Рюха идет за холеным, тут, главное, не забыть, что он теперь не Рюха…
– Сын-то мой помер, этот Ка-Эс никого не щадит… а билет на троих… там жена еще, жена тоже сгинула…
– А-а… Тюша?
– Охренел? Кто сюда нежить пустит… еще демона какого приволоки, их тоже жалко…
– А… к-куда летим?
– А он Ка-Эса подальше. Не боись, сюда не просочится… охрана следит… говорят, они на-днях парня какого-то застукали, у него на виске родинка, три завитушки, как шестерочки… его на клочки порвали.
– Охренеть можно.
– Не можно, а нужно…
Падают минуты, тают на мертвой земле.
Тюша ждет – где-то там, за холмами, за лесом, затаился Ка-Эс. Интересно, какой он… Говорят, на человека похож… Может, вон там, ходит вокруг Ковчега, ищет, куда бы забраться – Ка-Эс. Или вон припадочная какая-то тащит за руку чумазую дочурку, бьется кулаками в стальной корпус, ревет белугой, пя-а-а-ать лет, пя-а-а-ть лет, да откройте же, да сердца у вас нет… Или вон тот, сидит у дороги, тощий, как зубочистка, раскачивается из стороны в сторону.
Спускается ночь – может, последняя. Так непривычно, когда небо беззвездное. Тюша, дуреха, еще желания загадывала, когда звезды падали…
Ничего не сбылось.
И когда луна упала – тоже.
Народ потихоньку отползает от Ковчега, чует беду. Закрываются шлюзы, припадочная бьется о стены, кто-то сбивает ее точным выстрелом…
Вспыхивают огни.
Вздрагивает земля.
Тюша отползает назад, назад, ладонью в лужу, ч-черт, опять кровь… ч-черт, помянула всуе… Все стихает, даже демоны затаиваются – где-то там, там, даже кресты перестают стучать по дорогам.
Грохот рвет воздух, Тюша зажимает ладошками, что осталось от ушей. Лопаются истонченные перепонки, крови нет, какая-то мутная слизь… Рокот не утихает, видно, мертвец как-то иначе слышит, не ушами…
Ковчег рвет напополам небо, уходит – в беззвездную даль. Тюша смотрит, будто пытается разглядеть там Рай и Землю Обетованную…
– Красиво ушли.
– Ага…
Кто-то стоит рядом, за Тюшей, тоже чего доброго мертвечина, другой на Тюшу и не позарится…
– А то пойдем… там избенка какая-то притулилась… Айда, заночуем, пока там не занял никто…
– Ага…
– А то сейчас сама знаешь… кто первый хапнул, того и будет…
Тюша встает из дорожной пыли, оборачивается…
– Рюха, ты какого…
– Да такого…
Машет рукой.
– Чего… выперли, что ли?
– Да нет… сам я…
– Ты чего, с дуба рухнул, сам? На хрена тогда все?
– Да не знаю я… как-то… ты тут… земля тут… свалить-то оно… проще простого… так…
– Пьяный, что ли?
– Пьяный. Да я не поэтому… а вообще…
– С Ка-Эсом, что ли, сражаться будешь, супермен хренов?
– А что… – широко зевает, скалит желтые зубы, – ты мне скажи, кто-нибудь пробовал?
– Да пробовали, говорят… Люди в него стреляют, замертво падают… мне одна девка рассказывала, как бы всей деревней его ловили, как бы все окаменели…
– Как бы… если бы… да кабы…
– Земля не родит…
– А засеять кто-нибудь пробовал? Вы хоть что-нибудь сделать пробовали, чтобы Ка-Эса этого не было? Хоть что-то… хорошее?
Рюха в бессильной злобе колотит по земле – по земле, на которой затаился Ка-Эс. Смотрит – в беззвездные пучины, где скрылся Ковчег. Рюха не знает, где Ка-Эс. Он еще не знает, как Ка-эс вошел в Ковчег, предъявил билет, выбирал себе каюту, а тут у вас холодновато что-то, а вот это ничего, вот можете же подготовить, когда хотите… Рюха не знает – как ехал в джипе Ка-Эса. Рюха не знает – как Ка-Эс войдет в каюту и пристегнет ремни. Рюха не знает – как в первый день треть людей в Ковчеге умрет, и треть воды обратится в кровь, и треть батарей выйдет из строя. Рюха не знает – как в одну ночь на корабле исчезнут все…
Рюха не знает. Он никогда не узнает этого. Он идет к заброшенному дому, крутит ворот колодца – так, просто, наугад, надо же, вода, вроде бы еще утром здесь кровь была… Рюха смотрит из окна в холод ночи, за темные горизонты, где-то там затаился Ка-Эс – Конец Света.
