– Принимай древесину!

– Ты-то откуда взялся? – удивился Бобур.

– Да вот на повышение пошёл – больше метра над землёй сижу.

– А сколько платят?

– Не знаю, как у вас, а у нас в Биробиджане – как куб, так руб!

И оба дружно расхохотались.

– Ты что, сюда базарить приехал?! – сквозь шум двигателя раздался мощный голос Августа.

– Бегу!

Степан быстро, как будто это делал всю жизнь, отстегнул чокера. Подождал, пока они все освободятся, и радостно запрыгнул в кабину.

– Ты куда? Я тебе разве не говорил? Я в Ушумун еду, как бы дизель не гавкнул по дороге, надо срочно подремонтировать.

– А я-то думаю, что это меня ни с того ни с сего к тебе направили? – как-то вяло произнёс Стёпа. – Мне что, здесь оставаться?

– На машине подвезут. Скажешь мастеру, что я на ремонте. Не унывай: уныние – смертный грех! А вообще – ты молодец, работал хорошо. Пока!

Крепкое рукопожатие – и Стёпа остался на складе в странном недоумении и растерянности.

– Ты чего не укатил с Августом?

– Да он на ремонт, дизель перегревается.

Степан сел у костра, подкинул пару веток сосны и, глядя в огонь, задумался: «Вот суетятся люди, валят лес, строят из него дома… Сколько лет простоит дом? Столько, сколько росло это дерево – лет сто, не меньше». Стёпа решительно встал, подошёл к штабелю, выбрал среднее дерево и спокойно, не спеша начал считать годовые кольца. Вскоре он, довольный, вернулся к костру: «Точно – сто одиннадцать лет. А ведь мог кто-нибудь сломать, и всё – не было бы дерева. Или повредили бы – тогда оно выросло бы кривым, никому не нужным. Так и люди: вырастают все вместе, а становятся разными: и кривыми, и больными, и дурными… Некоторых уже не исправишь. Одна надежда, что хотя бы часть из моральных уродов приспособится к обществу… Сколько среди нас таких приспособленцев? Много!.. Вот таких проверяет случай, время, война… Там они и обнажают свою сущность – становятся тем, кем они и были на самом деле».

Размышления прервал шум подъехавшего порожнего хлыстовоза. ЗИЛ-130 плавно остановился, водитель Семёныч, приехавший последний раз подзаработать перед уходом на пенсию, вылез из кабины:

– Мастер послал за вами. Двоих могу взять в кабину, как-нибудь втиснетесь, а ты, Стёпа, как самый крупный, – поедешь сзади. Только держись покрепче.

– А за что на этой площадке держаться? За воздух зубами?

– Не за стойку же… Держись за передний борт, других вариантов нет.

– А может, мне лучше сразу на прицеп залезть?

– Ты дошутишься! Не дай бог слетишь – вот тогда прицеп тебя добьёт.

Степан неуклюже забрался на площадку. По краям лесной дороги из-под снега торчали вывороченные с корнем пни, кустарник и прочий таёжный хлам. Дорога использовалась только зимой, летом сюда не проберёшься ни на какой технике. Стёпа мёртвой хваткой вцепился в борт, обшитый жестью. Машина плавно тронулась. Даже при небольшой скорости стоять на «полусогнутых» было весьма неуютно. В ватных рукавицах руки быстро потеряли цепкость. Машина шла на третьей передаче, но её трясло и подбрасывало на каждой кочке, как телегу на полевой дороге. Несмотря ни на что, на сопку забрались благополучно, но на крутом спуске Семёныч не успел переключиться на вторую передачу, как машина полетела под откос. Здесь уже стало не до переключений – успевай рулить! Стёпу подбрасывало, как мячик, того и гляди – руки не выдержат и вывалишься, как птенец из гнезда.

«Всё! На повороте точно перевернёт, – лихорадочно пролетело в голове, – может, прыгнуть – шансов остаться в живых будет больше, если, конечно, не попадёшь под прицеп. Нет, буду держаться до конца!»

На левом крутом повороте Стёпа неимоверными усилиями удержался, вцепившись во взбесившуюся машину. Склон резко снизился, и машина как ни в чём не бывало затарахтела по дороге, даже не остановившись. Стёпа выпрямился во весь свой немалый рост и во всю лужёную глотку закричал:

– Ах у дуба, ах у ели вы, наверно, уху ели!

