И твердость Олиного решения опять пошатнулась. Она должна все знать, чувствовать, слышать, видеть…

– Жанна, у меня нет сил с тобой спорить, – попыталась не показать видимой капитуляции Оля, – приходи во вторник пораньше, если хочешь, поговорим. Собираемся в прежнем составе, если Тонечка не заболеет.

– Ладно-ладно, дорогуша! Я только приведу кое-кого…

– Ах да! Забыла совсем! Вчера Александра встретила. Обещал быть.

– Вот что! Ну ты – и шустрая саламандра! С мужчинами значит все в прошлом! Ну, Оленька, посмотрим кто кого! – сказала с улыбкой и без обиды Жанна, – я побежала, вон коляска ждет, сегодня на сцену, в двойке! Надо успеть к прогону…- она звонко чмокнула воздух рядом с Олиным ушком, обдав лицо подруги теплым ароматом вафель, и умчалась к Александровскому проспекту.

Оля дождалась замешкавшихся на выходе родителей и под руку с отцом и матерью пошла на воскресный обед. Ефросинья ковыляла позади, переговариваясь с окрестными низкочинными знакомыми, собирая пересуды про всю Петроградку. Настроение было благостное, на обед все предвкушали обильные блины с жирными начинками. Съесть надо было все успеть сегодня.

Во вторник, только отец после обеда задремал у библиотеки, на пороге уже нетерпеливо стучала ножкой Жанна.

– Давай, рассказывай, чего там у тебя с мужчинами, – спросила она шёпотом у помогавшей снять манто Оленьки.

– Понимаешь, Жанночка, тебе, наверное, это все странно, но мне симпатичен один человек… Я думала, романтика – это что-то светлое, красивое, а у меня столько мыслей гадких рождается, что мир будто перевернулся и летит ко всем святым. Я спать не могу, есть не могу, с родителями не могу общаться, вспыхиваю по пустякам, а потом стыдно… Вот тогда-то я и решила, что мир в доме важнее всяких любовных переживаний. А ты вот мне все карты спутала! Я же, действительно, пока им горю, столько всего написала… Давай я тебе, кстати, почитаю, пока никого нет…

– Э, не… на меня весь этот девический жар не выливай, я уже этим переболела. А кто твое сердечко-то встревожил? Кто-то из наших? – критически рассматривая себя перед зеркальным шкафом, ткнула Жанна в сторону гостиной, где обычно собирался кружок друзей.

– Я бы не хотела… Тише, пройдем ко мне, в гостиной папа отдыхает пока… Не хотела бы никому рассказывать, – еще тише зашелестела Оля, приоткрыв тяжелые портьеры гостиной. Пробравшись на цыпочках за спинкой кресла, в котором под развернутой газетой сдавленно всхрапывал Алексей Христианович, девушки попали в коридор, ведущий к Олиной спальне.

– Даже мне? – театральным шёпотом произнесла Жанна, – Вот так подруга называется! Я вот тебе – всё-всё! Хочешь расскажу про Аркадия из конторы? Ему сорок восемь, женат, детей нет, меня склоняет к… Говорит, двоюродная сестра из меня превосходная!

– Ой, фу! – Оля зажмурила глаза и замахала руками, как крылышками.

– Тогда вот про Сашку – кадета, с которым во вторник встречалась, – при этих словах Жанны Оля заинтересовано склонила голову, так что идеально стоящий белый воротничок приоткрыл изящный изгиб ее длинной шеи.

– Которого ты к нам привела? – уточнила она.

– Ага, хорошенький! Но дурень редкостный! Ну, вот одна извилина, ей Богу! – стала полоскать приятеля Жанна.

– Ну, давай, про Сашку! – усадив Жанну в кресло, Оля аж подпрыгнула от нетерпения. Присев возле подруги, она сложила обе руки ей на колени и заинтересованно уставилась, ожидая длинного рассказа. Оленька рассчитывала услышать всю его биографию, всевозможные сплетни и… Нет, про возможные отношения Александра с Жанной Оле лучше не знать.

– Значит, это он к тебе по ночам в кошмары влазит?! – уличила подругу Жанна, ехидно прищурив глаз и обняв белокурую голову подруги.

Вместо признания Оля округлила серые глаза и похлопала длинными полупрозрачными ресницами. Жанне показалось, до слезы недалеко.

