– Не-ет! Виталя! Идём! К бабе Зине идём!
Я схватила его за ручонку и поволокла обратно. Метров через двести парень покорился судьбе, и какое-то время мы шли спокойно. Но тут на повороте показался магазин.
– Ба-нан! – проскандировала Анюта.
– Банан! – повторил Виталя.
Маринка деловито сжала и разжала кулачок, демонстрируя, что и она бы не прочь что-нибудь ухватить от жизни.
Наличности при себе у меня было кот наплакал. Чтобы войти в магазин, я поначалу планировала оставить коляску с Мариной на улице, но потом побоялась, что она поднимет крик. Пришлось волочь всех троих в магазин. Моих копеек хватило на то, чтобы купить один банан и две маленькие конфетки.
Банан по-честному разделили на четверых. Свою часть Маринка со счастливой улыбкой размазала по футболке, и тут я заметила, что в коляске под ней плывёт лужа. Запасных колготок у нас с собой не было. С минуту я стояла в раздумье, гадая: то ли снять с ребёнка колготки, пользуясь летней погодой, то ли оставить сидеть в мокром, но хотя бы в одежде?
Подумав немного, я стащила с Маринки колготки и сунула их вниз коляски, а у себя с головы сняла панамку и постелила девке под задницу.
Новое приключение ждало нас при виде коз, к которым Виталя тянул руки, а Анютка, наоборот, испугалась их и захныкала.
Последнюю часть пути мне пришлось взять Анютку на руки: она устала и ныла. Я шла, толкая впереди себя коляску с закемарившей Маринкой, Анька довольно сидела сверху, обхватив мою шею руками, а пацанёнок, уверенно держа мою руку, шёл с правой стороны.
Так с приключениями мы добрались до тёти Зины. На другой день мне пришлось повторить поход, только уже в обратную сторону. На сей раз я захватила с собой погремушки, мелочь, запасные шмотки в пакете, и чувствовала, что мне уже ничего не страшно.
По вечерам я обычно стирала бельишко в бане. Машинку «Малютку» берегли только для постельного, а для мелких вещей хватало и доски. Мне нравилась уютная тёплая баня, которую мы с тётей Любой специально слегка подтапливали каждый день, нравилось, что там можно спокойно сесть и отдохнуть после всей пережитой суеты, окунуть руки в приятно расслабляющую мыльную воду и почувствовать сладкую усталость от дневных трудов. Мешали философскому настроению разве только комары, которых приходилось ловить или брызгать отравой из баллончика. Впрочем, если закрывать вовремя дверь предбанника, комары залетать не успевали.
Однажды, стирая детское бельишко, я увидела брошенные на банную лавочку взрослые коричневые колготки, и, недолго думая, постирала их тоже. Уже поздно вечером баба Зоя стала ходить туда-сюда по дому, явно что-то ища.
– Мамусик, что потеряла? – спросила тётя Люба.
– Да колготки… В бане сняла.
Я сказала, что их постирала, и никак не ожидала того, что случилось дальше. Баба Зоя подошла ко мне и сердито крикнула:
– А тебя кто, к чёрту, просил? Какую холеру ты их взяла?
Мне стало обидно от таких слов, тем более до сих пор старуха, хоть и не была со мной особенно ласкова, ругательств ни разу в мой адрес не произносила.
– Они там лежали…
– Не бери! – наказала мне баба Зоя, погрозив пальцем. – Ишь, какая работница! Всё она перестирала!
Она вышла на веранду, а я не выдержала и заплакала. Тётя Люба наклонилась ко мне.
– Настенька… Прости её. Она ведь старая уже.
– Да, да…
– Она старая, – повторила тётя Люба, – и сдерживаться не всегда может. Не успела до туалета добежать – и колготки мокрые. Она их там в бане сняла, хотела спрятать и сама постирать. Ну, или я бы ей постирала потихоньку, мне она разрешает…
Я поражённо посмотрела на тётю Любу. До сих пор мне не приходилось узнавать, как может стыдиться своей немощи человек и как за показной независимостью скрывает боль. Жаль, что в тот раз я не догадалась подумать о своей маме.
Целыми днями я нянчилась с детьми, собирала и очищала ягоду, убиралась в доме, стирала одежду, а по вечерам развлекалась тем, что разговаривала с тётей Любой и Леной или читала роман «Прощай, оружие», который нашла в зале на полке. Я не чувствовала ни скуки, ни усталости, но тётка решила предложить мне отдых.
