– А что?! У нас и правда хорошо! Жильё дешевле, за всякую там коммуналку платить не надо, только за землю. Коли дрова, топи печку, картошку сажай! А учителям вообще дрова бесплатно дают.

– Учителям? – переспросила я.

– Ну да, конечно! Им же льготы положены. Закончишь учебку свою, и сразу к нам. Полдома тебе всяко-разно выделят. Под какую-нибудь там программу. А мы тебя тут взамуж выдадим за кого-нибудь местного.

– Не надо ей за местного взамуж, – поспорила тётя Люба.

– Почему это? – упёрлась Ленка, которой, наверное, уже понравилось устраивать мою судьбу.

– Ты разве не видишь, что она другая? Выйдет она за деревенского парня, и будет он ей тыкать, что она корову подоить не может, а она ему – что он Шекспира не читал.

– Я не буду тыкать, – слабо возразила я, в душе немного испугавшись смутного осознания: а действительно, так и будет.

– Ей нужен интеллигент какой-нибудь. Чтобы поговорить с ним можно было.

Ленка приняла аргумент:

– Ну, тогда пусть в учебке своей ищет жениха да вместе с ним приезжат к нам. А мы всегда рады. Учителя-то нам нужны.

– Да? – робко уточнила я.

– Спрашивашь! – фыркнула Ленка. – Нина Пална, по математике, работат ещё, а ей семьдесят лет. Физрук приехал в прошлом году… варнак какой-то, с учениками на берегу бухает.

– А по русскому есть же у вас учитель? – спросила тётя Люба.

– Ну, есть одна, да у неё же классов много. Вторая точно не помешат! – уверила Лена. – Так что, девка, приезжай к нам.

Я вспомнила, как говорили об учителе своих детей старики Ушаковы, как были благодарны ему даже по прошествии стольких лет, и во мне горячей искрой зародилась надежда на то, что, может быть, я нашла, ради чего жить.

– Сейчас она будет год учиться, потом опять летом к нам приедет, – приобняв меня за плечи, пообещала тётя Люба.

Мы уже поравнялись с Ленкиным домом, в котором на веранде ярко горело жёлтое окошко.

– Пойду, Сашка меня ждёт.

Я видела, как она прошла в дом, на ходу скидывая свою олимпийку. Я прищуривалась, силясь разглядеть, как спят девчонки.

Тётя Люба, наверное, понимала, что мне жалко с ними прощаться, а, может быть, и сама не хотела сразу уходить – ведь ей тоже предстояло ехать в город. Обратную дорогу до бабушки мы прошли почти что молча, и только перед самыми воротами тётя Люба вдруг сказала:

– Мало кто в деревню переезжает, но бывает и такое. А я вот – ни городская, ни деревенская; и вся жизнь моя в автобусе «Красноярск – Мальцево»…

3. Лето третье

Страсти с пельменями

Дорога в город прошла для меня будто во сне. Я была Евой, которую изгнали из рая, хотя смутно пообещали возвращение.

На вокзале ветер крутил мусор, хлопал жестяными крышами ларьков. Мама встретила нас с тётей Любой, накормила ужином и даже купила в магазине торт, украшенный кремовыми цветами. Наконец она была довольна мной и с радостью отправила первого сентября на праздник в университет.

Неделю или около того я так и оставалась в полусне, ничего вокруг не замечая. Перемена настала на занятии по латинскому языку. Латынь вёл полный, весёлый и не слишком строгий преподаватель, который с ходу заявил нам, что это простой язык, совсем похожий на русский, и, наверное, в доказательство написал на доске какое-то диковинное стихотворение:

Oh, non est vesper, non est vesper;

Valde parum dormivi,

Valde parum dormivi:

Oh, et in somnio vidi.

В этих странных словах мне почудилось что-то родное: они звучали как заклинание, способное вернуть меня туда, где жило моё сердце. Я повторяла их вслед за преподавателем и одногруппниками, а потом услышала щелчок магнитофона и льющийся оттуда глубокий и плавный мужской голос, который уносил меня в вечерние предзакатные поля, в луговую даль:

Ой, то не вечер, то не вечер…

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось:

Ой, да во сне привидело-ось…

Не знаю, каким было моё лицо, но преподаватель обратил на меня внимание и вежливо спросил:

– Вы хотите что-то сказать, да?

