– Здорово, Воинова! Сколько лет, сколько зим! – Загремел он своим иерихонским басом, изучающе оглядывая меня всю, от консервативных «лодочек» и little black dress до пунцового от смущения лица. – А ты все не меняешься, хоть и в блондинках теперь ходишь. Похудела, похорошела с годами, прямо, как коньяк. – И он довольно захохотал. И словно не было этих лет, я жарю на общежитской кухне картошку, вваливается пьяный Петька и, тараща и без того огромные глазищи, громогласно объявляет всем присутствующим:
– Призрак бродит по Европе, призрак СПИДа! – На минуточку, то был год восемьдесят восьмой – восемьдесят девятый…
После поцелуев, слез, первых тостов и общих воспоминаний включили допотопный кассетный магнитофон и поставили любимых «итальянцев». Под чарующий баритон Челентано мне был учинён обстоятельный допрос.
– Сразу колись, что у тебя на личном фронте. Мой, например, трещит по всем швам. – Тон был шутливый, но глаза сверлили буравчиками, которые не проведешь. Да, прямота была нашими общими козырями навсегда.
Пришлось смущенно признаться, что за те годы, что прошли после нашего расставания, ничего существенного ни в плане семьи, ни в плане романтики у меня не произошло. Те редкие и случайные романчики, что происходили в этот период, не то, чтобы в актив, даже в пассив занести было нельзя. Петька удовлетворенно кивнул:
– Так, подруга дней моих суровых, хоть и не старушка дряхлая еще. Значит, ты, по-прежнему, девица на выданье. Прекрасно! Поэтому, слушай мою команду. Приятное знакомство возобновить! Никчемных ухажеров гнать! Меня холить и лелеять! – Поскольку ни актуальных кавалеров, ни предубеждений против Петьки я не имела, ответный кивок был весьма твердым и искренним.
Глубоким вечером, завершив обязательную программу, мы решили продолжить приятную встречу и отправились в одно из злачных мест Города, бывшее во времена нашей юности скромным кафе-мороженым.
В темном зальчике богемного арт-кафе звучала негромкая музыка. Длинноволосый пианист наигрывал бессмертных битлов, низко склонившись над раритетным пианино. Сновали официанты в бабочках и белоснежных передниках. Над столиками витал сладковато-одуряющий аромат. Петька развалился на диванчике с бокалом коктейля в руке и лениво потягивал кальян из замысловатого сооружения. Я скромно заказала мартини. Это был единственно известный мне напиток из внушительного списка винной карты. С остальными я боялась промахнуться. Мою незатейливую историю провинциалки, стремящейся к жизни в большом городе, Петька выслушал со снисходительной усмешкой. Особенно повеселил его мой рассказ о том, как я пыталась устроиться на работу после окончания аспирантуры и сколько отказов выслушала.
– Как ты могла наобум устраивать такие дела? Ты что, не могла мне позвонить? Ведь друзьями были, – накинулся он на меня. А ведь он прав, вяло подумала я. Друзья. Но позвонить я постеснялась.
Сжавшись в комочек, я размышляла на тему о том, почему мы с Петькой, ничем не отличающиеся в годы учебы в социальном плане (а в интеллектуальном я даже скромно набавила себе несколько баллов), оказались через какой-нибудь десяток лет на противоположных полюсах общественной лестницы. Воспитанная родителями в духе развитого социализма и вытекающей из этого абсолютной вере в торжество справедливости и приоритет ума над деньгами, я никак не могла постигнуть феномены волшебных превращений, происходящих в последние годы, и продолжала верить в то, что все мои невзгоды являются результатом моей лени и пассивности, а не объективной закономерностью наступившей эры капитала.
После второго бокала я и выпалила Петьке все снедавшие меня вопросы в отместку за копание в моей личной жизни. Чёткого и ясного ответа я, впрочем, не получила. Петька закатывал глаза и загадочно басил в том духе, что связи и друзья открывают любые двери, и что ничего невозможного в этом мире нет.
– А если мы с тобой опять друзья, то и у тебя все будет прекрасно. Вот увидишь. Прямо сейчас и начнем сеанс волшебного превращения. Говори конкретно, что умеешь делать с компом, – Петька внезапно перестал куражиться и моментально превратился в делового человека. Представив наше будущее сосуществование, – он давит, я не гнусь, пока не разломаюсь, – я внутренне поежилась. Но соблазн разом разрешить свои материальные и личные проблемы пересилил, и я подробно перечислила свои нехитрые компьютерные умения и навыки.
