— Достаточно! За полчаса любая божья тварь издохла бы, будь за дверью ядовитая атмосфера. Мы выходим.

     Он начал крутить запорное колесо. Через несколько его оборотов мы услышали шипение воздуха. Уэллс объяснил это разницей в давлении в небесной машине и атмосфере Марса: “Планета несколько меньше Земли. Соответственно, давление воздуха на поверхности Марса такое же, как в земном высокогорье.”

     Наконец мы открыли люк, с огромным трудом вытолкав его общими усилиями. Я взял топор с ручкой трёхфутовой длины и распёр дверь таким образом, чтобы мы имели возможность проникать в машину и выходить из неё, не прилагая значительных к тому усилий.

     Воздух был тёплым, сухим и чуждым. Не неприятным, нет — но, вдохнув его, любой точно знал бы, что он находится не у себя дома.

     Я высунулся из люка наполовину и огляделся. Во все стороны, куда хватало глаз, тянулась безжизненная местность; по ржавого цвета земле были раскиданы камушки, камни и валуны цветов от красного до тёмно-серого. Редкие пучки желтоватой травы, произрастающие меж камней, были похожи на клубки колючей проволоки. Унылое место.

     — Что там, Джозеф? — Уэллс нетерпеливо отодвинул меня в сторону. Оглядевшись также, как ранее я, деловито заметил, — Ну, смерть от удушья нам не грозит.

     Я поднялся на край люка и спрыгнул на землю. Подошёл к ближайшему кусту, наступил на него ногой — тот рассыпался в мелкую солому. Я наклонился, взял несколько соломинок, понюхал. Трава, как есть.

     Уэллс громыхал чем-то в недрах небесной машины. Потом затих. Через какое-то время я услыхал скрежет металла о металл и натужное: “Помогите, мистер Дрейк.” Из люка показался конец широкой трубы.

     Я резво вскочил к люку и взглянул внутрь. Уэллс скорчился под длинной трубой чёрного цвета, пытаясь, но не будучи в силах вытолкнуть её из люка. Это был довольно большой телескоп, взятый для наблюдений за небесными телами с поверхности Марса. Я подхватил его за один из ремней, прикреплённых к корпусу и начал тянуть на себя.

     — Только осторожно, очень осторожно, Джозеф! — возопил учёный, когда труба неожиданно выпрыгнула из его рук. — Там весьма нежная оптика, бога ради — не повредите её!

     Я улыбнулся ему:

     — Не волнуйтесь, мистер Уэллс. Наладим вашу трубу в лучшем виде.

     Я аккуратно положил телескоп на землю. Уэллс установил треногу, затем снял колпак с тубы и мы вместе извлекли трубу телескопа из футляра. Водрузили её на треногу и учёный занялся настройкой телескопа; озабоченно крутил разные ручки и настроечные барашки, совершая круги вокруг треноги. Я решил ему не досаждать, благо у меня имелись свои дела по хозяйству и направился к люку.

     Какой-то незначительный звук вызывал смутное беспокойство. Я начал искать его источник и обнаружил, что звук доносится от иллюминатора в люке.

     Канарейка! Как мы о ней забыли — ума не приложу. Взяв инструмент, которым Уэллс ранее откручивал гайки на стекле, я сначала полностью закрутил сквозную гайку, затем открутил удерживающие внутреннее стекло. Сдвинул стекло вбок и заглянул.

     Птица сидела внутри проёма, имея несколько оцепенелый вид. Я извлёк её и начал поглаживать пальцем по голове, удерживая на ладони. Несколько секунд ничего не происходило, затем канарейка вдруг выпорхнула из моих рук, жёлтой стрелкой метнулась к ближайшим невысоким зарослям и скрылась в них.

     Минуту или две я разглядывал кусты, но не смог её обнаружить. Потом вытащил клетку из небесной машины, подсыпал туда семян и поставил клетку сверху на люк — авось, сама вернётся.

     До позднего вечера я устранял беспорядок, возникший в кабине во время нашей суматошной посадки. От множества вещей пришлось избавиться ввиду полной потери ими пригодности к использованию. По счастью это не коснулось предметов жизненно важных и наибольшую часть нашего убытка составили беспорядочно смешавшиеся семена для посева и пустые тетради, залитые чернилами из расколовшейся от удара стеклянной бутыли.

     Закончив, я достал из машины топор и направился к сухому скрюченному дереву, произраставшему невдалеке и примеченному мною во время посадки. Оно было как камень, но в конце концов я срубил несколько ветвей.

     Вернувшись к месту посадки, я обустроил из булыжников место для костра. Набив мелкой щепы, сложил островерхий “домик” и присыпал трухой от ближайшего куста. Чиркнул спичку, бросил под “домик”. Скоро передо мной, бросаясь искрами, потрескивал небольшой костерок. Я подложил на него ветки потолще, установил треногу и подвесил на цепь котелок. Затем занялся приготовлением ужина.

     Уэллс всё это время производил наблюдения в телескоп, что-то непрестанно записывая; иногда я слышал от него эмоциональные междометия, знаменующие открытие им чего-то нового, либо уличение в ошибочности каких-то старых знаний.

     Вечерело. Я вынес из кабины трапезный столик, выставил на него деревянные миски. Выложил в них похлёбку с вяленым мясом и овощами. Выставил бутылку красного вина из наших скромных запасов. Пригласил Уэллса к столу.

     Заняв место и нацепив салфетку за воротник, он повёл носом:

     — Прекрасный запах, мистер Дрейк. Отличный соус!

     Я открывал бутылку с вином. Вытащив пробку, передал ему, чтобы он оценил аромат.

     — Будь мы на нашей планете, мистер Уэллс, этот “соус” был бы сдобрен пинтой хорошего тёмного пива. — я задумался, — Или эля.

     — Но у нас есть вино! Зачем же эль?..

     — Нет, прямо туда, мистер Уэллс.

     — Туда? В котелок?..

     — Да, в котелок, конечно же.

     — Что вы, как можно использовать пиво в таком блюде? Вкус будет, как у совершеннейших… гм..

     — Помоев, вы хотели сказать?