Вечером усилился ветер, появилась позёмка. За завтраком Наум Иванович объявил:

– Всё! Завтра – выходной. Точно пурга разыграется…

Никто не стал возражать, кое-кто обрадовался, а Стёпа подумал: «Ну и слава богу, надо отдохнуть, что-то я устал».

Ночью у Степана побежала кровь из носа. «Давно не бежала, пора освежить прокисшую кровь», – с иронией подумал Стёпа. Тихонько, стараясь не задеть товарищей, слез с нар, взял со стола тряпку, прислонил к носу, натянул штаны, засунул ноги в валенки, накинул фуфайку и, стараясь не скрипеть дверью, вышел наружу. Чёрный лес тоскливо шумел на сопках, ему в унисон подвывал ветерок, небо не проглядывалось за серыми низко опустившимися облаками. Снег, приложенный к носу, быстро наполнялся кровью. С каждой порцией хрустящего снега крови становилось меньше и меньше. Минут через пять кровь остановилась. Стёпа глубоко вздохнул и вдруг услышал странные звуки, пробивающиеся сквозь шум ветра. Казалось, что визжит и хрипит свинья. «Наверное, показалось», – подумал Стёпа и, почувствовав холод, пошёл спать.

К утру ветер затих. По присыпанному свежим снегом насту лесорубы двинули на деляну. Пока шли, Стёпа своим рассказом о странных звуках ночью заинтересовал товарищей. И, как только Сидор Сидорович – опытный охотник – сквозь тонкий слой свежего снега заметил кабаньи следы, предложил:

– Вы идите, а мы со Стёпой осмотрим ближайшую ложбину.

– Надо было ружьё захватить, – забеспокоился Наум Иванович, но возражать не стал.

Метров через пятьдесят, в ложбине между сопок, «следопыты» увидели сначала кровь на снегу, а чуть дальше, за кустами – клочья шерсти вперемешку с кровью и следы борьбы животных.

– Картина понятна, – деловито начал рассуждать бригадир, – волки напали на дикого кабана, вот ты и слышал звуки этой борьбы ночью.

Потрясённый, Стёпа решил уточнить:

– Разве могут волки справиться с кабаном?

– Могут, сынок! Гуртом и батьку легче бить.

– Наверное, проголодались.

– Они всегда голодные, как и некоторые люди.

– Я в детдоме по воскресеньям тоже был голодный, но на волков не нападал – частенько выли, вокруг – лес.

– Что, плохо кормили?

– Кормили прилично, но по воскресеньям на завтрак – сыр, чай с карамельками и печеньем – сыр я терпеть не могу. В обед – гороховый суп и солянка, я эти блюда на дух не переношу, вот ужин – молочная каша с булочкой – это я с удовольствием.

– Это ты зажрался, называется.

Так, за пустыми разговорами, догнали бригаду. День для Стёпы оказался невезучим – при рубке сучка поскользнулся и топором рубанул по голени, прорубив валенок. Сильная боль появилась к обеду.

– Стёпа, оставайся за повара, а ты, Карасик, пойдёшь за него – пора размяться, а то скоро жиром зарастёшь.

Дружный хохот потряс землянку – повар был самый худой в бригаде.

– Я давно просился. Стёпа, подойди сюда, я тебе всё объясню.

Стёпа внимательно выслушал наставление повара.

– Так у тебя уже всё готово, только кашу сварить осталось.

– Да, тушёнка на окне.

Когда все ушли на деляну, Стёпа прилёг на нары и, несмотря на боль, быстро заснул. Снилась ему тайга – огромные заснеженные сосны, он один идёт по глубокому снегу. Снег становится всё глубже и глубже, идти становится всё труднее и труднее, ноги с трудом переставляются. «Как водолаз в глубоководном снаряжении, со свинцовыми подошвами», – подумал Стёпа и сразу же провалился в глубокую яму, нога ударилась обо что-то острое и Стёпа проснулся.

Нога разболелась не на шутку. «Только этого мне не хватало до полного счастья», – усмехнулся Стёпа и осторожно встал с постели. В это время открылась дверь и вошёл Юрка Власов с трактористом Ваней.

– Вот, вернулись, будем ремонтировать трактор.

– А меня, инвалида, возьмёте?

– Конечно! – возмутился тракторист. – Будешь на подхвате: где ключ подать, где поддержать.

– Чего ты психуешь?