«Когда я пытаюсь…» Когда я пытаюсь представить твой голос, я слышу, как медная монета падает на дно моей памяти… Когда я пытаюсь вспомнить любимое лицо, я вижу акварели, размытые ливнем… Неужели этот слабый звон и бесцветные пятна и есть воспоминания о тебе?.. «На что надеюсь я, когда тебя зову…» На что надеюсь я, когда тебя зову, однажды потеряв на людном перекрёстке? Мы балаганный фарс играли наяву, раскрасив тротуар в фальшивые подмостки. Так подбирали в лад прощальные слова, так умудрённо мы не подавали вида, что материк души уже на острова расколот навсегда поспешностью обиды. Но безнадёжный шанс, доверенный судьбой, состарился, как фильм забытых кинохроник с обидой заодно. И личной жизни сбой переселился в быт на узкий подоконник. Мои планеты Нас только двое – я и Я — на затаившейся планете. Мой дом – простенок двух столетий над речкой Слёзывтриручья. Нас только двое – я и ты — на неудавшейся планете. Там бесконечный чёрный ветер от маеты до маеты. Нас только двое – я и сын — на постигаемой планете, здесь дни подчас – в старинном свете, а ночь – пристанище былин. Но усомнившись сотни раз, я верю, следуя завету, что у меня остался шанс на неоткрытую планету. «Проступает…» Проступает сквозь медленный выход рассвета нестерпимое, недостижимое… Помню до сих пор, до изнанки, до проблесков света принадлежность твою и касанье ладони — совладелицы ласки моей; совпаденье наших выкроек тел с перегибами ночи. И уменье твоё и моё неуменье принимать всё буквально и без многоточий. Осязание – мера любви в той же мере, что и радость беспечно кружиться по свету то клубком, то волчком, то листом, то планетой, то двойною звездой под единою сферой. И не надо о том, что звезда раскололась: умирает зерно – поднимается колос. Но колония – сердце, митрополия – разум. И глубокие чувства – уже по заказу. Только вдруг на рассвете, на матовом фоне — проникающее воспоминанье ладони… Августовский ветер Голос с хрипотцой, с лёгким песочком, шёпот спешащих на помощь. Приглушённый голос деда над ложем внука, слушающего – нет, не сказку! — летопись шумной битвы!!! В августе – ветер строже, а мелодии его песен – грустнее. Кто слышит песни августовского ветра? Кто любит их слушать? Кто вспоминает их в мае? Кто напевает под вечер? Щемящее очарование шуршания… Шершавые вздохи жизни… О! Это песни зрелости! Песни достигших цели! Песни разбивших сердце… Голос августовского ветра — окрепший голос журавушки, разучивающего прощальное «курлы». Жалоба лета на шалости малышки-осени. «Я жду тебя всегда…» Я жду тебя всегда, — но можешь и не верить, — не оттого ль теперь читаю по ночам? Тоски в помине нет, но в доме плачут двери, а то уйдут в себя и замкнуто молчат. И ведь не в том беда, что на дорогах – вьюга, не в том, что тяжек груз, а ниточка – тонка, а в том, что, и любя, не понимать друг друга, да так, как будто мы в разладе на века. Но принимаю всё, что мне даётся свыше, и не мечтаю, нет, о счастье про запас. Лишь грустно мне порой, что от чужих услышим о том, что в мир иной ушёл один из нас. Остаток наших дней уйдёт на проволочку каких-то странных чувств в мелеющей крови. Но на тебе, не жди, я не поставлю точку. У жизни точки есть, и нет их у любви. Младшей сестре О чём ты хочешь знать? — как я – и так бывало — искавшая любви, лишь ненависть внушала? Быть может, мой багаж в пути тебе поможет, да только я боюсь за твой мороз по коже. Могу лишь дать совет: храни своё начало. …Что я вольна сказать, я всё уже сказала. Ветер Что-то начинается на свете… Словно за обиды всех – сдачу — мне в лицо бросает пыль ветер! — ссорится со мной он первый начал. По глазам стегает, что есть мочи! Как безумный, рвёт на мне платье!.. Что мне этим он сказать хочет? Мстит за что, чумной?! — Нет, не понять мне, — только б вихри пережить стойко, воздух режущие, как свёрла… Но в лицо несётся пыль колко! …Чья-то боль хрипит его горлом. |
