Забравшись в постель прямо в джинсовом комбинезоне и свитере, которые носила целый день, она взяла книгу «Убить пересмешника». Руби прочитала ее трижды с тех пор, как книга появилась в июле в магазинах. Свернувшись калачиком, она задумалась о Страшиле Рэдли и о том, как он ходил по Мейкомбу, оставаясь никем не замеченным. Как выгодно быть невидимкой!

Чтение переносило Руби в другой мир, где не нужно думать о собственной жизни, вот только в этой комнате было слишком одиноко.

Она встала и убрала книгу в сумку, которую ей подарила мама. Удобная и вместительная, из кусочков плотной ткани, на длинном кожаном ремне она позволяла носить с собой все необходимое. Ведь никогда не знаешь, что именно тебе пригодится в тот или иной момент.

Повесив сумку на плечо и подхватив ботинки, Руби незаметно для мисс Уэллс подошла ко входной двери и выскользнула на улицу. Идти придется долго, но было так приятно ощутить на своем лице прохладный свежий воздух.

Пол включил свет, и мы оказались в открытом просторном помещении. Кухню от жилой зоны отделяла лишь высокая барная стойка с тремя хромированными стульями. В стене напротив был устроен массивный камин, рядом с которым стояли диван и два легких кресла. Пол устилал бежево-коричневый ковер. За столом тикового дерева могло уместиться восемь человек. Тиковые балки под потолком такого же оттенка, что и стол, в точности повторяли причудливую зигзагообразную форму крыши. Из-за огромных окон толстого стекла, которые хозяйка дома решила не закрывать шторами, я почувствовала себя словно внутри аквариума.

В нос ударил спертый воздух, и я хотела проветрить помещение, но не увидела на высоких рамах ни одного шпингалета.

Я приготовила ребенку бутылочку со смесью, а Пол нашел в верхнем шкафу несколько крекеров и сырный соус. После того как мы поели, муж устроил мне экскурсию по дому. Дальше по коридору располагалась просторная спальня с кроватью королевских размеров, комодом и большим полированным дубовым столом на тонких металлических ножках. К счастью, в этой комнате имелись шторы, которые были плотно задернуты.

– Можем спать здесь, – предложил Пол, и я нервно сглотнула при мысли, что мне придется спать в комнате пропавшей женщины.

А что, если Силья вернется посреди ночи и обнаружит нас в своей постели? Но ведь рядом будет крепко обнимающий меня Пол, так что ничего ужасного не случится.

Комната Руби представляла собой типичную комнату подростка: на стенах постеры Элвиса Пресли, Джеймса Дина и Фрэнки Авалона, неубранная кровать, горы грязной одежды на полу, сваленные в кучу книги на полках.

В доме имелась еще одна спальня, так же, как и комната Руби, выходившая окнами на лес. Она была гораздо меньше хозяйской, со скромным шкафом и двуспальной кроватью, застеленной темно-синим покрывалом.

– Здесь мы можем разместить Пи Джея, – произнес Пол и, пока я переодевала сына, соорудил импровизированный манеж, задвинув кровать в угол и поставив вокруг нее несколько стульев с высокими спинками сиденьями наружу. – С ним все будет в порядке, – добавил он, очевидно заметив отразившееся на моем лице беспокойство. – Он очень устал, Энджел, так что будет спать долго и крепко.

Я с благодарностью улыбнулась мужу, а потом легонько коснулась пальцами щеки малыша, и тот сразу же закрыл глаза.

– Пожалуй налью себе выпить, – сказал Пол. – Не хочешь присоединиться?

Я кивнула. Муж скрылся за дверью, а я, присев на край кровати, некоторое время поглаживала спинку Пи Джея, чтобы он уснул.

Пол принес с кухни два бокала виски с содовой, протянул один мне, и мы расположились на просторном диване, обтянутом жесткой рыжевато-коричневой кожей.

– За жизнь, оборвавшуюся слишком рано, – произнес Пол. – За Генри.

