Два или три дня мы ночевали с бабой Зоей вдвоём, а потом в гости приехал её внук Вася с женой Галькой и маленькой дочкой Алиной. О том, что они могут навестить бабушку, я знала ещё в городе от тёти Любы, и ждала их приезда с интересом и предвкушением новых знакомств.

Оказались они совсем не такими, как я их себе представляла. Вася не совсем походил на остальную бродниковскую родову: такой же большеголовый, но с тёмными, коротко стрижеными волосами, с широкими чёрными бровями. Несмотря на широкие плечи и грудь колесом, он не напоминал богатыря, наоборот, в его облике было что-то болезненное. Потом оказалось, что первое впечатление меня не обмануло: Вася с рождения страдал пороком сердца, мать в детстве возила его по больницам, ему нельзя было быстро бегать, есть солёное, перенапрягаться, но чем старше он становился, тем меньше становилось ограничений, и к взрослым годам он был уже, что называется, «как все». В отличие от брата, он не уехал в город, остался в деревне вместе с отцом (мать умерла, когда Вася закончил школу) и устроился работать на пилораме.

Теперь ему было двадцать восемь лет, супруге Гальке – двадцать один, а дочке Алине – чуть побольше года.

Галька была полная, румяная, с пухлыми вишнёвыми губами, которые она часто облизывала кончиком языка. Слегка загорелым у неё было только круглое, с маленьким подбородком лицо, а руки, несмотря на жаркое в том году лето, оставались белыми. На меня она сразу взглянула с подозрением и задала прямой вопрос:

– А ты кто?

– Это нашей Любы девочка. Соседка её, – представила меня бабушка.

Галька окинула меня снисходительным взглядом и принялась располагаться в отведённой им большой комнате. На подушках она сразу поменяла наволочки, переоблачилась в цветастый махровый халат и потребовала ящик или коробку, чтобы сложить игрушки для ребёнка. Пока она и Вася возились с вещами, баба Зоя исподтишка кивнула мне на Алинку:

– Слушай, девка-то страшная.

Соглашаться я, конечно, не стала, хотя и вправду головастая, с глазёнками слегка навыкате девочка тоже не показалась мне симпатичной.

– Она просто подрастёт и станет другая, – сказала я.

Баба Зоя пожевала губами.

– Может быть, верно говоришь, израстётся.

Жена Васькина бабушке тоже не очень понравилась. В первый же день старуха угадала, что Галька курит, и заявила своё мнение об этом:

– Не люблю куряк. А уж особенно, когда бабы дымят. Куришь – в огороде кури, а в дому чтобы не думала.

Галька посчитала, что это я сдала её, и с тех пор стала смотреть на меня откровенно неприязненно. Была и ещё одна причина для её нелюбви: Вася как-то очень любезно расспрашивал меня, где я живу, где учусь, и посматривал на меня с неприкрытым интересом. Мне его внимание было неприятно, тем более, что я видела, как сердится от этого Галька.

Когда мне принесли нянчиться Нюрку и Марину, я играла с ними на крыльце, там же сидела баба Зоя. Глядя, как я вожусь с Маринкой, она серьёзно сказала:

– На тебя похожа. Глаза такие же.

В тот год лето было очень тёплое, но не сухое, и полевая клубника поспела уже к самому началу июля. Мы с тётей Валей и ещё двумя женщинами поехали за ней на дяди Витиной моторной лодке. Росла клубника на другом берегу реки. Я впервые ехала на моторке, разрезающей носом синюю воду, опускала руку в воду, стараясь поймать белый след. Клубники оказалось много, мы ползали по всему полю, набирая один литр за другим. От жары есть не хотелось, закусывали только хлебом и огурцами.

Домой я вернулась вечером. Галька и Вася куда-то ушли. Баба Зоя приняла у меня урожай и похвалила за труды:

– Теперь и насушим, и варенья наварим. Самое вкусное – клубничное варенье-то.

Настроение у меня было хорошее, так что и отдыхать не хотелось. Надо было готовить ужин. Вначале я подумала, что можно просто сварить картошку, но потом решила, что такой знатный урожай надо отметить более шикарным блюдом – хотя бы драниками.

Баба Зоя зашла на веранду, когда я уже раскладывала картофельные оладьи на сковороде. Она какое-то время смотрела на меня, потом погладила сухими пальцами по спине и мягко сказала:

– Совсем деревенску сделали девчонку. С поля приехала, ужин сготовила. Щас сметанки принесу…

Когда Вася с семьёй вернулись с прогулки, баба Зоя опять похвалила меня, чем вызвала Галькину ревность, и та с обидой парировала:

– Ну и что. А я завтра борщ сварю!

