Местами тропа выходила на речной галечник, где не в диковинку были там и сям попадавшиеся полудрагоценные камешки. Подарки от затерянного мира были щедро разбросаны не только под ногами. По склонам известняковых пород под солнцем переливались вкрапления зелёного турмалина. Геологи пояснили, однако, что эти кристаллы не имеют практического применения, они лишь подзадоривали изыскателей заглянуть в подземные кладовые, обещая немалые скрытые сюрпризы.

Но вот группа вышла на ровную площадку, откуда можно было осмотреться.

Речная долина скрывалась под облачностью, низко осевшей по земле, что было не редкостью на здешней гористой местности. Над белой пеленой угрюмо возвышалась каменная гряда уходящих к горизонту гладко обточенных ливнями скальных образований.

– Вот здесь и малюй, – объявил художнику Егор. – По радиологическому возрасту этим горкам три с половиной миллиарда лет, такие по пальцам пересчитать. Кстати, с тех же пор на Земле началось развитие биологических систем. Вот тебе памятник рождению планеты, его можно и в Лувре выставлять!

На том геологи отбыли, пояснив напоследок, что чуток ниже по тропе, на плёсе, они подёргают рыбку.

Николай принялся за привычное дело. Местечко для зарисовок и впрямь являло собой редкостную природную композицию. Речной распадок. Причудливость обветренной каменной гряды. Мягкие белые облака, прибившиеся к подножию гор. Развернул этюдник, приглядываясь к ближайшей скале, которая притягивала необъяснимой магией. Было в ней что-то колдовское, что приводило сердце в трепетное волнение. «Вот чего мне всегда недоставало! Душевного трепета! Вероятно, именно так работают гениальные живописцы», – подсказывало художнику обострившееся сознание. Но поначалу надо было подобрать наиболее выгодную картину изображения и зафиксировать её фотокамерой, чтобы позже, при работе в мастерской, снимки заменяли вид с натуры. Челноков медленно передвигался по поляне, выбирая выгодную точку обзора. Время от времени он вскидывал фотоаппарат, висевший на груди, и наводил на искомый ракурс объекта.

Стоп! Вот она, точка, с которой открывался вид для создания шедевра путём нанесения масляных красок на льняной холст, изготовляемый из толстой пряжи. Широко распахнутые глаза художника устремились на вершину, увенчанную каменной головой азиата. Плотно обёрнутая чалмой горбоносая голова вполоборота, свисающий по заплечью кусок ткани, глазные провалы – всё это создавало образ духа гор, которому издревле поклонялись местные шаманы, приводящие себя в религиозных обрядах в состояние неудержимого экстаза.

Живописец лихорадочно набрасывал карандашом эскиз будущего шедевра, весь поглощённый царившей в местечке аурой, но лучше бы он не погружался в сакральный мир каменного истукана. Челноков всё ещё относил охватившую его лихорадку к состоянию необычайного творческого воодушевления, какого не припоминал за собой даже после принятия изрядной порции спиртного. «Так вот как рождаются шедевры!» – ублажал себя художник. Однако его азарт упорно вытеснялся какими-то тревожными предчувствиями и неодолимым желанием дать ход безотчётной внутренней активности. Он ощущал себя вулканом, готовым выплеснуть скопившуюся энергию. Дальше – хуже! Николай уж не находил себе места в тщетных попытках освободиться от тяжёлого дурмана.

Отчаявшись, Челноков начал оглядываться по сторонам, топтаться на месте в поисках путей к спасению, как вдруг его подхватило порывом неодолимой магии, закрутило и понесло в исступлённой плясовой круговерти по облюбованному пятачку обозрения. Его фигура сгорбилась: головой вниз, подбородком в грудь, руками в стороны наподобие крыльев, и весь этот подневольный ритуал сопровождался гортанными звуками непонятного содержания, адресованными не иначе как древнему божеству. Так шаманы при встрече с Богом впадают в транс.

