И звёзды стали тихо приближаться к ним, становясь всё ярче и ярче, при этом не увеличиваясь в размерах, а они всё поднимались и поднимались к ним вместе с тёплым лёгким туманом, исходящим из парящего пруда. И вот уже пруд оказался под ними в окружении каких-то высотных домов, причудливых небоскрёбов и висячих дорог с садами, неизвестно откуда взявшихся, а девушки всё продолжали подниматься над Землёй в чёрную бездну…

Вот уже и знакомые планеты проплыли мимо них вместе с окольцованным Сатурном и суровым красным Юпитером, и подружки увидели маленькое Солнце, постепенно удаляющееся в чёрную искрящуюся темноту, и теперь они сами стали неспешно парить в межзвёздном пространстве, густо усеянном разноцветными блестящими точками. И вдруг обе подружки, плывя в чёрной пустоте, разом увидели прямо перед собой всю их протекающую жизнь – от рождения до смерти.

Аня увидела себя маленькой, плачущей в песочнице от напугавшего её лохматого длинноухого пёсика. А вот она бьёт учебником по голове Вовку, сидевшего сзади за партой и развязавшего ей бантик в косичке. Вот она уже в ЗАГСе на третьем месяце беременности, вместе с широкоплечим нахмуренным парнем, пахнущим водочным перегаром. А вот и её дети, мальчик и девочка, с которыми она, визжа от радости, купается в полоске морского прибоя. И вот те же самые, уже взрослые дети, стоят у её могилы, опустив головы в знак скорби.

И Жанна увидела всю свою жизнь. Как она маленькой вертится перед зеркалом, примеряя своё новогоднее платье, сшитое мамой. Вот она с мальчиком Сашей из старшего класса, целуется в раздевалке школы на школьном вечере, потея от страха, что кто-нибудь увидит. Вот перед ней промелькнули все её четыре мужа, каждый оставляя ей по ребёнку. И последний её муж, толстый охранник в супермаркете, равнодушный ко всему вокруг, жующий очередной бургер и не отрывающий глаз от телефона со стрелялками…

Но тут их межзвёздное плавание остановил грозный голос дедушки над их головами:

– А вы что тут делаете, непослушные детки! А ну, марш домой, рано вам тут ещё находиться, ведь я вас предупреждал – потеряться можете здесь навсегда без присмотра.

И дедушка Аимка, прервав их путешествие во времени, помог им выбраться из пруда, вытащив каждую за руку из воды, накрыл сухими простынями и отправил домой, идя за ними следом с их одеждой в руках, которую подобрал на лавочке.

Когда на следующий день девушки к обеду проснулись, то в доме уже никого не было, везде было чисто прибрано, а на крыльце, как обычно, сидел их дедушка в своём стареньком тёмно-зелёном халате и курил свою длинную трубочку.

– Дедушка, а что, гости уже все разошлись? – осторожно спросила его Жанна.

– Да, конечно, ещё утром все разъехались, – устало ответил он не глядя на них.

– А когда они опять к Вам приедут? – не унималась она.

– Теперь уж зимой, на Святки, 6 января, ну и потом опять на следующий год, в это же время.

– А что, вода в пруду и на Святки тоже будет тёплая?

– Да, её звёзды нагревают здесь два раза в год, в ночь на Ивана Купала и в ночь на 6 января, для созерцания в это время вселенского бытия из нашего пруда.

– Дедушка, а можно мы к Вам на следующий год летом опять на практику приедем? – попросила его Аня.

– Отчего ж нельзя, можно. Мы гостям всегда рады, девушки вы приличные, только любознательные очень, не в меру, а так ничего, приезжайте, если хотите, чего уж там.

Пообедав, подружки сходили на пруд посмотреть, что там, но и на пруду было всё чисто, и никаких следов вчерашнего празднества не наблюдалось. А водная гладь его была ровной и голубой, как прежде, девчонки потрогали руками воду, но она показалась им холодной, как лёд, и купаться в пруду расхотелось. На веранде бани тихо раскачивалось плетёное кресло, в котором сидел вчера дядя Герман несмотря на то, что вокруг было тихо до звона в ушах.