– Нет, – спешно оправилась я.

Мы ещё много раз пели на латыни и «Сон Степана Разина», и другие песни. Несколько человек из курса наш весёлый преподаватель выбрал, чтобы записать их пение в студии на плёнку, но, к моему глубокому сожалению, я в это число не вошла.

И всё же после того занятия я воспряла духом и стала слушать то, что говорили на лекциях и семинарах. Учёба всё больше нравилась мне. После первой сессии я получила две пятёрки и одну четвёрку, и с удивлением осознала, что здесь не школа, нет ни геометрии, ни физики, и ничто при желании не может помешать мне учиться хорошо и даже отлично.

Я завела себе несколько приятельниц из группы, ходила с ними в кино, в бассейн, но всё-таки очень скучала по деревне. На январь и половину февраля тётя Люба привезла к себе пожить бабушку, недельку гостили у неё же в квартире Анютка и Виталя.

– Скворешня у вас тут, – уверенно говорила баба Зоя. – Не дом это, а скворешня.

Тётя Люба не спорила:

– Конечно, мамусик. Ты к такому не привыкла.

– Да и поздно на старости лет привыкать, – твердила старуха. – И как бабки и деды соглашаются в город переехать на житьё? Ведь там помидоры растут, смородина растёт, цыпляты растут… Всё растёт! а тут что – сидишь как дура!

Вторую сессию я сдала на все пятёрки, и в конце июня уже засобиралась в Мальцево. Мама с неудовольствием смотрела на моё рвение.

– К кому ты там едешь? – не понимала она. – К старухам да малым детям? Когда ты уже научишься общаться со сверстниками?

– Я же общаюсь. Вон только к Оксане ходила, к экзамену вместе готовились.

– К экзамену… Гулять надо, танцевать, отдыхать! Студенческая жизнь-то так и пройдёт! И вспомнить будет нечего.

Я не понимала, чего мама хочет от меня, да и не стремилась узнать. Когда последние дела в городе были сделаны, я забежала к тёте Любе, чтобы спросить у неё, когда мы поедем в Мальцево, и не без удивления услышала:

– Пока не могу, Настенька. Заказы у меня поступили хорошие, не буду деньги терять. А ты ехай сама, доча. Будешь у бабы Зои жить, она тебя примет.

На второй день после приезда я пошла к Ленке и Сашке. На крыльце у них была свалена куча обуви – женской, мужской, детской, валялись резиновые и плюшевые игрушки. Только я открыла дверь, как увидела подросшую Маринку, которую едва не хлопнула по лбу.

– На-астя! – закричала радостно Лена.

Она снова была беременна – круглый живот явственно обозначался под светло-жёлтой футболкой.

– Ну, как ты? Учишься хорошо? Не выгнали ещё, а? – хрипловато рассмеявшись, попыталась она подколоть меня.

Я призналась, что сдала сессию на пятёрки.

– Да-а, дева… – покачала головой Ленка. – Сейчас умная-преумная станешь, так с нами разговаривать не будешь.

Я догадывалась, что она шутит, но всё равно горячо заверила:

– Я всегда с вами буду разговаривать!

Лена стала собирать мне на стол вкусности, вытащила из холодильника грибную икру, солёные огурцы, протёртую черёмуху с сахаром.

– Ешь, ешь. Это всё для ума полезно, – совершенно серьёзно сказала она.

В этот же день мы решили заглянуть к Ушаковым. Только успела я открыть калитку и ступить на дощатый тротуар, как меня за ногу тяпнула собака – молча, не издав единого звука, дёрнула зубами за штанину так, что разорвала её напрочь.

– Ну и собачка у вас! – оправившись от испуга, пожаловалась я дяде Толе. – Даже не гавкнула, сразу тяпнула!

– А чё гавкать попусту? Надо сразу – кусь!

– Я тебе говорю, что на цепь надо её сажать! – вмешалась тётя Катя. – Покажи гачу-то… Ой, мать моя, вся продрана. Ничего, я тебе цветок-аппликацию дам – нагреешь утюгом, приклеишь…

Цветы у Ушаковых были везде – палисадник утопал в васильках и люпинах, вдоль забора набирали рост мальвы, в огороде были отведены две грядки под пионы и две – под гладиолусы. Даже балки крыльца украшали изящные длинные плети какого-то неизвестного мне вьющегося растения.