«Это чалма! – пронзила догадка Николая, обессиленного и обескураженного. – Это она, чалма, вселила в меня дух шамана и гоняет себе в утеху по поляне!» Он бросил взгляд на каменную статую, выкинувшую новый фортель. Глаз великана, ближний к жертве острых ощущений, излучал узкий пучок света! Вот он, памятник, достойный размещения в Лувре! И невдомёк было бедолаге, что это солнечный луч пробился через глазницу, придав природному изваянию фантасмагорический вид. «Бежать! Бежать от этого колдовства, пока ещё работает сознание, пока остались силы для спасения!» – художник с трудом вырвался из состояния неистового возбуждения и, не забыв прихватить этюдник, устремился знакомой тропинкой вниз, вслед за проводниками, устроившими ему весёленькое приключение.

Геологи уже развели небольшой костёр, на котором наскоро готовили хариусов, в изобилии водившихся в реке. Распотрошённых рыб они насаживали на заострённую палочку, или «на рожна», как поговаривали раньше, которую втыкали над раскалёнными углями. Сочные запечённые хариусы отдавали терпкими запахами таёжного костра.

– Угощайся, Никола! – пригласил Егор запыхавшегося художника. – Что-то ты быстро возвернулся. Ну как, схватил чалму за бороду?

– Долго ли сделать набросок и несколько снимков? По ним и буду дальше работать, – уклонился от расспросов Николай, всё ещё находившийся под кошмарными впечатлениями.

По возвращении из памятной поездки Челноков проявил плёнку и отпечатал несколько фотографий загадочной скалы, но при попытках воспроизвести по ним рисунок снова, как и на колдовской местности, начинал впадать в состояние нервного возбуждения и помрачения сознания. С мечтами о шедевре пришлось расстаться.

Как-то в разговоре со знакомой гадалкой Николай проговорился о загадочных фотографиях, хранящих в себе бесовские наваждения. Гадалка, звавшаяся Тамарой, выпросила снимки «для проведения экстрасенсных опытов». Художник поинтересовался у неё природой испытанного им таинственного явления.

– Аномалия, только-то и всего, – ответила гадалка.

– Какая?

– Обыкновенная геопатогенная. Она создаётся в зоне разломов тектонических плит, куда проникает плазма и выбрасывает заряженные частицы. А ещё энергетическую активность испускают подземные реки.

Гадалка оказалась права! Особенно сильно аномалии проявляются в местах подземных рек и речек, когда водный поток, образуя зигзаг по вертикали, сначала выталкивается на гребень течения, а затем обрушивается с высоты бурным водопадом. В этой зоне над земной поверхностью, называемой на языке Всевышнего зоной энергетического захвата, творится невидимый взору атмосферный хаос, в котором земные магнитные поля исковерканы так, будто крутая морская волна разбилась в пену и месиво о прибрежную скалу. В разразившемся магнитном шквале образуется воздушная плазма, перемешанная с мельчайшими микрочастицами физического вакуума, доселе неизвестными науке. У человека, оказавшегося в такой сильной аномалии, блокируется нервная система, он теряет самообладание, впадает в психоз, что и случилось с Николаем при общении с чалмой.

Однако через пару дней Тамара заявилась в мастерскую художника, выложив на стол злополучные снимки, и рассказала о полном провале спиритического сеанса, для участия в котором были приглашены две её подруги. Они расположились за столом, на котором Тамара разложила пасьянс из фотографических картинок каменных изображений. Пристально вглядываясь в молчаливые изваяния веков, гадалка водила над ними ладонями, заряжаясь энергией языческих времён. В напряжённой тишине раздавались заклинания, зовущие приглашённых женщин в неведомый потусторонний мир для встречи с духами умерших предков.

Подруги не спешили с перемещением в чужеродное пространство, в которое, однако, первой угодила сама вещунья чудесных явлений. Её руки вдруг зашлись над фотографиями в судорожной тряске, глаза наполнились диким безумием и раздались истошные вопли: «Держите меня! Держите, там, в горе, старая дубовая дверь, из неё тянутся за мной длинные руки. Держите, они утащат меня!» Подруги вцепились в Тамару, спасая её от зловещих длинных рук. Графина воды, выплеснутой на лицо вещуньи, хватило, чтобы вернуть её в реальный мир.