Бежать по лесу оказалось тяжелее — воздух обдувал мокрое тело в отяжелевшей одежде, и какие-то мошки вышли на охоту, целыми тучками встречаясь на пути. Но я упорно скакала через коряги и разрывала собой ночную темноту, наблюдая где-то впереди, наверху, то и дело исчезающий из виду огонёк костра.
Деревья расступились резко, грубо вышвырнув меня на холмистую пустошь. Пришлось выждать минуту, чтобы перестать задыхаться и дать успокоиться бьющемуся в предсмертной агонии сердцу. Дрова прогорали, огонь сжался вдвое, а рядом с ним уже никого не осталось. Глубокая ночь диктовала необходимость разойтись по удобным местечкам, устроить себе ложе в корнях столетнего дуба и почивать в радость, поэтому костёр был обречён гаснуть в одиночестве. Со всех сторон доносился едва уловимый, посвистывающий храп, и среди нескольких матросских фигур, угодивших в поле зрения, нужной не было. Взгляд заметался по холмам, туда-сюда, пока не наткнулся на огонёк, ползущий по окраине леса. Интуиция не высказала возражений по поводу моего решения отправиться следом.
Он шёл непривычно медленно, поэтому нагнать капитана не составило труда — вблизи наконец-то стало возможным видеть дорогу перед собой, так как огонёк в фонаре Воробья освещал траву в радиусе пары метров. Не попадая в круг света, я кралась следом в паре десятков ярдов, вслушиваясь во все шорохи, ступая осторожной кошачьей поступью и сохраняя полнейшую тишину.
Вскоре в темноте показались какие-то посторонние чёрные пятна, рассеянные по полю в хаосном порядке. Брови невольно собрались у переносицы. Не то камни, не то какие-то изваяния торчали над сухой маленькой травой. Воробей остановился там, где самый крайний камень подступал близко к лесу. Замер, поднял голову, огляделся и, будто почуяв постороннее присутствие, повернулся прямо ко мне, но я исчезла, вжимаясь в дерево, и забыла, как дышать. Что-то зашуршало, фонарные тени закачались. Неуместный дух авантюризма забурлил в венах, позволяя на минуту почувствовать себя секретным агентом.
По истечении минуты я осторожно показала нос из-за дерева. Фонарь болтался на ветви, а тот, кто принёс его сюда, понуро возвышался над могильным камнем. Я изумлённо подалась назад. Коварный дух сразу же испарился. Вместо него что-то в душе оборвалось. Что-то тоскливо сжалось в животе, и внутренний голос подсказал, что мне тут не место. Кто бы мог подумать, что Джек придёт на кладбище! Такая выходка в корне отличалась от того Джека, которого я знала уже не первый месяц. Того, сильного, смелого, бессовестного, наглого пирата, который просто не знает таких слов как печаль и тоска. И, похоже, это был один из тех невероятно редких моментов, когда мне удавалось разглядеть в нём настоящую душу, из которой ещё не совсем испарились мирские чувства. Душу, способную на сострадание вместо эгоизма, на уважение вместо наглости, на любовь вместо похоти. И не надо смотреть, не надо подходить ближе, чтобы понять, в чью честь этот камень возвышается уже как пятнадцать лет.
Я могла видеть только спину Джека, поэтому его эмоции были не ведомы. Но стоял он долго, неподвижно. Не ссутулившись, не поникнув — просто стоял, будто окаменел и ничего не чувствовал. И это делало моё подглядывание неудобным, неправильным, не человечным — и два голоса снова затеяли спор в голове. «Уйди отсюда куда подальше! Если он заметит, век не отвертишься от позорного имени «шпионка»! Знаешь же, что для него сохранить собственную репутацию превыше всего!» — настаивал голос разума, а голос сердца мягко не соглашался: «Подойди к нему, не стой столбом. Скажи что-нибудь, приободри! Тебе же нужно, в конце концов, показать ему своё открытие!»
