— Ага, — отчаянно соврала Ева, натужно дыша. — Четвёртый месяц.

     — А что не сказала?

     — Кто бы поверил! — И после паузы: — Помоги маленькому, а! — Она скаламбурила, подумав про себя: "Помоги по-маленькому!"

     — Скорей, Вилка! — кричали сзади. — На дырочку затянула? Томка, держись — тебя тоже щас сдавят!

     — Не пойму, — сказала Вилка фальшивым голосом, подмигивая Еве, — по-моему, трусы у неё мокрые. Это считается?

     — Капелька не считается, — неслись советы. — Вот если всё хоть выжимай, тогда да. Да не копошись ты, Томка вон синеет уже!

     — Я проверю сейчас, — сказала Вилка.

     — Проверяй скорей, — с натугой попросила Томка. — Извини, подруга, что радуюсь твоей беде, но — невмоготу мне. Хоть одна сухой останется, другой поможет.

     — Ничего, — одними губами прошептала Ева. — Ничего…

     Тем временем быстрые девичьи пальчики расстегнули ремень и приспустили джинсы с попки с трудом приподнявшейся Евы. Усилия в коленях выдавили немного мокрого, в уретре страшно засвербило. Трусики тоже были осторожно сдвинуты вниз. Вниз подался и пузырь, путь потоку был открыт.

     — Пару секунд потерпи ещё. Сможешь? — Ева кивнула, вся дрожа от напряжения.

     — Ну, что там у тебя?

     — Пятнышко, — нагло соврала Вилка. — Надо сравнить с Томкой. Ну-ка, отойдите, я посмотрю. — Голова над Евой исчезла.

     Послышалось шуршание одежды, потом голос:

     — А трусы чего спускаешь?

     — Они ж у неё из-под купальника, непромокаемые. Под ними, может, лужа на животе стоит. А у той — обычные. — Лицо Евы исказила отчаянная гримаса, она теряла контроль над собой, но тут Вилка крикнула звонким голосом: — Дуйте!

     Зазвенели о фаянс две мощные струи, зашипело в унитазах, пена пошла через край, мученицы разом привстали, спасая попки. Девицы, поняв, что их обманули, стояли молча. Снова голос Вилки:

     — Я в такие игры больше не играю! Только добровольно Ключ!

     Кто-то чем-то звякнул, и через пять секунд Ева и Томка уже растирали затёкшие запястья, всё ещё продолжая бурить.

     Когда минуты через две облегчившиеся до последней капельки, безмерно счастливые девушки встали со своих насиженных мест, в туалете уже никого не было. Снаружи снова прозвенел звонок.

     — Извини — я сильно трясла руками? — сказала Ева, еле подавляя счастливую улыбку.

     — Нет, это ты извини — решила я поиграть в городские игры. — Вид у Томки и вправду был сельский: белая растрёпанная блузка, юбочка из шотландки на беленьком пояске, босоножки. — Так мне расписали это удовольствие, дух, мол, захватывает. А тут, — она положила руку на живот, — так болело, так пучило! Да и сейчас побаливает.

     — Но дух захватывает — тоже? — Ева светилась счастьем. — В смысле — сейчас.

     — Ну так то — сейчас! — И обе девушки расхохотались.

     Рассказав всё это Кире, Ева узнала, что участвовала в "жёстких" мочегонках — в одежде и без запаски. Тут уж каждая держится до последнего! А чем, если не страхом намокнуть, принудить новенькую к участию в состязании? Завсегдатайши же туалета такую жёсткость, бескомпромиссность борьбы практиковали не чаще раза-двух в семестр, зато "по-мягкому", без трусов, соревновались чуть ли не каждый день. Каждую неделю — уж точно, даже образовался туалетный клуб терпких. Еве стало понятно, почему иногда девочки выдувают на занятиях большие бутылки, долго торчат в туалете, а потом выходят красные, взбудораженные, гладят себя руками, неровно дышат… Нет уж, туда нашу героиню теперь и силком не затащишь!</p>