Ну вот, то, что нужно.

— А вы можете назвать конкретные имена? — Фоллуорт поджал губы.

— Мне не хотелось бы говорить дурно о сотрудниках нашего факультета…

— Декан, когда дело касается интересов общества и безопасности…

— Да-да, конечно. Видите ли, здесь у нас есть один профессор, которому, по-видимому, доставляет истинное наслаждение служить источником проблем для всего университета. Он забивает впечатлительные юные умы самой отвратительной разновидностью спиритуалистической ерунды. Его зовут Мерфи. — Декан с видимым отвращением поморщился, словно выдавая Стефани это неприятное признание исключительно из уважения к благородным целям ее журналистской деятельности. — Профессор Майкл Мерфи.

Вот это да! То самое имя, которое назвал Баррингтон два дня назад. Стефани никак не могла взять в толк, зачем Баррингтону понадобился провинциальный профессоришка, но она сразу же поняла, что по какой-то причине он в нем весьма заинтересован. Баррингтон был как-то непривычно эмоционален. Сохраняя присущую ему ледяную холодность интонаций, он, тем не менее, буквально изрыгал в трубку затаенное внутреннее пламя. И вот теперь Стефани видит, что этот Мерфи вызывает почти столь же сильные неприязненные чувства и у здешнего декана Фоллуорта.

«Да, это, должно быть, личность», — подумала Стефани.

— А что же преподает Мерфи?

— Библейскую археологию. Его цель заключается в том, чтобы доказать истинность библейских событий с помощью откапывания различных артефактов. По моему мнению, это нечто прямо противоположное настоящей науке.

— И он уже что-нибудь нашел?

— По крайней мере, утверждает, будто нашел.

— И какова посещаемость его занятий?

— К сожалению, достаточно высокая. Студенты находят в нем нечто… харизматическое. В нашем университете Мерфи культовая фигура, но, боюсь, в худшем смысле этого слова. Возможно, кстати, потому, что он в отличие от многих других преподавателей не домосед.

«В отличие от таких истинных ученых, как ты», — подумала Стефани, обратив внимание на выпирающий животик Фоллуорта и нездоровый цвет лица.

— Занимается альпинизмом, стрельбой из лука… В общем, большой жизнелюб.

Стефани встала и начала собирать свой портфель.

— В высшей степени интересно. Если и дальше расследовать деятельность евангелистов, то, вероятно, надо начинать с вашего Мерфи. Итак, где же я смогу его разыскать?

Коготь вошел в дом, и дверь-ширма, закрывшись за ним, ударила Чака по лицу.

Пытаясь снова открыть ее, Чак не мог отделаться от недоуменных вопросов. У этого мужика все карманы набиты «зелеными», в каждом магазине, куда они заходили, он расплачивался крупными купюрами, и в то же время живет он в таком доме, по сравнению с которым, по мнению Чака, любая трущоба выглядит приличнее. И располагался этот дом на расстоянии миль двадцати от Престона, ближе к городским задворкам и к лесу. Крыльцо почти обвалилось, крыша текла как раз над обеими спальнями. В раковине в ванной всего один кран, да и тот покрыт многолетним слоем грязи и ржавчины.

Реакция Чака сильно притупилась из-за усталости, так как ему пришлось часа четыре возить Когтя по разным магазинам. Они делали остановки у трех крупных супермаркетов в разных графствах, расположенных на расстоянии нескольких миль друг от друга. Все, что они там приобрели, показалось Чаку совершенно бессмысленным, а в особенности же бессмысленным счел он то, что они не купили все сразу. Однако Коготь с первых минут их знакомства дал понять Чаку, что не собирается отвечать на его бесконечные идиотские вопросы.

— Начинай выгружать сумки и коробки из машины, — велел Коготь.

— Я устал. Не может это все подождать до утра?

— Разгружай, я сказал. Сейчас же. Учебный год начался. — Чак осклабился.

— В какой школе?

— Заткнись и приготовься к учебе. Я собираюсь преподать тебе несколько уроков на тот счет, как организовать веселую жизнь в твоей глухомани.

Через час ломберный столик в том, что, вероятно, в лучшие времена являлось гостиной, был завален разорванными мешками и вскрытыми коробками. Когда Коготь показывал Чаку, как смешивать их содержимое, он удивил молодого человека своей неожиданной и ранее нехарактерной для него разговорчивостью.

— Эта твоя сестренка, она что, втюрилась в профессора Мерфи?

— Я же вам говорил, что практически и словом с ней не перемолвился с тех пор, как вышел из отсидки. Я решил у нее перекантоваться только до тех пор, пока не найду что-нибудь для себя. И потом у нее очень чисто, в тысячу раз чище, чем здесь. А что касается ее и профессора Мерфи… очень сомневаюсь. Она просто такая правильная. Она всегда такой была.

— А что тебе известно о Мерфи и о его жене?

— Не смешите меня. Вы, в самом деле, думаете, что я знаком с этим учителем и его женой? Единственное, что я могу сказать, — это то, что моя сестра знала их еще по своей церкви, до того как поступила в колледж. А чего это вас так заинтересовал этот Мерфи?

— Воин всегда должен знать своего врага.

После того как Коготь вечером отослал Чака домой, позволив тому воспользоваться взятой напрокат машиной и приказав вернуться утром для новых поездок по магазинам, он вынул спутниковый телефон и набрал нью-йоркский номер.

Шейн Баррингтон ответил не сразу.

— Вы человек неверующий, Баррингтон, я знаю, но готовьте власяницу и траурный костюм. Через два дня вам предстоит объявить о трагической гибели вашего единственного сына Артура.

К тому времени Баррингтон уже начал бояться звонков Когтя. Единственным утешением служили лишь их краткость и то, что они были явно предпочтительнее визитов этого монстра.

— С тех пор как вы убили моего сына, прошло уже достаточно много времени. Я не могу сейчас делать подобных заявлений.

Коготь извлек из кармана блокнот, с тем, чтобы не упустить никаких подробностей.

— О, все значительно проще, чем вам кажется. Ну, во-первых, вы богаты и могущественны, а в этой стране упомянутый факт означает, что вы вольны поступать так, как вам заблагорассудится. Такой богатый подонок может даже купить сочувствие американской публики. И именно этим вам предстоит теперь заняться.

— В какие времена мы с вами живем: в лучшие или в худшие? Голосуем поднятием рук. — Мерфи стоял у кафедры. — Кто думает, что мы живем в худшие времена?

Несколько студентов, не задумываясь, подняли руку, но большинство явно колебались.

— Ну что же вы, не бойтесь, ребята, ваш выбор никак не повлияет на экзаменационную оценку. По моему курсу — уж точно. Итак, кто за худшие времена?

Около половины студентов подняли руки.

— Теперь оптимисты. Кто считает, что мы живем в самые лучшие времена? — Чуть меньше половины присутствующих подняли руки. — Относительно остальных, тех, кто не знает, в хорошие времена он живет или в плохие, я склонен все-таки надеяться, что их неуверенность не простирается так далеко, чтобы ставить под сомнение факт собственного существования в принципе.

— Ну и какой же ответ правильный? — выкрикнул студент с задних рядов.

— Я нахожусь здесь не для того, чтобы навязывать свое мнение, что бы там ни думал декан Фоллуорт. Но должен вам сказать, что со времени грехопадения Евы многие были склонны полагать, что лучший период в жизни человечества уже позади, цивилизация пребывает в состоянии медленного распада и нас ожидают еще более мрачные времена.

— Конец близок! — прозвучало чье-то восклицание.

— Да, многие из вас, бесспорно, видели известный и уже избитый карикатурный образ: безумец бежит по улицам с плакатом в руках «ПОКАЙТЕСЬ! KOHEЦ БЛИЗОК». Некоторые полагают, что такой взгляд на мир есть проявление идиотской крайности, достойной лишь осмеяния.

Тем не менее, в большинстве обществ на протяжении всей человеческой истории люди упорно стремились отыскать знаки, знамения, богов, идолов и, наконец, науку — да, и науку тоже, — с помощью которых можно было бы более или менее точно предсказывать будущие события, в особенности события печальные и опасные. В большинстве подобных обществ мужчины и женщины, способные истолковывать знамения и предсказывать будущее, пользовались особым почетом, по крайней мере, до тех пор, пока их не уличали в обмане или пока не сбывались самые страшные из их предсказаний.