— Ты получил Гран-при последней международной фотовыставки, только и всего. — Худяков с грустным удивлением оглядел неказистого провинциала, который, услышав о столь высокой награде, не только не подпрыгнул от радости, но даже не обрадовался, словно сама весть пришла не вовремя и некстати. А вот Гриша бы за нее отдал все, и жену в придачу.
— Но ведь выставка еще не закрылась! — не понял Смирнов.
— Завтра, — улыбнулся приятель. — Международное жюри заседало вчера аж до девяти вечера. Спорили, спорили и решили, что лучше тебя нет, дружище!
— Завтра? — нахмурившись, изумился Смирнов. — Но я считал, она продлится весь январь…
— В Санкт-Петербурге до десятого февраля. Ты что, даже не был на ней? — настал черед удивляться Худякову. — Я думал, ты ради этого и приехал!
— Я хотел, но не удалось…
— Завтра в четыре часа закрытие и вручение призов. Тебе должны были послать телеграмму.
— Я уже месяц в Москве.
— Месяц?! И ни разу не зашел ко мне, не позвонил?! — с обидой выговорил Гриша.
— Извини, сын потерялся, у меня голова кругом!
— Все равно бы позвонил, у меня есть приятели и на Петровке!
— Извини, я как-то не сообразил…
Гриша поднялся, подошел к Сан Санычу.
— Ладно, прощаю твою забывчивость и поздравляю тебя, чертяку! Не каждый день Гран-при вручают! — Он трижды расцеловал его. — Слушай! Так в Оргкомитете наверняка переполох, они тебя обыскались! Быстро звони им, и пошли обмывать! Я знаю один симпатичный ресторанчик!
— Извини, я не могу, должен ехать в Анино, это связано с сыном. Передай им, что появлюсь к четырем, и ты приходи, тогда и обмоем, прости! До завтра!
Он попрощался и ушел. Гриша скорчил кислую гримасу.
— Сын еще сотни раз потеряется и найдется, а вот Гран-при международной выставки присуждают не часто! — философски изрек он. — Впрочем, каждому свое.
Через час Сан Саныч входил в детский дом. В коридоре, где уборщица драила полы, пахло жареным луком. Секретарша Римма Петровна, работавшая с Могилевским больше двадцати лет, сразу же узнала корреспондента, сообщив ему, что шеф снимает пробу на кухне, он всегда это делает сам в половине первого, а возвращается в кабинет около часа. Фотограф не стал дожидаться его в приемной, а отправился в столовую. Зайдя в чистенький и пустующий еще обеденный зал, Смирнов увидел за одним из столов обедающего директора и, выждав, пока его заметят, приблизился к нему. Петр Казимирович взглянул на гостя, подозвал повариху:
— Варя, принеси тарелочку борща и ложку!
— Спасибо, я не хочу.
— Поешьте, Сан Саныч! Во-первых, такого вы ни в одном ресторане не попробуете, а во-вторых, не будем терять время, за обедом и поговорим. Вы же не посмотреть на меня приехали? Раздевайтесь и садитесь!
Смирнов помедлил, снял пальто, сел за стол. Повариха принесла тарелку борща и хлеба.
— Поперчи, если хочешь, — посоветовал Петр Казимирович и, помолчав, спросил: — Вижу, что привезли мне неутешительные новости. Настоящий Белов к нам в Анино не ездил и под мое описание не подходит?
Сан Саныч кивнул. Не удержался и с досадой выговорил:
— Неужели вы не могли отличить настоящего чиновника от пройдохи и мошенника?
— Когда я об этом задумался, было уже поздно. Сам себе удивляюсь! Честное слово! Я, конечно, не буквоед, всегда бюрократов презирал, но и легкомысленным меня никто бы назвать не осмелился. А тут… Месяц назад мальчишка один к нам прибился, местный, анинский, жил неподалеку тут с матерью. Она умерла, наши нянечки, поварихи хорошо ее знали, да что говорю, и я знал, она уборщицей у нас прирабатывала. Вот и стали его прикармливать да просить меня взять его. Я взял, а потом стал по инстанциям бегать, чтобы все по документам оформить, а начальство выговор мне влепило за самоуправство. А тут появляется ваш мальчишка, которого я и взять не могу, и выгонять жалко, так он не хотел обратно к пьянице пожарному. Что делать? А этот уверенно так излагает. Когда место есть, то проблем особых не возникает. И я купился на его щедрые посулы! — Могилевский вздохнул, помолчал, потом напомнил: — Борщ надо есть, когда он горячий. Или вам не нравится?
