Временами звук становился глуше или пропадал совсем, а иногда возрастал до значительной силы, становясь словно литавры в оркестре. Позже я выяснил опытным путём, что наибольшей громкости можно было добиться, направив антенну точно в сторону Марса.
Поскольку эта планета не стоит на одном месте, а движется, подчиняясь законам небесной механики, мне приходилось ежечасно менять направление антенны. В конце концов я соорудил поворотный механизм, где разместил антенну и приладил большой хронометр, благодаря которому антенна всегда смотрела в нужную точку на небосводе в соответствующий час. Конечно, необходимость коррекции положения осталась, но количество действий снизилось во много крат. И, разумеется, необходимо было заводить механизм хронометра каждый день. Несколько раз я забывал это сделать, что влекло ручную подгонку положения антенны. Но не суть.
Осознав, что некто на другой планете целенаправленно желает вручить сообщение жителям Земли, я начал искать способ ответить на этот зов — безудержно и с азартом, день и ночь.
Через месяц или около того мои усилия увенчались успехом. Решение оказалось крайне простым технически и удивительно, как до этого никто не додумался. Мне же как будто кто-то подсказывал, что и как необходимо сделать. Вот чего может добиться разум, если душа страстно желает получения оного!
В те времена моим ассистентом был один талантливый юноша. Кажется его фамилия Маркуни или Маркоуни, или что-то в этом роде. Мы сделали с ним вторую установку, предназначенную для передачи сигналов, погрузили в телегу и Маркоуни, отъехав на несколько миль, начал передачу сигналов по предварительно оговоренному правилу. Я, оставшись у приёмника, успешно их принял.
Возвратившись, Маркоуни с великим энтузиазмом сообщил мне, что по его разумению это великое изобретение и предложил тут же заняться получением патента и развитием идеи корабельной сигнальной системы. Однако, я, пребывая в состоянии концентрации и сосредоточения, сказал ему, что мы ещё даже не на половине пути, а только лишь в начале его и возможность передачи волн не более чем инструмент для решения другой задачи, являющейся для меня главной.
Он не поддержал моего настроя и через какое-то время распрощался со мной, решив заниматься “воздушным телеграфом” самостоятельно. Ввиду того, что мы вели изучение эфирных волн вместе, он обладал на идею устройства не меньшим правом, чем я и у меня не было — да и не могло возникнуть — никаких возражений.
Я продолжил ставить свои опыты. Отныне на поворотном механизме располагалась не только серебристая парабола приёмника, но и длинный штырь для передачи. Сия конструкция напоминала причудливый цветок громадного размера.
Помню ту ночь, когда я получил ответ на свою передачу. Я не выдумал ничего лучше, кроме как отправлять короткие отстуки в количестве, равном только что полученному, но на один больше — так, по моему мнению, инопланетные существа смогли бы понять, что им отвечают.
И они поняли! Чрезвычайно быстро. Характер передачи от них изменился. Теперь постоянно передавались лишь три отстука, затем ещё три — по одному, через длинную паузу. Это удивительно напоминало морской сигнал о помощи. Я подумал, возможно существа другого мира разработали собственный шифр, который близок нашему, как могут быть близки нам и сами они. Чудны дела твои, Господи!
И тогда у меня родилась крайне дерзкая мысль — лететь на Марс.
Я начал разрабатывать аппарат, способный донести человека в целости через холод межпланетного эфира к вожделенной красной планете. Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Дело постепенно двигалось, успех чередовался с неудачами. Я создавал камеры для движителя, кабину для помещения эфиронавтов, эфирные костюмы, напоминающие водолазные и множество других приспособлений и устройств, необходимых для осуществления моей цели.
Моя невеста внезапно расторгла помолвку со мной, так толком и не вменив мне какой-либо вины. Научное сообщество в большинстве своём отвернулось от меня — учёные считают холодный ум благодетелью и не приемлют горячности у исследователя ни в каком виде. А я был горяч преизрядно!
Как-то раз при испытании новой формулы топлива камера сгорания раскололась от взрыва и один из осколков срезал как ножом брус навеса над наблюдательным укрытием, где находился я. Упавшая балка задела мой затылок, отчего я потерял сознание. Слава богу, рабочие быстро разобрали завал, извлекли меня и доставили в лечебницу.
Первым моим вопросом после прихода в сознание был вопрос о возможности восстановления. И уже через два часа я, весь в бинтах, прибыл к месту происшествия, чтобы осмотреть его самолично.
В одно ясное утро я понял, что всё готово. Это было неожиданно для меня — состояние, когда ничего не надо делать, поскольку делать уже нечего. Вот она, машина! В лучах восхода покоится на восьми движителях, кабина блестит свежей краской. Я просто стоял и любовался дивом, созданным моим умом и руками.
— И как же вы назвали это судно, мистер?
Седой смотритель угольного карьера, на дне которого я установил своё детище, снявши кепи и приложив руку ко лбу козырьком, чтобы восходящее солнце не слепило глаз, смотрел вверх, куда вздымалась небесная машина.
Я растерялся. Мне не приходило в голову, что машину можно как-то назвать более чем “небесная машина Уэллса”. Для меня она являла собой конечный смысл и потому в каком-то определённом имени не нуждалась. Однако вопрос старика пришёлся мне по нраву.
— Пока что эта великолепная машина не имеет имени. Но, быть может, сэр, у вас есть предложения?
Он добродушно рассмеялся беззубым ртом:
— Нет, мистер. Вы построили — вы и называйте.
Повернулся и поковылял к тележке с запряжённым в неё осликом, оставив меня наедине со своими мыслями.
Вечером я устроил небольшое торжество по случаю окончания работ. Собрав в пабе своих немногочисленных друзей и сторонников, я угощал их пивом и джином и принимал поздравления с искренними пожеланиями в успехе своего предприятия.
Я предложил им выдумать название для небесной машины и они с энтузиазмом бросились предлагать всевозможные имена. Были там как довольно тривиальные “Виктория” с “Британией”, так и необычные “Птица”, “Заря”, “Гроза” наряду с не очень уместными “Коршунами”, “Стрелами” и даже “Воля Господня”.
