– Да я не на тебя, а на ХТЗ, не любит, падла, работать.

– Ты себя вини, а не трактор.

– Ты знаешь, сколько он уже работает? Давно пора на металлолом.

– Не уважаешь ты его, вот поэтому он и не хочет работать.

– Да я же шофёр! Права на машину забрали, а на эту колымагу посадили. А ты знаешь, как ХТЗ расшифровывается?

– А кто не знает: Харьковский тракторный завод.

– Не угадал – Хрен, Товарищ, Заработаешь.

– Оригинальное название! А за что у тебя права водительские забрали, за пьянку?

– А за что ещё забирают? Через полгода пересдавать буду.

Степану надоело слушать дурацкий диалог:

– Хотите, я вам анекдот расскажу?

И, не дождавшись ответа, начал:

– Пожилой сантехник и фазан[20] устраняли аварию в подвале. Проблема была под канализационной водой, поэтому пришлось нырять в это говно. Сантехник исправляет, а фазан подаёт то инструмент, то ещё что-нибудь. Опытный сантехник устранил неисправность и с умным видом наставника ученику заявляет: «Учись, а то так и будешь всю жизнь ключи подавать!»

– Ты это на кого намекаешь? – чуть не в один голос возмутились мужики.

– Просто вспомнил, – подкидывая дрова в печку, пробубнил Стёпа.

– Стёпа, я смотрю: вид у тебя не товарный, иди-ка ты на нары, полежи, а мы без тебя справимся.

– Ничего, доварю.

– Старших надо слушать! Привыкай – через год в армию.

– Ладно, уговорили, действительно нога разболелась.

Стёпа забрался на нары и лёг на спину.

– Стёпа, а чем заправлять?

– На окне стоит.

– Здесь две открытых банки «Великой китайской стены»… Обе высыпать?

– Конечно обе. Как открыты?!

– Как любая банка – ножиком! Дурацкий вопрос задаёшь…

– Я имею в виду: почему они открыты – ничего повар об этом не говорил?

– А чего ты всполошился?

– А когда их открыли? Может, они уже пропали или мышь там побывала…

– Да брось ты!.. Прокипятим – все микробы подохнут.

– Микробы-то подохнут, а вот окисление… Банка ведь железная.

– Я уже высыпал.

– Нашли, о чём беспокоиться, – встрял Ваня, – накладывай, я поем, если не подохну, значит, всё хорошо.

Юрка наложил сразу две чашки вкусно пахнущей гречневой каши:

– Я тоже хочу экспериментировать.

С нар донеслось:

– И мне накладывай.

Стёпа осторожно начал слазить с нар.

– Ты лежи, я принесу.

Дружно застучали ложки, через десять минут вымытая посуда была в ящике.

– Матушка рассказывала, что целая семья умерла от подобной окисленной тушёнки, – вспомнил Стёпа, прощупывая живот.

– У нас соседи отравились, скорую вызывали, – забеспокоился Юрка.

– Здесь скорую не дождёшься, – отозвался тракторист.

И пошли печальные воспоминания… Страх начал действовать как инфекция, поражая всех подряд. Не прошло и часа, как вся «команда» вышла на пригорок перед ручьём и, засовывая по два пальца подальше в глотку, пыталась вызвать рвоту. Сначала получилось у тракториста, затем у Стёпы. Юра оказался последним. В это время остальные лесорубы вернулись с деляны. Странная картина предстала перед их глазами: лицом к Китаю стоят трое мужиков и рыгают.

– Эй, там, на бугре, вы что, китайцев дразните? На международный скандал нарываетесь? У нас и так Хрущёв все отношения с ними испортил, а вы, «ревизионисты»[21], ещё усугубляете, – сдерживая смех, прокричал Наум Иванович.

Стёпа поковылял к мастеру:

– Наум Иванович, мы сварили кашу с тушёнкой, подумали, что испортилась: давно открытая – вот и перестраховались.

– Ты сильно хромаешь – отдыхай. Карасик покормит нас отравленной кашей.

Люди давно так заразительно не смеялись над «придурками»!.. Насмешки и приколы продолжались до конца командировки.

Через пару недель план по заготовке древесины был досрочно выполнен. Бригада снялась со своего обжитого «табора» и двинулась на станцию Ушумун. Завершал колонну лесовоз, загруженный брёвнами; на одном из них, удобно устроившись, сидел Стёпа, ему снова не хватило места в кабине. По-весеннему голубело небо и грело солнце.