Она в самом деле сварила борщ, и очень вкусный, и тоже удостоилась бабушкиной похвалы. Ближе к вечеру они с Васей неожиданно пригласили меня в бар.

– Мы сегодня в «Сибирячку» пойдём, хочешь с нами?

Я не то, чтобы очень хотела, но рассмотрела этот жест как возможность примирения, и без раздумий сказала «да». С Алинкой согласилась остаться бабушка.

В баре мы сели за широкий деревянный стол напротив стойки. Я думала ,что Вася закажет пиво или, на худой конец, какие-нибудь коктейли, но он взял водку. Я немного испугалась, потому что водку ещё никогда не пила, не считая рюмочки дяди Витиного самогона. Оставалось только надеяться, что опьянеть мне не дадут пельмени – Вася взял три порции пельменей с майонезом да ещё какие-то пережаренные беляши с мясом.

Заиграла популярная в тот год «Широка река», Вася пригласил меня танцевать. Мы топтались на одном месте, он смотрел на меня с неприятной внимательностью, крепко держа широкие ладони на моей талии, а мне хотелось только одного – чтобы прекратились из динамика завывания про эту клятую реку, коня и окаянную любовь, и все сели по местам до следующей песни.

– За-а-ая, – позвала томным голосом Галька потянула к мужу руки. – Иди сюда.

Она сама обхватила его шею, впилась губами в его губы, а я была только тому и рада.

К нам подсели двое каких-то не то мужиков, не то парней, стали разговаривать со мной, но я уже порядком захмелела от стакана водки, и не совсем соображала, что говорю. В голову как будто напихали ваты. Помню, что парни смеялись, угощали меня каким-то питьём и копчёным сыром. Вася с Галькой ещё танцевали, верней, висели друг на друге, а мне как-то внезапно сделалось скучно и захотелось спать. Я смотрела, как мельтешили в баре парни, девушки, кричала что-то большегрудая баба, хлопала входная дверь, звенели бутылки, визжал и требовал какую-то игрушку принесённый сюда ребёнок двух-трёх лет от роду, которого, видно, не нашли с кем оставить. Вся эта вакханалия, сдобренная напористой музыкой, стала сильно утомлять меня. Я вспомнила, что дома у нас Алинка, а с ней только бабушка, и кто знает, всё ли у них хорошо?

– Пойдёмте домой! – попросила я Гальку. – Там ведь ребёнок у нас!

– С ней бабушка! – отмахнулся Вася.

– Пойдём! – жалобно просила я.

Мы просидели в баре ещё час или два, когда, наконец, мои спутники собрались возвращаться домой. Я боялась, что идти будет тяжело, но только немного кружилась голова.

Алинка в самом деле проснулась. Баба Зоя встретила нас прямо в сенях:

– Не спит ваша девка! Трясу её, трясу, а она никак!

– Я же её уложила!

– Ты уложила, а она проснулась! На, успокаивай её сама.

Галя села кормить дочку грудью, а я сразу бухнулась спать.

На другой день Саша и Ленка узнали, что я ходила в бар, и, к моему удивлению, начали костерить меня на чём свет стоит.

– Ты совсем сдурела, чума болотная?! – кричала Ленка. – В бар потащилась! Да там кто сидит? Кого там доброго найдёшь?!

– Чё, пельменей не ела? – поддерживал её Сашка. – Свари дома пельмени и жри!

– А этой Гальке, свиньей толстомордой, я покажу, как тебя портить, – пригрозила Ленке. – Пущай сами эту водку глыкают.

– Давай-ка лучше вон, на покос собирайся, – сказал Сашка. – Поедешь с нами завтра?

– Поеду! – обрадовалась я.

Сюрприз на день рождения

В прошлом году на покосе я больше отдыхала, чем работала: стоило нам только приехать, дядя Толя Ушаков с чувством разводил костерок, кипятил чай, и мы изрядно набивали животы хлебом и консервами перед тем, как пойти орудовать вилами. Да и во время работы, хотя никто особенно за мной не следил, я чувствовала себя под опекой тёти Любы, как бы «при ней», и могла никуда не торопиться и не стараться изо всех сил, спокойно присматриваясь к тому, что делают другие.