– За Генри, – эхом отозвалась я, поднося бокал к губам.

Сделав глоток виски, я почувствовала, как тяжелеют веки. День начался как захватывающее приключение, но сейчас я была выжата как лимон: даже в день появления на свет Пи Джея не ощущала такой усталости. После родов я быстро восстановилась. Да, я устала физически, но почти ничего не помнила: отчасти из-за лекарств, отчасти из-за того, что мое тело знало, что и как нужно делать. В тот день сознание полностью отключилось от происходящего, дав волю инстинктам.

Однако сейчас все было иначе. От меня ждали действий по определенным правилам. Я должна была говорить правильные вещи, совершать правильные поступки. Быть взрослой.

Но ведь я и есть взрослая: замужняя женщина с ребенком, – и приехала сюда, чтобы заменить мать своей племяннице. Именно так поступают взрослые люди.

– Мне необходимо лечь. Прости… у меня закрываются глаза, – сказала я, поставив бокал на поднос и обняв мужа за шею. – Ты придешь ко мне? Пожалуйста.

Пол одарил меня теплым взглядом, который я так любила, но потом мягко отстранился, задумчиво глядя на холодный камин.

– Иди ложись. Я скоро приду.

На улице было темно, а значит, никто ничего не мог видеть. Но в доме горел свет, поэтому Руби наблюдала за всем, что там происходит. При виде дяди Пола у нее на мгновение перехватило дыхание, ведь она не видела его с тех самых пор, как он женился и перестал приезжать в Стоункилл.

Теперь рядом с ним находились другие люди – тетя Энджи и маленький сын. «И все же он по-прежнему меня любит. В противном случае его здесь не было бы. Только этим объясняется его приезд», – подумала она.

Руби разбиралась в таких вещах, она ведь не дурочка, хотя дети в школе считали ее глупой, но лишь потому, что она была не слишком-то разговорчивой. Однако неразговорчивость вовсе не синоним глупости. Мисс Уэллс как-то сказала ей: «Ты не такая уж и тихоня, какой можешь показаться на первый взгляд».

Руби стояла за стволом ясеня на лужайке перед домом и наблюдала, как они ходят из комнаты в комнату, как едят, сидя у стойки, – в общем, делают обыденные вещи, словно новые жильцы этого дома.

Прокравшись на задний двор, она увидела, что дядя и его жена включили свет в ее комнате, но, к счастью, оставались там недолго. Руби попыталась прочитать по лицу тети Энджи, о чем та думает, но так и не поняла.

После того как тетя Энджи ушла спать, дядя Пол продолжал сидеть у холодного камина. Сначала он опустошил содержимое своего бокала, а потом допил виски жены. Руби подумала, что он, возможно, плачет, хотя и не могла знать этого наверняка.

Жаль, что ей нельзя войти в дом и сесть рядом. Она хотела бы просто посидеть с ним и ничего не говорить.

1942–1944 годы

Силья и Генри провели вместе две благословенные «медовые» недели, но однажды раздался телефонный звонок и Генри поспешно сообщил, что вместе со своим подразделением покидает Кэмп-Килмер. Учения продолжались, и войска стали часто перебрасывать с места на место по всему Восточному побережью, от Каролины до Мэриленда. Также воинские части защищали побережье от потенциальной атаки немецких подводных лодок. Об этом Генри рассказывал в письмах.[3]

Силья перечитывала письма мужа до тех пор, пока бумага не истончалась в ее руках. Если бы не эти письма и не обручальное кольцо, она подумала бы, что выдумала и собственную свадьбу, и то, что последовало за ней. Силья редко носила кольцо, но оно все время было с ней – в бархатном мешочке, висевшем на атласном шнуре на шее. Оставаясь ночью в своей комнате, Силья надевала кольцо на палец и, поднеся руку к лицу, смотрела на свое отражение в зеркале, чтобы видеть блеск бриллианта и сияние собственных глаз.