Мы платим за ваши мозги
Рустам еще раз оглядел ряды сосудов, чем-то похожих на глиняные кувшины. Чего ради хранить это в кувшинах, как джиннов, ей-богу, еще бы печать какие-нибудь восточные-арабские прилепили.
Почему-то Рустам представлял себе все это иначе. Не так, но… какие-нибудь колбы, на худой конец – банки, да и вообще, странно как-то.
Ладно. Не его, рустамово, дело. Двадцать, двадцать пять, тридцать… сто пять. Сто пять штук. Это еще и бонус выпадет. Если у них только по-честному все. Без обмана.
Заверещал, надрываясь, телефон, этот единственный звук в тишине зала был почему-то пугающим.
– Компания ВИП слушает.
– День добрый….я тут… по объявлению.
Рустам тихонько кивнул. Ага, стесняется. Ничего… разговорим.
– Та-ак, очень хорошо, продолжайте.
– Вам тут… работники нужны.
– Нужны. Очень нужны.
– У меня незаконченное высшее… два курса…
– Гхм… ну вы же умный человек, верно?
– Да как вам сказать… мои работодатели так не считали.
Рустам снова тихонько кивнул. Уволили, не иначе.
– Много они в людях понимают… Сами виноваты, такой кадр потеряли… Вы это… чем в свободное время занимаетесь?
– Ну-у… всякое…
– Стихи пишете?
– Пишу.
– Вот видите, как… а говорите, не умный… все бы такие неумные были. Мы заплатим за ваши мозги. Очень хорошо… Офис наш на проспекте Ленина видели?
– Приходилось.
– Ну, вот и славненько, туда и подъезжайте к часу. Будем очень рады вас видеть. Нам нужны ваши мозги. Как вас зовут?
– Игорь.
– А меня Рустам, очень приятно. До встречи.
Короткие гудки. Кажется, что-то не так сказал. Ладно, не ошибается тот, кто ничего не делает. Рустам посмотрел на часы, присвистнул, что-то засиделся, ехать надо, туда на этот проспект пока доедешь, состаришься к чертям и зубы выпадут.
Рустам волновался. Он всегда волновался перед этим… этим… А казалось бы, всего и делов, встретиться, поговорить, день добрый, Рустам, очень приятно, и главное, слоган этот не забыть, мы платим за ваши мозги…
Еле-еле успел – до того, как собрались люди, как сбились в кучу в коридоре, их же там еще подержать надо, строго процедить сквозь зубы – я вас позову, еще… Еще разложить на столе книги, развесить картины, пусть думают, что живем в этом офисе с самого сотворения мира, еще Адама принимали на работу, подписывали с Авелем контракт…
– День добрый. Проходите.
Широкая улыбка. Вот это главное, широко улыбаться, люди это любят… Заходят – бочком-бочком, все какие-то потрепанные, побитые жизнью, как будто стесняющиеся самих себя. Вот у этого сто пудов высшее, этот вообще на аспиранта похож… А вот женщина сидит, ногти кусает, так и кажется, что два высших, не меньше… А у Рустама девять классов и коридор, вот и смотрите теперь, кто кем рулит…
– День добрый, – широко улыбаемся, – меня зовут Рустам, буду вашим непосредственным начальником, надеюсь на долгое плодотворное сотрудничество.
Ага, притихли… как будто их по холке погладили.
– В наше время интеллектуальная собственность приобретает все большую ценность. Книги… картины…. Произведения искусства… за них отдают все большие и большие суммы.
– Вашими бы устами да мед пить, – кивнула женщина в первом ряду, – кто бы отдал.
– А вы предлагали?
– Да сплошь и рядом. Не берут.
– Да ну? – выражаем искреннее удивление, – много они понимают. Мы бы с вами пораньше встретились, вы бы уже в золоте ходили… Вы… стихи пишете?
– Картины.
– М-м… можно взглянуть?
– А что, приносить надо было?
– Конечно, в объявлении же сказано… Ну ничего страшного, завтра принесете, я вам верю. А пока, – поворачивается к присутствующим, – разрешите… посмотреть ваши работы.
Пробегает пытливым взглядом рукописи, рисунки. Вот это отстой, графоманство чистой воды, вот в этом что-то есть… ух ты… новый талант вытащили… навозну кучу разрывая, петух нашел жемчужное зерно. Этот… так себе, ладно, сойдет. Эта…
