Я лежал, а он рассказывал мне о том, какой урон обнаружил за краткое время, пока очнулся сам и не был занят мной.

     Часть ящиков, упавших на твёрдый пол, раскололась и была безнадёжно утрачена. Некоторое их количество не пострадало, ударившись о мягкого мистера Уэллса и вашего покорного слугу, который к тому времени был уже без чувств.

     Уэллс с некоторым усилием выбрался из своего кресла, скинув с себя пару ящиков и груду разной мелочи. Извлёк меня из-под завалов и сделал перевязку. Соорудив из меховых курток и другой одежды этакую мягкую лежанку, уложил меня на неё, пока я оставался без сознания. Затем занялся ревизией наших потерь и окружающего хаоса.

     Пол отныне был наклонным. Нижняя его часть была усеяна толстым слоем самых разнообразных вещей. Когда я увидел всё это воочию, мне оно напомнило спектакль “Али-баба и сорок разбойников”, виденный как-то в бродячем театре на ярмарке. В нём самый главный злодей восседал на точно такой же горе вещей и фальшивых лицедейских драгоценностей из папье-маше и дешёвой парчи.

     Клетка с канарейкой выглядела как яйцо всмятку, которое уронила на пол кухарка. Пичуга, к счастью, была жива, хотя и крайне напугана. Она не пела в своей обычной манере, а издавала изредка жалобный, совсем не птичий писк — так Уэллс её и обнаружил, заваленную вещами. Впрочем, только лишь клетка была водружена на вершину горы вещей, канарейка приободрилась и тут же начала чистить пёрышки и ухаживать за собой.

     Освещение отключилось полностью и Уэллс пока не имел понятия, в чём тут дело. “Я с этим непременно разберусь” — пообещал он.

     Рассмотрев в иллюминаторах местность, где приземлилась небесная машина, он понял, что произошло и почему мы в таком странном положении. Мы приземлились на границе геологического разлома, своеобразной террасы. Аппарат одной стороной осел на нижний её уровень. Нам очень сильно повезло в том, что высота сброса была не более трёх футов и оставалась возможность для взлёта. Если бы машина завалилась на бок — для нас это был бы путь в один конец. Хотя, не исключено, что хитроумный мистер Уэллс и здесь выдумал бы что-то, что спасло наше положение.

     Он рассказывал мне о происшедших событиях, а я ощущал, как моя голова постепенно наливается тяжестью, а сознание меркнет. Заметив это, он сказал:

     — Вам нужно отдохнуть, Джозеф. Поспите, а я покамест разберусь с электричеством.

     Последние его слова я едва услышал, проваливаясь в сон.

<p>

<a name="TOC_id20234105" style="color: rgb(0, 0, 0); font-family: "Times New Roman"; font-size: medium; background-color: rgb(233, 233, 233);"></a></p>

<a name="TOC_id20234107"></a>ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

      первые люди на Марсе

     Проснулся я от громких проклятий. Уэллс на чём свет стоит костерил динамо-машину, упорно не дававшую электричества лампам, но коварно ударившую током самого учёного. Понаблюдав за его экспрессией, я подал голос:

     — Будет вам, мистер Уэллс. В конце концов, это лишь бездушная железка.

     Он повернулся ко мне:

     — А, Джозеф! Очень хорошо, что вы проснулись. Каково ваше самочувствие? — он пытливо и, как мне показалось, с неким опасением взглянул мне в лицо, — Всю ночь вы разговаривали во сне. К сожалению, невнятно, я ничего не смог разобрать.

     Я прислушался к своим ощущениям. Их нельзя было назвать идеальными для меня, но бывало и хуже. В целом, я чувствовал себя хорошо; немного ныл затылок, но без оглядки на это, я, считай что отделался лёгким испугом.

     — Благодарю вас, мистер Уэллс. Вроде бы мне полегчало.

     — Это отличная новость, Джозеф! Мы должны сегодня попытаться выйти на поверхность. Я подсчитал наши запасы сжатого воздуха и всё к тому, что мы либо вылетаем обратно не позднее нынешнего вечера, либо перестаём пользоваться воздухом из баллонов “Future”, заместив его атмосферным.

     Благодаря добротному обучению науке на протяжении полёта, я уже понимал, о чём речь. Если воздуха не хватит — мы попросту задохнёмся. Посему, необходимо поторопиться.

     Я осторожно поднялся со своей лежанки. Сел, опёрся руками о пол. Пощупал затылок. Вполне нормально. Если не трогать голову руками, головная боль почти незаметна. Встав на ноги, я медленно совершил несколько приседаний. Не обнаружив ни головокружения ни тошноты, возрадовался — кажется, сотрясение мозга минуло меня стороной.

     — Я в вашем распоряжении, мистер Уэллс.

     — Что же… Давайте покончим с этим прямо сейчас. — он выудил из инструментального ящика гаечный ключ и направился к люку. — Я сейчас выну внутреннее стекло, а вы, будьте так добры, достаньте птичку из клетки и принесите её сюда.

     Я открыл дверцу клетки. Птица испуганно забилась под вмятину, образовавшуюся от удара. Я выправил вмятину, аккуратно взял канарейку, погладил жёлтую головку большим пальцем. Она тревожно крутила головой, когда я подошёл к Уэллсу.

     Он сдвинул в сторону внутреннее стекло, оправленное в железный обруч. Я посадил птицу в пространство между двумя стёклами и Уэллс, вернув стекло обратно, снова начал плотно закручивать гайки.

     Я недоумённо спросил:

     — А как мы снимем внешнее стекло, не выходя наружу?

     Он улыбнулся хитрой улыбкой фокусника:

     — Последний болт проходит всю дверь насквозь. Как только я выкручу его на достаточную длину, внешняя атмосфера непременно попадёт между стёклами.

     Что он и сделал тут же. Канарейка, вполне освоившаяся меж стёкол, почувствовав приток свежего воздуха, забилась, но вылететь ни внутрь ни наружу, естественно, не могла. Мы наблюдали за ней около получаса, затем Уэллс решительно произнёс: