Стадии, которые я описал, – взаимопересекающиеся части длительного процесса. Часто я все же не достигаю ясности и нереактивности. Внутри меня все еще есть гнев. Я обижаюсь, резко обрываю контакт, делаю недовольную гримасу, мщу или наказываю – словом, делаю все те вещи, которых не стал бы делать, если бы был осознанным. Но я могу все это наблюдать с несколько большего расстояния. И вместо того, чтобы оставаться в шоке и скрывать обиды, я начинаю чувствовать и говорить. В большинстве случаев теперь я способен выражать боль.

Способность чувствовать энергию и выражать боль кажется основным источником восстановления самоуважения. Я нахожу, что мы приходим к точке, где можно видеть, что никто нами не «пользуется». Сама эта идея – все еще следствие стыда и шока. Это часть транса. Чтобы из него выйти, нужно по-новому ощутить себя – почувствовать свой центр и достоинство. Вместе с этим, постепенно, станут все меньше и меньше паранойя и недоверие. По мере исцеления мы становимся способными прямо говорить, что чувствуем. Исцеление – это выход из реакции, защиты и нападения в уязвимость; смещение из солнечного сплетения в низ живота.

1. Признание действительности шока и стыда.

2. Бешенство и реакция.

3. Центрированная утвердительность: «Я не согласен, когда...», или способность делиться болью и обидой: «Мне больно, когда...»

Работая со стыдом, я обнаружил, что был глубоко отождествлен с ним. Я был человеком, который мог и должен быть униженным. Потом превратился в человека, который должен постоять за себя, чтобы им никто не пользовался. Все это было частью состояния жертвы и стыдливого образа себя. Отождествленный со стыдом, я жил так, что это не приносило самоуважения и еще более укрепляло стыд. Я был нечестным, избегал, конфронтации, не уважал, чужих решений, развлекался, уходил в сторону и потакал своим слабостям. Работа со стыдом что-то изменила. Я перестал думать о себе как о полном стыда человеке.

Пока раны стыда остаются неисцеленными, мы воссоздаем «обидчиков» в других, повторяя более ранние опыты. Проблема не в них. Проблема в нашей собственной нарциссической обиженности, в ране, нанесенной самоуважению. Исцеление приносит соприкосновение с болью внутри и постепенное установление достаточной внутренней центрированности. Мы останавливаем внешнее насилие, проделывая внутреннюю работу, узнавая и чувствуя стыд, приходя к лучшему ощущению себя и лелея раненого Ребенка внутри.

Большинство из нас не только подвергаются вторжению; мы также и вторгаемся сами. Кажется, этот процесс всегда двусторонний. В области уважения к другим и осознания собственных бессознательных вторжений в чужие границы находится большинство «мертвых точек» видения. Я думаю, это потому, что наша паника так глубока. Паника выживания дает нам ощущение, что мы должны добиться осуществления потребностей любой ценой. Быть чувствительным к потребностям и пространству другого кажется слишком опасным

Если нашему реактивно-требовательному Ребенку указывают на недостаточную чувствительность, он отзывается: «Послушай, моя энергия должна течь; я не могу вечно себя ограничивать. Если в тебе это вызывает гнев или боль, это твоя проблема». Иногда это оборачивается полным отрицанием: «Что значит, я был к тебе нечувствителен? Я понятия не имею, о чем ты говоришь». Или мы чувствуем себя виноватыми.

Глубоко внутри мы знаем, что лежит во внутренних карманах нашего эгоизма. Способы, которыми проталкиваем собственные потребности вперед за счет потребностей других. Некоторая часть этого прикрыта отрицанием, но время от времени всплывает в осознанности. Втайне мы можем чувствовать стыд за эту насильственность и зацикленность на себе. Но измениться не так легко. В процессе работы над уважением к другим я нашел следующие три аспекта.

Раненый Ребенок в нас ориентирован на страх. В те моменты, когда в наших действиях не хватает уважительности к другим, нами движет страх. Пока мы не разберемся в нем, как бы мы ни хотели быть уважительными и чувствительными, все наши добрые намерения тщетны, потому что не касаются корней. Чтобы исцелить нечувствительность, нам придется понять, откуда она берется, вместо того чтобы ее осуждать или пытаться исправить. Я всегда чувствовал, что во многих вещах эгоистичен и вижу мало за пределами узкого контекста собственных желаний и потребностей. Я хорошо это скрывал, но испытывал при этом ужасное чувство вины.

Я обусловлен быть с другими отдающим и заботливым, но в каких-то отношениях всегда бунтовал против этой программы. Как бы я ни желал быть чувствительным к другим, мой эгоизм является способом сказать, что я не хочу быть «хорошим мальчиком». Я хочу сначала найти себя. Нельзя заменить моральностью подлинное открытие себя, хотя наша культура и пытается это сделать. Чувствительность, сострадание, забота и осознанность с другими приходят из осознанности себя. Чтобы учиться состраданию, мы должны вылупиться из скорлупы собственной обусловленности и найти, кто на самом деле мы сами.

Поначалу мы можем пройти через мотивированные чувством вины попытки быть добрыми, сострадательными и праведными, но это будет путь по мелководью. Впервые встретив моего мастера, я испытал облегчение, когда услышал, что он бросает вызов всем этим моралистическим подходам «правильной» жизни. Что нам нужно, говорил он, так это осознанность, а не моральность. Тогда правильное действие возникает само собой. Иначе мы продолжаем подавлять.

Неосознанность и недостаток чувствительности к другим возникают из-за того, что наш раненый испуганный Ребенок зациклен на собственном выживании. Мы можем позаботиться об испуганном Ребенке либо при помощи медитации, либо прибегая к стратегиям выживания. Медитация придает испуганному Внутреннему Ребенку поддержку и содержательное присутствие, которое облегчает страх и по-родительски, с медитативным сознанием, о нем заботится. Когда медитации нет, нас захватывают стратегии выживания, нечувствительные к другим по самой своей природе. В моменты стресса или неудовлетворенности, когда провоцируются наши страхи, вперед выступают механизмы выживания, и вся наша моральность и идеи о правильности и долге оказываются пущенными по ветру.

Недостаток чувствительности и уважительности обычно опирается на энергетические образцы поведения, которые мы переняли от тех, кто о нас заботился в детстве. Если один из наших воспитателей был тираном, мы не только становимся жертвой, но и учимся быть тираном сами. Мы часто принимаем обе роли: и совершающего насилие, и его принимающего, – в зависимости от того, с кем имеем дело. В одном из фильмов про Дэнни Кэя есть чудесная сцена, где старший офицер плохо обращается с младшим по званию, который, в свою очередь, передает это дальше вниз по цепочке, и так далее. Когда, в конце концов, дело доходит до Дэнни Кэя, находящегося в самом низу иерархической лестницы дедовщины, тот лягает ногой собаку, которая ни в чем не виновата, но просто случайно оказалась рядом. Большинство из нас делает в жизни то же самое, просто бессознательно воспроизводя драму детства

Процесс возвращения к самим себе, с любовью и пониманием, изменяет положение дел. Он обеспечивает внутри больше пространства и приносит способность отступить в наблюдение из бессознательности. Я наблюдал, как это работает у меня внутри.

С ростом внутреннего пространства в нас растет способность исследовать собственную неосознанность. Мы менее отождествлены со стратегиями и можем их видеть с большей объективностью. Что-то меняется с искренним желанием открыть ту часть нас, которая неуважительна, неосознанна, требовательна и эгоистична, и работать с ней. Для этого нам придется наблюдать нашего реактивно-требовательного Ребенка в действии. Один из способов это сделать – получить отзывы о себе.