– Скорая, 44-й, слушаю.
– Алло, это медсанчасть, приемное отделение. Мы вызывали экстренную перевозку, отмените заказ. Больной не дождался.
– Ушел?
– Умер.
– Перенаправлю старшему врачу.
Старший врач скрипит креслом за моей спиной, его работа – решать нестандартные вопросы и разруливать сложные ситуации. Старшим звонят фельдшера с линии и начальство с администрации, полиция и пожарники, к ним подходят диспетчера приема, когда не могут определиться с поводом, они принимают жалобы, общаются с психическими больными и часто вызывающими по телефону, отслеживают ситуации с пожарами и ДТП. Старшие врачи – это суперкомпьютеры в системе 03, намертво приваренные к рабочему месту и нескольким телефонным трубкам, по которым они могут говорить одновременно, быстро и по делу. Откуда их взяли и как обучили, я не знаю, должно быть, они всю жизнь работали на линии, а когда стало тяжело носить чемоданы и пациентов, сели за телефон.
– Скорая, 44-й, слушаю вас. Где болит? Все болеть не может. Наркоман?
– Онкология.
– Какая стадия? У нас нет свободных бригад, обезбольте сами, у вас есть трамадол?
– В таблетках только, а он глотать не может.
– К сожалению, свободных бригад нет, попробуйте измельчить таблетки и сделать клизмой.
– Третьему пульту, 44-й, это старший врач. В медсанчасти тела нет, где умер больной?
– Если звонили из медсанчасти, наверно, там и умер.
– А куда был заказ?
– Во вторую городскую.
– А не наоборот?
– Может, и наоборот. Вот звоните и выясняйте!
– Скорая, 44-й… Да сколько можно звонить!
– А ты номер смени!
– Смешно. Игорь, проснись, пора мир спасать!
– Который час?
Утро, час скучающих шизофреников и одиноких стариков. Их в классификации типичных пациентов величают «вызывашками». Звонят они каждые сутки, а то и раз в час, сообщают разнообразные жалобы. Прибывшая бригада оставляет их на месте, закрывает карточку «органическим расстройством мозга», списывает бесполезный сосудистый препарат. Им ничем нельзя помочь, кроме как приезжать раз в сутки, чтобы проведать. Особенно агрессивных и назойливых диспетчер, подустав за смену, занесет в память телефона, присвоит контакту имя «глухой», «артист» или «припадочный» и час-другой не принимает от него звонки. Потом совесть замучает, возьмет трубку и тут же пожалеет об этом.
– Ало! Ало!
– Не орите в трубку! Когда вы уже слуховой аппарат купите, Лев Иванович! Говорите! Говорите!!!
– Нужна скорая на Татарскую, 150!
– Вы уже вчера вызывали, Лев Иванович! Сегодня что случилось?
– Татарская,150!
– Случилось что? Я вас не слышу, перезвоните!..
Мне надоело, и я отдаю карту в направление. «Человеку плохо…»
– 44-й, скорая слушает.
– Ало, меня зовут Владимир, я нахожусь в районе Томиловки…
– Маш, Томиловку я уже принял, там роды, 36 недель.
– Владимир, вы рожаете?
– Ало! Какие-то помехи на линии. Меня зовут Владимир, и я не рожаю! Я отравился грибами!
– Маш, привет, мы только из второй городской, труп у них.
– Ало, бригада? Ну слава богу, хоть кто-то его нашел. Подробности есть?
– Да, мутная история. Лежал в областной с пневмонией, с улучшением переведен в медсанчасть, оттуда с инсультом увезли во вторую городскую, неврологию исключили, вернули в медсанчасть, потом с температурой опять во вторую, там температура упала, хотели вернуть – и не успели. Покатался перед смертью.
– А вот и Лев Иванович. Твоя очередь отвечать.
– А мне артист дозванивается. Ало. Ну сегодня-то что у вас?
– Плохо мне!
– Голова? Сердце? Почки?
– Все!
– У вас гипертония?
– Да!
– Онкология?
– Да!
– Эпилепсия?
– Да!
– Синдром Клайнфельтера?
– Да!
– Ну, Шарипов, может, сегодня обойдемся без этого?
– Нет!
– Вам поговорить не с кем? Поговорите со мной, зачем врачей гонять?!
– Ало, доктор, это сестра его, не нужна ему скорая, вы же знаете! Ой… похоже, нужна…
– Что там?
– Упал на пол, в судорогах бьется.
– Ну это же артист, как будто первый раз!
– А может, и последний. Девушка, приезжайте, а?
– Вызов принят, ждите.
– Третьему пульту, диспетчер направления. Оформляйте карты нормально! Что значит «съел несвежую дохлую мышь»?
– Это значит «ребенок до года».