Почти напротив бабушкиного дома обитали «дачники» – так называли семьи, которые не жили в деревне постоянно, а приезжали сюда только на летнее время. У этих дачников по фамилии Копелевы было две дочери: одна примерно моего возраста, другая постарше, но тоже очень молодая. Тётя Люба привела меня к ним домой, представила и ушла по делам.
Сёстры приняли меня благосклонно, стали спрашивать, где я учусь и кем собираюсь стать. Я ещё не очень представляла, что буду делать, но ответила, что стану учителем.
– Ой, это так непрестижно, – сразу сказала старшая.
– Денег мало дают. Может, подумаешь ещё, – добавила вторая.
Я покивала: подумаю, дескать. Этот неприятный разговор вернул меня к мысли, что нужно и в самом деле как-то определяться. Мне не хотелось даже мысленно возвращаться в город, Мальцево было моей маленькой вселенной, но весь изысканный городской вид девушек заставлял вернуться к важному вопросу: смогу ли я переехать сюда, в деревню, и если да, то как это сделать быстрей?
Девушки пригласили меня пойти вечером в бар. Баба Зоя с одобрением наблюдала, как я облачаюсь в светлую юбку и красную с золотом футболку (они до сих пор лежали у меня в сумке), крашу губы яркой помадой.
– Настя, тебе лет-то сколь? – поинтересовалась она.
– Шестнадцать. Скоро семнадцать.
– Шешнадцать? Ты ведь уже дружишь?
– С одним дружила, только совсем немножко. Неделю. Мы с ним в магазин ходили.
– Ну, и тут найди какого, хоша на полнедели.
Я отправилась в бар без всякого желания, но при этом подумала: может быть, как раз там я смогу встретить какого-нибудь парня, закрутить с ним роман и остаться жить в деревне.
Копелевские девки расфуфырились на славу, по сравнению с ними я выглядела скромно, и то ли от этого, то ли от чего-то другого идти с ними в бар мне совершенно расхотелось. Но причины отказаться я не нашла.
В баре мы сели за широкий деревянный стол, взяли пива, какой-то закуски. К нам подсели две попроще одетые девчонки, стали рассказывать местные новости. Вначале я добросовестно прислушивалась к их разговорам, пыталась вникнуть в беседу, но потом потеряла её нить из-за обилия незнакомых имён, шума вокруг, да и малой связности речи девчонок.
Мы пошли танцевать, и тут стало немного веселей, но музыка слишком быстро прекратилась, и все опять разошлись за столы со спиртным. Не желая пить много, я потихоньку поменяла свою наполовину полную банку с коктейлем на почти пустую у моей соседки. Та не заметила подмены, а потом с удивлением сказала:
– Надо же, пью и пью, а банка не пустеет.
Я посмеялась про себя. За столиком поодаль сидел высокий симпатичный парень со светлыми волосами. Я стала разглядывать его и воображать, что его зовут Димой, Ильёй или Витей (это были мои любимые имена), ему девятнадцать лет или чуть побольше, он учится в Красноярске в техникуме и приехал сюда на каникулы к родителям. Когда снова заиграла музыка, я встала, чтобы пойти танцевать. К моей радости, парень тоже поднялся, смачно потянулся и пошёл на середину зала. Я осмелилась приблизиться к нему, но произнести ничего не решалась.
– Ну, чё? – сказал он мне вдруг так грубо, что я вздрогнула.
– Ничё…
– А чё тогда пялишься, а? Танцевать пойдём, а?
Я слабо мотнула головой и отошла, чуть не заплакав от какой-то непонятной обиды и разочарования. Через минуту я уже корила себя, что не пошла плясать с этим парнем. Может, он снаружи только такой грубый? Ведь взять Ленку – она всё время матерится, а на самом деле добрая… Чёрт их знает, этих парней! Дожила почти до семнадцати лет, а так и не понимаю, как их завлекать. Разве что письмами…
Дяди Витина облепиха
Лето клонилось к закату. По утрам роса уже долго не высыхала, и солнышко, хотя по-прежнему дарило миру много ласкового света, не жгло поцелуями, умерило прежнюю страсть. Как воспоминания о его прежней щедрости и силе росли повсюду, по палисадникам и клумбам, пышные шафраны и бледно-жёлтые астры, медово пахнущий канадский золотарник да мелкие, не успевающие вызреть за короткое сибирское лето, лимонно-жёлтые подсолнушки. И уже в самом конце августа яркими оранжевыми бусинами, богатыми ожерельями вызрели на тонких серебристых ветвях ягоды облепихи.