Кто здесь не был, это не поймёт.

А кто был, навеки не забудет.

– Весна. Крестьянин торжествует: снял тулуп и в ус не дует, – вслух перефразировал известное с пятого класса стихотворение Степан, увидев свисающую с крыши, покрытой шифером, довольно большую сосульку. Ярко светило солнце и казалось, что большие сугробы снега под забором стали тёплыми. Облепив большой куст черёмухи, весело чирикали воробьи. «Они тоже чувствуют весну. А почему – тоже, да они ближе к природе, поэтому веселее и счастливее людей», – подумал Стёпа, ковыряя кирзовым сапогом недавно выпавший мягкий и ещё совсем белый, не запачканный дорожной пылью и гарью снег. Вышел со двора, огороженного штакетником, сел на скамейку и, подставив лицо тёплым лучам солнца, закрыл глаза. Спокойствие и умиление охватило восемнадцатилетнего парня.

– Ты что, спишь?

Стёпа открыл глаза – перед ним стоял Юрка Жунковский.

– Греюсь.

– Да, солнышко работает, – присаживаясь рядом, как-то по-стариковски произнёс Юрка.

Минут пять ребята сидели молча, щурясь от весеннего солнца.

Первый заговорил Юрка:

– Последний год учёбы. Ты куда наметил поступать?

– Я же пока в вечерней школе. Ты сам знаешь, у меня с точными науками полный швах. Все эти физики, химии, алгебры не для меня. Я в литературу бы пошёл, но с моим почерком точно не пролезет.

– А я в лётное училище наметил.

– Ты пройдёшь, – уверенно подтвердил Стёпа, – ты парень настырный. Вот решил научиться играть на баяне – научился. А я на гармошке пиликал-пиликал, так, кроме «Ты подгорна, ты подгорна, широкая улица…» да «Барыня-барыня…», толком ничему не научился. А на гитаре семиструнной не успел: Эдька увёз к себе на пароход – теперь на палубе после вахты брынькает. Ты же знаешь – он речное училище в Благовещенске закончил. Единственное, что я сделал в музыкальной сфере, это в духовом оркестре на басе научился лабать – когда в интернате учился.

– А я на корнете играл, у нас в ДК.

– Корнет когда-то был главным солистом в оркестре.

– Да, теперь труба… Помню, Эдька тебе тельняшку привозил – зимнюю, а ты её летом носил в жару.

– Успел похвастаться перед пацанами, осенью он её забрал: поносил – хватит!

– Поступишь куда-нибудь.

– Я уже решил, поеду на комсомольско-молодёжную стройку в Солнечный.

– Это где-то в Хабаровском крае?

– Да, под Комсомольском.

– Молодец, строителем быть почётно.

– До армии поработаю, там видно будет, куда поступать.

– Тебе бы в военное училище: ты всегда был командиром, когда в войну играли.

– Эй, командиры, шагом марш за стол, я уже накрыла, – из-за забора послышался голос Стёпиной мамы.

– Спасибо, тёть Маруся, мне пора, а то мамка то же, наверное, ждёт, – будет ругаться.

– Как хочешь, а клёцки на молоке ты любишь, я-то знаю.

– Я галушки со сметаной люблю.

– А какая разница, и с молоком пойдёт, – вмешался в разговор Стёпа.

– Уговорили, только я ненадолго.

– Ну что, Юра, всё же в «лётное» поступаешь?

– Да, пришло время.

– Стёпа забрал документы из мореходки, чтобы меня поддержать, а теперь уезжает на стройку.

– Кажется, у китайцев есть поговорка: «Родители и учителя только открывают двери, а дальше человек идёт сам», – ответил Юра и грустно улыбнулся.

Через неделю Степан приехал в Солнечный, вышел из автобуса, поставил свою спортивную сумку на сугроб и спокойно осмотрелся. Яркое солнце сверкало на голубом безоблачном небе. Заросшие лиственницей и елями сопки, покрытые снегом, окружали город-спутник Комсомольска. Около десятка пятиэтажных домов, часть из которых явно находилась в стадии незавершённого строительства, возвышались на сопке, под которой расположился посёлок щитовых бараков.