— Нет-нет, он очень ароматный и мне нравится… — Сан Саныч, чтобы не обидеть хозяина, даже показательно съел несколько ложек и облизнулся. — Я всегда был никудышным едоком, а уж гурманом меня и вообразить нельзя.
— Для меня же вкуснее этого борща ничего нет! На меня даже жена обижается, — улыбнулся директор. — В прошлом году чуть на развод из-за моих поварих не подала, так я их нахваливал! Ладно, пойдемте ко мне!
Смирнов поехал в Анино не только за сведениями о «вальяжном», а чтобы его найти, требовались подробности любого рода, одна деталь могла натолкнуть на многое, Сан Саныч прибыл проверить и другое: не состоит ли сам Могилевский в сговоре с неизвестным похитителем? Несмотря на последние объяснения, у фотографа по-прежнему в голове не укладывалось, как человек, всю жизнь опекающий сирот, мог вот так запросто отдать ребенка первому встречному, не записав ни его адрес, ни паспортные данные. И еще одно настораживало. Вальяжный пройдоха приезжал к Белову покупать детей для отправки их в богатые семьи за рубежом и сулил за них немалые суммы. Наверняка о том же тот вел переговоры и с Могилевским, однако последний ни словом об этом не обмолвился. А потому могла возникнуть и такая ситуация: пожарный привел Сашу, воришка, тут же сообразив всю ее выгоду, выложил ненароком пачку долларов, пододвинул Петру Казимировичу. В таком деле и объяснений не нужно. На словах же гость сказал, что возьмет ребенка к себе в детдом.
— Меня еще что подкупило: этот гость так ловко сыпал именами людей из мэрии, министерства, которым я, как директор детского дома, подчиняюсь, что все подозрения как бы сами собой отпали. Он знал все последние законы, постановления, подзаконные акты, так легко и неожиданно их комментировал, что меня, опытного буквоеда, заставил себя уважать и на какие-то вещи раскрыл глаза, — продолжил свои объяснения уже в кабинете Могилевский. — Он даже говорил так: хотите, я сейчас позвоню Александру Сергеевичу, есть у нас такой начальник главка, и тот, уступая моей просьбе, быстро решит любой ваш вопрос. Я отнекивался, ибо не хотел становиться его должником, понимал, что за красивые глаза ничего не делается, хотя неотложных вопросов у меня вагон и маленькая тележка. Теперь понимаете, что спрашивать паспорт было не очень-то ловко.
— Может быть, ваш гость демонстрировал домашнюю заготовку, приемчик, действовавший, как говорится, безотказно? Знаете, как у записного шулера всегда есть свой излюбленный набор ходов. Так и у него…
Петр Казимирович задумался, закурил.
— Прием, согласен, безотказный, только вот демонстрировал ли? А если б я согласился? Да он и настаивал, хотел, чтобы я воспользовался этой его услугой. Так что, скорее всего, такие дружеские связи у этого гостя имелись, такое у меня сложилось убеждение. Если же незнакомец блефовал, то могу сказать только одно: мы имеем дело с очень опасным преступником. В любом случае у вас есть полное право заявить в милицию, и я готов дать соответствующие показания! В этом плане можете на меня рассчитывать.
Он выговорил эти слова твердо, искренне, и сомнения в его двуличности у Смирнова сами собой отпали. Не похож он был на человека, ведущего двойную игру.
— А этот субчик говорил с вами о детях, которых готовы взять на воспитание состоятельные родители за рубежом?
— Да, был такой разговор. Но он не нов для нашего детского дома. Двоих детей от нас, причем больных, забрали две американские семьи, они пишут нам, прислали в подарок телевизор, видеомагнитофон, высылают кассеты, где подробно рассказывают о жизни наших бывших воспитанников. Конечно же в восторженных красках, мы даже детям эту кассету не показываем, чтобы не ломать их психику, но я, извините, не патриот и в отношении больных детей считаю такую акцию нормальной. Что делать, если наше государство не может их сделать здоровыми! Нет столько денег на больных детей! — Он резко дернул желваками, выдержал паузу. — Здоровые же должны сами решать, где им жить, и принимать это решение в возрасте восемнадцати лет, сейчас их можно сагитировать на что угодно!