– Ладно-ладно, дорогуша, расскажешь, когда время придет… Итак, Александр Точъ! С начала рассказывать? – Оля кивнула, – Родился где-то на севере, вроде в Архангельске, что ли… Но семья из Петербуржских, у них тут особнячок на Васильевском. Меня всегда такие забавляли: их сослали при царе горохе, а они служить идут, да такие патриоты! Он всегда орет, чуть что «Я присягу давал!» – Жанна смешно скорчила лицо, как ей казалось, соответствующее раздухорившемуся вояке. Оля прыснула со смеху в шёлковые складки ярко рыжего платья Жанны. – Живет, понятно, в корпусе, дом они внаём сдают, я узнавала. Александру, как и мне с ним, ничего не светит. Ему уже двадцать один, так что, в этом году кончит училище и к моей матери на Родину. Во Францию на фронт!!

Оля вздрогнула и окончательно выдала себя:

– Как же так?.. – кончик носа у неё покраснел, и из переполненных влагой глаз, прорвавшись сквозь потемневшие ресницы, потекли крупные детские слезы. Она поджала губу и отвернулась от рассказчицы, как от предательницы.

– Ну что ты, глупенькая?! У тебя до конца мая вся весна впереди, еще наиграешься десять раз! Мало ли весной красавцев ходит? – Жанна наклонилась и прижала Олю к мягкой, ароматно-кружевной груди. Та взвыла и разразилась настоящим водопадом слез с всхлипами и соплями. Жанна закатила глаза,– ну что же ты ревёшь? Ты ведь его не знаешь совсем, – инстинктивно она стала покачивать и гладить Олину голову. – Я тебе докажу, нет, он сам докажет, что не пара тебе… Ну-ну, миленькая моя, тише. Вот увидишь, через месяц ты поймешь, что он непроходимо глуп! Ты не волнуйся, он мой случайный знакомый, я с ним ни-ни...– решила сменить направление разговора Жанна, – Хочешь, пойдем завтра днем в зоосад, погуляем? Ты с Андрюшкой, а я Александра возьму, а потом поменяемся?

– Да? А так можно?

– А чего ж нельзя? Мы с Андреем на свои темы поговорим. Он столько о Франции знает! А вы там пока познакомитесь, кое-что может и прояснится…

Оленька встала, неуверенной походкой прошлась за ширму, тихонько высморкалась:

– Спасибо, тебе, Жанночка! Ты – такая чуткая девушка! – сказала Оля, гнусавя в платок, Жанна опять закатила глаза, – Только ты никому не говори! – снова вспыхнув, выглянула из-за ширмы Оля.

– Конечно-конечно, дорогуша, я буду молчать, как мертвая!

В это же самое время прозвенел колокольчик в передней. Девушки засуетились, поправили друг другу прически, воротнички, помахали ладонями друг у друга перед носом, будто веером, и, взявшись за ручки, шагнули встречать гостей.

Перед зеркалом в коридоре топтался Андрей, зализывая гимназический чубчик. Он сильно вытянулся за зиму, начал бриться и уже совсем чувствовал себя взрослым. Увидев девушек, он развернулся почти по-военному и изящно кивнул головой, так, что только зализанный чуб взметнулся вверх и, рассыпавшись, прилип ко лбу смешным темным кустом.

– Добрый вечер, дамы! – отрапортовал он, а очки предательски начали потеть. Оля приветственно кивнула головой.

– Здравствуй-здравствуй, Андрюша! – с ужимками поздоровалась Жанна протягивая руку. Андрей немного замешкался, но приник губами к кружеву перчатки взрослой красавицы, и, не разгибаясь, потянулся к тому месту, где по его расчету должна была оказаться рука Оли. Руки не было. Оля уже убежала в гостиную.

– Вы сегодня – просто фея! – низким мурлыкающим голосом сказал Андрей, подхватывая Жанну влажными ладонями за локоток. Он проводил ее в освободившуюся от храпа комнату и размеренным шагом обвел вокруг стола.

– Вот, кривляка! Где ты, Андрюшка, этой пошлости нахватался? – Жанна привычно стерпела мужские повадки, которых она, к слову, не ожидала увидеть от пятнадцатилетнего гимназиста, – Как дела в гимназии? ПапА тебя не выгонит, из-за того, что ты за барышнями волочишься? – кольнула она Андрея, нарочно проговорив «папА» с ударением на второй слог.