Через два дня практика у студенток закончилась, и уезжали они от дедушки грустные, на пыльном рейсовом автобусе, в пасмурный день. Дедушка Аим помог им донести сумки до автобусной остановки, сердечно попрощался, поцеловав каждую в лоб, и долго стоял на дороге, махая рукой вслед уходящему автобусу.

– Лучше бы мы не спрашивали деда Аимку про своё будущее, – сказала Аня, когда они отъехали, и, вздохнув, стала глядеть в окно на хмурое небо. – Теперь и помечтать не о чем, всё и так известно, даже как-то жить стало неинтересно. Правильно он говорил, что «мало кто хочет увидеть свою будущую жизнь, потому что она мало кому понравится».

– А давай, когда на следующее лето приедем к дедушке Аимке, попросим его, чтобы он познакомил нас с дядей Германом, – предложила Жанна. – А мы у него попросим изменить наше будущее на более приличное, ну хотя бы как у этой блондинки в жёлтом платье и в бриллиантах.

– Хорошо, давай попросим, – с сомнением в голосе согласилась Аня.

И обе подружки стали думать, о чём они будут просить дядю Германа на следующий год, чтобы он скорректировал их судьбу в лучшую сторону. И уже от этой мечты им стало легче на душе. А сквозь облака на небе приветливо выглянуло солнышко, осветив своими лучами толстые тёмные стволы столетних деревьев, возвышающихся вдоль дороги и своим видом напоминающих причудливые небоскрёбы.

БЕСПРЕДЕЛЬНАЯ ШЕРЕХОВАТОСТЬ ПУТИ

«Торжественное партийное собрание по случаю юбилея партии в актовом зале завода подходило к концу. Фанфары, барабаны и литавры, бухающие невпопад из праздничного оркестра, набранного по случаю из музыкантов с погоста, заглушили последние слова докладчика, и члены партии стройной колонной потянулись к выходу через широко распахнутые ворота проходной. В руках многие из них держали развёрнутые знамёна и транспаранты, символизирующие процветание народа под их руководством в далёком будущем, и красные полотнища празднично трепыхались на ветру.

Широкая свежеасфальтированная дорога вела идущих от предприятия к центральной площади города. Метров через сто широкая дорога стала сужаться, новый асфальт кончился, его заменил старый, растрескавшийся, с рытвинами, а затем и вовсе дорога стала грунтовой, извилистой, ухабистой. Нанятые оркестровые музыканты отстали, присев отдохнуть и выпить у обочины, и праздничная колонна некоторое время шла молча. Идущие удивлённо посматривали по сторонам, где живописные насаждения разнообразных цветов среди растущих рододендронов и кипарисов стали меняться на чертополох и полынь среди засохших деревьев неизвестной породы.

После очередного поворота грунтовая дорога закончилась, и демонстрация вышла на начало широкого бескрайнего песчаного поля, сплошь усеянного обрывками бумаг, газетами и маленькими красными книжечками, похожими на паспорта. У самого края пыльного пустыря, спиной к участникам шествия стоял, согнувшись, неприятно одетый мужчина в кирзовых сапогах. Он зажал между ног собаку бездомной породы, левой рукой держал её за хвост, а правой рукой вытирал псине грязный зад, смятым обрывком партийной газеты. Собака при этом недовольно вертелась, пытаясь вырваться из ножных клещей мужика, скуля и подвывая.

Колонна трудящихся остановилась, и первые ряды членов партии недоуменно уставились на неприглядную композицию из мужика и собаки. Из стройных рядов демонстрантов вышел ответственный секретарь Альфред Макарович Козлов и вскричал:

– Вы что себе позволяете, товарищ! Как можно такой газетой вытирать зад какой-то дворовой псине в такой знаменательный день! Немедленно прекратите это богохульство!

Нарушитель порядка выпрямился, отпустил собаку, которая тут же присела и продолжила процесс дефекации, а мужик, повернувшись к шествию, ответил:

– А чо мне делать, Макарыч, если у Дружка понос. Вы же мне сами не раз говорили, что партиец должен гореть на любой работе, как факел, освещая путь отстающим, а я якобы всегда вяло тлею и не выкладываюсь по полной для выполнения производственного плана. Вот мы с Дружком и решили выложиться на совесть хоть в этом деле, – улыбаясь, подытожил свою речь заводской грузчик Степан Семеныч, вытирая запачканные руки о ватную куртку и штаны.