В результате всех этих волшебных манипуляций я по мановению судьбы оказалась сотрудницей Департамента культуры и счастливой обладательницей служебной однокомнатной квартиры. Я гладила и целовала голые стены и пол, потом устроила новоселье на одну персону и до ночи исполняла танец первобытного человека вокруг стоящей на полу бутылки с мартини и граненого стакана. Уже за полночь, обессиленная, рухнула на пол и заснула как убитая, завернувшись в махровое банное полотенце. Первый месяц я проспала на матраце, который великодушно презентовала мне Милка, а с первой зарплаты купила раскладной диван…

Моя благодетельница была дамой старорежимной, воспитанной на печатной машинке «Украина» и фотографиях, проявленных в ванной комнате. Под стать ей были и остальные сотрудницы – бывшие культорганизаторы, руководители народных театров и труженицы домов политпросвещения.

Чтобы соответствовать духу времени, в Департамент назначили нового зама – выпускницу Академии управления. Поговаривали, что скорее всего сыграли роль ее нежные отношения с кем-то из руководства Администрации. Алиса – так ее звали, являлась воплощением всего современного: от хорошего английского до плоского лэптопа под мышкой, с телефонной гарнитурой, свисающей из уха. Фурией носилась она по коридорам Департамента, на бегу бросая отрывистые указания. Следом мчалась свита приближенных. Девица наверняка была обучена всем современным технологиям, но делать что-то самой принципиально считала ниже своего достоинства.

Хотя мы с девицей и были примерно одного возраста, я безоговорочно примкнула к лагерю старорежимных, а она – к модному начальству. С этого момента со мной она общалась в крайних случаях, а при разговоре брезгливо морщилась. Жизнь вскоре прояснила, кто выиграл в этой неравной войне.

Я отлично вписалась в нехитрую схему работы Департамента. С огромным энтузиазмом нерастраченного рвения накинулась я на работу, которой завалила меня благодарная «бабушка». Фотографировать профессиональным аппаратом и сразу перебрасывать фото в компьютер, составлять красочные презентации, превращать скучные тексты в занимательные блок-схемы – всем этим я готова была заниматься целые дни напролет, игнорируя трудовой распорядок и не щадя организм. А в награду за мой труд еще платили пристойные деньги.

А еще я обожала свою начальницу. Да, Валентина Ивановна была осколком прошлого, но каким восхитительным. И выражалась она всегда правильно и торжественно, полностью строя предложение и употребляя слова, которые давно вышли из нашего лексикона. Например, туалет она называла уборной, зимний шарф для нее был только кашне, а плечики для одежды – тремпелем. Еще она говорила: «вероятно»:

– Вероятно, сегодня Вам, Тамарочка, будет над чем потрудиться.

Или вот еще:

– Томочка, будьте добры, никогда не употребляйте слов-паразитов: «Вот», «Ну», «Значит».

Правда, шикарно. Кто сейчас так тревожится о чистоте языка?

За спиной все величали нашу руководительницу «бабушкой», хотя внешне она выглядела совершенно противоположным образом. Легкая походка, мягкий взгляд, на лице всегда улыбка. Валентина Ивановна принципиально не носила брюк и черных колготок, а придя на работу, доставала из шкафа строгий «английский» пиджак и «лодочки». Если ей предстояло посетить «коридоры власти», как она иронично выражалась, то переобувалась в любимые туфли в машине.

Как-то раз я заметила, что Валентина Ивановна сидит за столом с красным лицом. На мое испуганное предложение срочно измерить давление небрежно заметила:

– Пустяки, не обращайте внимания. На голове перестояла. – Заметив мое ошеломленное лицо и довольная произведенным эффектом, она просветила такую темень, как я:

– Стойка на голове дает приток свежей крови к голове. Клетки мозга обновляются, улучшается мыслительная способность, голова становится легкой и ясной. Весь организм омолаживается и очищается от токсинов. Так что, Тамара Николаевна, готовьтесь, буду Вашей начальницей вечно.

На Пасху она одаривала подчиненных пасхальными яйцами-писанками ручной работы, не забывая никого, даже незаметную уборщицу Орисю. Исправно ходила на всенощную службу, повязав на голову изящную итальянскую косынку. Из новогодних праздников привечала только рождество и крещение.