– А «инородное тело в женских половых путях»? Подождите, не объясняйте, я не хочу этого знать. И что же оно в них все лезет и лезет.
– Скорая, 44-й. В сознании?
– Нет!
– Дышит?
– С трудом. Уже! Уже перестал дышать!
– Неизлечимо больной?
– Не знаю, я не знаю!
– Онкология есть?
– Он не дышит!
– Вызов принят.
– Третьему пульту, почему «без сознания, причина неизвестна», если онкология?
– Они не уверены.
– Ну как же, вот диагноз в базе!
– Я не посмотрела.
– Бригада после суток, сорвали с пересменки. Привет вам от них.
Без сознания по неизвестной причине – вторая срочность, онкология – третья, раковых больных в четвертой стадии не реанимируют, а значит, делать там бригаде особо нечего. Но я не уверена, я их не вижу, и многое мне неизвестно. Недостаток информации вызывает страх, пока не поймешь, что, обладая властью распределять время, ты все равно ничего не решаешь.
– Ало, скорая помощь, 38-й. Не слышу вас, перезвоните.
– Скорая, 44-й. Я вас не слышу.
Несрочный вызов
Жизнь. Забавно. Как мы находим слова, чтобы обозначить то, что не можем определить?
Диалоги скорой помощи
Это люди. Их узловатые извилистые вены напоминают русла и дельты рек. Сеть капилляров, отбрасывающая тень на усталые веки – трещины на высохшей и такой же усталой земной коре. Складки на их вспотевших и бледных ладонях с дрожащими пальцами – прожилки кленового листа, обращенного к осеннему свету. Шрамы от травм и операций – вызревшие провалы в зернистости августовского млечного пути. Родимые пятна на горячей желтеющей коже объединяются в созвездия. Уникальный орнамент отпечатка пальца – это и русла давно высохших марсианских озер, и рисунок каньона, вид из космоса, и микроскопические трещины на испарившейся капле морской воды. Лопнувший сосуд на склере подобен разряду молнии, морщины в уголке глаза – географически выверенным складкам горных массивов. Они – целые миры и наши пациенты.
А мы – фельдшера, и я понятия не имею, кто мы такие.
Я стою у окна комнаты в общежитии и изучаю свои ладони в свете заглядывающих с улицы фонарей. Света на этаже опять нет. Я смотрю на свои руки: безымянный палец короче указательного. Согласно теории пальцевого индекса, у меня высокая беглость речи, плохой прогноз в спортивных успехах, повышенный риск социопатии и шизофрении и хорошая цветовая чувствительность. Я рассматриваю свои ногти. Ногти аккуратные, чистые, срезаны под корень, ни намека на маникюр. Ногти человека, работа которого подразумевает совмещение сложного интеллектуального и физического труда. В свете фонарей с улицы плохо видно линию жизни и порез от неосторожно вскрытой стеклянной ампулы. Света в комнате нет, потому что сосед с наступлением холодов решил спасаться обогревателем, старенькая проводка не выдержала, и весь этаж остался без света. Ключи от щитка УЗО были у того же соседа, а он благоразумно прятался от раздражительных соседей, и достучаться до него не было никакой возможности. Мобильник у меня разрядился, потому что розетки тоже не работали. Хорошо, что сегодня в ночь смена и можно подзарядить его на станции.
Подстанция скорой уже давно стала для большинства фельдшеров вторым, если не первым домом. Работаем много, берем по полторы и две ставки, потому что зарплаты хоть и не сравнимы со стационаром, но все же нищенские. Сутки через сутки, сутки через двое, две ночи через две, постепенно на станцию переезжает сменная одежда, посуда и прочие элементы холостяцкого быта. Второй этаж – полностью жилая зона. Фельдшерская заставлена узкими диванчиками с казенными зелеными одеялами. На диванчиках спать неудобно, но если устал, то можно. Раньше их было восемь, сейчас четыре: на станцию нанес визит эпидемиолог и приказал, чтобы между лежанками была дистанция полтора метра, заведующий подстанцией, недолго думая, диваны изволил проредить. В конечном итоге дистанция между мебелью была соблюдена неукоснительно, но фельдшерам пришлось спать по двое, чем они поначалу были недовольны, а затем привыкли. Помимо диванчиков, фельдшерская плотно заставлена шкафами для вышеописанных личных вещей. Все шкафы в фельдшерскую не поместились, часть занимает пространство гардероба. В гардеробе народ из гражданского облачается в васильковую форму, зеленые куртки с неизменными полустертыми буквами «С РАЯ П МОЩ», меняет приличную обувь на разношенные кеды, кроксы или галоши и выходит из раздевалки уже не мирным жителем, а прокуренным хамоватым покорителем городских дорог и приземленным спасателем человеков.
