Алексей отвел глаза, секунду помедлил, а потом ответил вопросом на вопрос:

  - Так ужасно находиться в квартире, а не в чужом подъезде?

  Не знаю почему, но его слова мне не понравились, однако эта мысль тут же улетучилась из головы, потому что он опять обнимал меня и целовал так, что я забывала дышать. Потом мы, обнявшись, молча сидели на диване. Кровь, казалось, стала густой, вязкой и с трудом наполняла сердце, а веки отяжелели так, что трудно было открыть глаза. Никаких желаний не было кроме одного - прижаться к нему еще ближе, ощущать на своих губах его губы. Я даже не сразу расслышала шепот Алексея, а когда услышала, то очнулась сразу, будто он нажал на выключатель внутри меня.

  - Лена, Леночка, у нас всего час времени. Если бы я мог, то никогда бы не отпустил тебя, но ты ведь все понимаешь.

  Да, я понятливая, понятливая, черт бы меня взял такую понятливую. На глаза наворачивались слезы. Вот только этого не хватало.

  - Да, - сказала я, переведя дыхание, - я поняла. Времени у нас час. Я должна быть понятливой.

  - Не надо так, не надо!

  Он соскользнул с дивана на пол, обнял мои колени и торопливо заговорил, заглядывая в глаза:

  - Думаешь, я не понимаю, на что толкаю тебя? Прости, что не могу предложить большего. Но от тебя отказаться тоже нет сил. Пробовал, но не могу. И дома не все просто. Понимаешь, мы были студентами, когда жена забеременела. Лера - сирота, помочь некому. Мне надо было перевестись на заочное, но, не хочу тебе врать, сделал бы я это без особой охоты. Ну, не хотел я ребенка так рано. Лера все поняла, решилась на аборт, а я не отговаривал, в душе был рад ее решению. Что-то пошло не так. Сказали, что детей у нее больше не будет. Я чувствовал себя последней дрянью. Вскоре мы поженились и я обещал, что не брошу ее никогда. Я говорю тебе правду, как ни трудно мне говорить такое о самом себе.

  Все-таки я заплакала. Мне было жалко себя, Алексея, его жену. Он положил голову на мои колени и замолчал.

  - Знаешь, - сказала я, тщательно подбирая слова, - не кори себя, потому что я тебя не лучше. Знала ведь, что ты женат, а вот размечталась... Думала, хоть бы один раз обнял, поцеловал, и больше ничего не надо. И что теперь делать? Обманывать твою жену? Она без тебя не может, я понимаю, но ведь и я не могу.

  Алексей молчал. Наконец я попыталась отодвинуться и встать.

  - Пора, нам надо уходить.

  - Да, пора, - уныло сказал он, поднимаясь.

  На улице уже стемнело, и я порадовалась тому, что никто не видит моего лица. Мы молчали, понимая, что все зависит от него, а он ничего не мог или не хотел решить. Остальное было неважным, потому что без решения главного все становилось бессмысленным и неприличным. Наконец мы дошли до общежития и остановились, не зная, как распрощаться.

  - Ну, все, Алексей, я пошла, - все-таки первой решилась я.

  Он пытался заглянуть в мои глаза, не решаясь хотя бы взять за руку, а когда заговорил, голос был тихим и каким-то безжизненным.

  - Неужели ты и вправду думаешь, что сможешь вот так уйти? Поставить точку? Я вот не смогу, даже и пытаться не буду. Давай не будем торопиться. Я ведь не тащу тебя в постель, а при нынешних обстоятельствах ты тоже туда прыгать не собираешься. Мы можем просто встречаться время от времени. Мне нужно время, чтобы жену подготовить, не могу я так сразу. Потерпи. Я все решу. Всего-то и прошу дать мне месяца два- три.

  Я опять оказалась в кольце рук, а его поцелуи враз рассеяли мои сомнения. Все стало казаться простым и ясным. Конечно, надо подождать несколько месяцев, зато потом... За эту черту я старалась не заглядывать, просто была убеждена, что там меня ждет счастье. Что такое счастье, я не вполне представляла, но, наверно, это было что-то очень большое, нежное, мягкое и необыкновенно хорошее, ведь не зря об этом все мечтают и так много говорят.

   Значительно позже я поняла значение слова "искушать", значительно позже я поняла, как просто обмануть себя, если этого хочется. А мне, видимо, хотелось обмануться, очень хотелось, ведь каждому нравится думать, что он сможет кого-то полюбить, а я, разумеется, не была исключением.

  Мы стали встречаться пару раз в неделю. Встречи были короткими, он мог выкроить от силы два-три часа. Иногда сидели в нашей маленькой квартирке и не могли наговориться. Изредка ходили в кино или просто бродили по городу. Больше о его жене и их отношениях не вспоминали, нам этого не хотелось.

  Мое время теперь разделилось на две части. В одной - минутная стрелка еле-еле тащилась по кругу, разумеется, в этой части не было его, там было одиноко и пусто; в другой - стрелка сходила с ума, бежала без устали, там был он, с ним было тепло и радостно. Я купалась в наших чувствах, была безмерно счастлива, и улыбка не сходила с моих губ, а руки ощущали вселенский холод, если не касались его.

   Алексей был терпелив, но я знала, что он ждет. Через два месяца мы стали близки. Шаг навстречу сделала я, потому что хотела отдать единственное, что у меня осталось. Все остальное уже давно мне не принадлежало.

  Сейчас, вспоминая о том времени, я понимаю, как сузился круг моих интересов, моих друзей. Мне становилось скучно, когда Алексея не было рядом, меня раздражали разговоры с кем-либо. Хотелось отделиться от всех стеной и жить с ним в нашем мире, или хотя бы одной в моем мире с мыслями о нем. Я становилась все замкнутее, нелюдимее. Мне безумно нравилось жить только им. Он чувствовал меня, как самого себя, а я льстила себе, думая, что знаю и понимаю его до донышка.

  Алексей был умен и очень мил: умел говорить, когда я этого ждала, молчать, когда я этого хотела. Он постоянно говорил о своих чувствах, а я замирала и не уставала его слушать, размышляя о своем необыкновенном везении и о незаслуженной благосклонности судьбы. Я, как губка, впитывала все, о чем мне говорилось и шепталось, я была очарована им и новой взрослой жизнью.

  Мы были на одной волне: каждое его слово, прикосновение вызывали трепет и восторг в моей душе, и я хотела отдавать ему не меньше, чем получала. Вот поэтому, когда услышала, что хозяина квартиры в выходные дни не будет дома, я впервые решила остаться с Алексеем до утра.