– Не думайте, Томочка, я не всегда занудной бюрократкой была. Я ведь тоже была молодой и активной («Вы и сейчас активная», хмыкнула я про себя). А еще слегка небрежной и циничной. Это было модно сорок лет назад. – Как бы входя в образ, Валентина Ивановна слегка встряхнула головой, изящно выставила ножку в «лодочке» и с хитрым прищуром посмотрела на меня. Дело происходило в городском музее, в котором готовилась выставка творчества «шестидесятников». «Бабушка» обвела рукой витрины с черно-белыми фотографиями, «слепыми» копиями самиздатовсокго творчества, рукописными нотами и мечтательно продолжила:

– Это ведь все и обо мне тоже. Я – частичка той жизни, винтик нашей истории. Это я до хрипоты спорила о преимуществах фолка над кантри, поэзии над прозой. Это моими кумирами были Хемингуэй, Ремарк, Селинджер. Я сравнивала себя с их героями и находила много общего, прежде всего – разочарование от утраты идеалов. Это я открыла для себя Булгакова с его вечным Мастером. У меня до сих пор на антресолях хранятся зачитанные до дыр журналы «Иностранки» и «Нового мира». Не все могла купить и тогда записывалась в очередь в библиотеку и ждала, иногда месяцами.

Она всмотрелась в одну групповую фотографию праздничной толпы и с усмешкой закончила:

– А еще женщины стали носить брюки, и это была, пожалуй, единственная частичка моды, которой я не поддалась.

Я слушала «бабушку», а перед глазами проплывали черно-белые телефильмы моего детства. Где героини в платьях-мини с шикарными прическами задумчиво курят и хмурятся. А герои в белых рубашках с закатанными рукавами нежно обнимают за плечи героинь и шепчут им на ушко загадочные слова, и пристально смотрят в глаза. И музыка – тревожная и волнующая. Как губку, впитывала я флюиды свободы, стиля, интеллигентности. А то, что киношные герои искали справедливость и спорили о счастье, только добавляло шарма и желания быть, как они. Именно по ним я выстраивала свою жизненную программу. Темное зло и белое добро. Все правильно, так и должно быть в жизни. И я страстно желала стать частью манящего огнями взрослого мира. Где-то там, в гуще важных событий, в центре главных дел видела я свое будущее. Среди красавиц-женщин и надежных мужчин. С того времени жизнь превратилась в ожидание большого праздника.

– А еще модно было бунтовать, – продолжала делиться прошлым «бабушка», остановившись перед стендом с суровыми листками судебных приговоров. – Но в дозволенных рамках и для узкого круга. – При этих словах она как-то горько усмехнулась. – Нас это устраивало. И весело, и не страшно. Была у нас веселая кампания друзей из творческих кругов. Сообща придумали такую серьезную антиобщественную акцию – колядование. Сколотили агитбригаду из неженатых и незамужних, все по правилам. Сшили костюмы по эскизам, присланным знакомыми из Канады в посылке с кленовым сиропом и виски, разучили «Щедрика» и пошли колядовать по квартирам городской профессуры и театральной элиты. Встречали везде радушно.  Хозяева щедро одаривали – в основном напитками и закуской. Уже на обратном пути нашу ярко одетую группу с палкой, украшенной засушенными колосьями и ветками калины, остановила бдительна милиция за нарушение общественного порядка. Повели в участок, проверили документы, – все хулиганы оказались вполне приличными студентами и творческими работниками. Мы вместе основательно отметили запрещенный праздник, затем хором спели «Щедрика». А в финале вынесли в милицейский дворик дидуха и торжественно сожгли в урне. Душевно получилось. Вышло, что милиционеры – тоже люди.

Валентина Ивановна, растроганная возвращением в юность, присела на банкетку отдохнуть и усадила меня рядом.

– Вот так мы, Томочка, и жили. Как-то на Новый Год отправились в Карпаты. Устроили восхождение на Говерлу. Тогда редко кто поднимался на эту вершину. Не было такой массовой моды. Всех манил Эльбрус и Ай-Петри. Вот мы и решили подать пример. С собой взяли мешок сырой картошки и бутыль спирта. Пожалуй, тогда я единственный раз изменила принципам и облачилась в штаны. Целый день поднимались вверх вереницей, с детишками и гитарами. А потом всю новогоднюю ночь пели народные песни и танцевали вокруг костра на горной вершине. А над головами – огромное небо и сверкающие звезды…