Небеса посветлели, готовясь к рассвету. Воздух лёг влажным серым туманом над мрачными молчащими полями, словно весь мир замер в скорби. Сердце разрывалось от печали, и в конце концов его предложение пересилило. Я сделала шаг из-за дерева и двинулась было к Воробью, как…
— Не надо. Для него это слишком личное. Он не захотел бы, чтобы это кто-нибудь увидел. — Я обернулась и встретилась взглядом с мистером Гиббсом, привалившимся к соседнему дереву. Тот покачал головой и крякнул: — Сама же знаешь, репутация превыше всего! — я потупила взгляд и приблизилась к мистеру Гиббсу. Тот добродушно, по-отечески приобнял меня и мрачно улыбнулся: — Знаешь, он не был на этом острове с того самого дня. — Его голос зазвучал жутко и сухо. — Я плохо знаю, что тогда произошло. Он даже лучшему другу почти не рассказывал, — усмехнулся Джошами. Его глаза заволок туман воспоминаний. — Но после того, как осознал, что она мертва, он пил без просыха две недели. Пропустил поминки и похороны обгорелых останков, которые нашли позднее. А потом рванул с острова и никогда не возвращался. Никогда. С тех пор он стремился жить каждый миг, хвататься за эту жизнь, ощущать на себе всё, что в ней есть. Но теперь вижу: временами он всё-таки вспоминает, каким был когда-то давным-давно. — Гиббс похлопал меня по плечу и отстранился. Я не могла оторвать остекленелый взгляд от капитанской спины и только продрогла, когда холодный ветер забрался под рубашку. — Пойдёмте, мисс, нечего нам тут делать, — прозвучало из-за спины, а следом зашуршали удаляющиеся шаги старпома. Прозрачный воздух шумно заполнил лёгкие предрассветным холодом, и за ним вырвался дрожащий выдох. Я скованно обхватила плечи руками и вышагала из укрытия. Дрожащие ноги поднесли меня к капитану и остановили в метре. Отсюда уже был виден маленький холмик и надпись на высоком камне: «Rose Elise Kigera. 1691-1710». «Всего лишь девятнадцать лет», — поражённо и грустно вздохнул во мне внутренний голос. — «Бедная девочка»…
Я с трудом решилась встать рядом с Джеком — но он будто и не заметил этого, ни шелохнулся, ничего не сказал. Взгляд задержался на могиле и поднялся к капитанскому лицу. В его глазах не было ничего кроме неживого стеклянного блеска, брови едва уловимо приподняты у переносицы в «домике», а уголки губ тоскливо опущены. Где тот заигрывающий, хитрющий котяра, вечно пребывающий на позитиве? Почему вместо него вдруг оказался мрачный, молчаливый человек, скрывающий эмоции за непроницаемой маской?
— Сожалею… — прошептала я. Рука легла ему на плечо. Пират дрогнул.
— Не надо. — Воробей мгновенно мотнул головой. — Время всё стёрло.
На могильный холмик упали два жалких полевых цветочка. Джек устремился прочь непривычно ровной походкой, слишком бесстрастной и прямой. Ушёл, лишь бы уйти. Взгляд долго провожал его, пока предрассветный сумрак не спрятал его фигуру в темноте. Я подпрыгнула на месте и вышла из оцепенения, будто кто-то щёлкнул пальцами. Руки подхватили забытый капитаном фонарь — и я побежала. Огонь за стеклом фонарика стелился от скорости, и когда я остановилась прямо перед Воробьём, дрогнул и вернулся в прежнее положение.
— Если ты хотела напугать, тебе это не удалось, — Джек откровенно наигранно состроил кошачью физиономию, сверкнул золотой улыбкой и перебрал пальцами как по клавишам фортепиано.
— Как жаль, а так хотелось, — я расстроенно надула губки. Воробей двинул бровью и подвёл глаза к небу. — А если серьёзно, я к тебе по делу. Помнишь нашу карту с Пуэрто-Плата?.. — губы сами собой растянулись в коварном оскале, когда я словила искренне заинтересованный взгляд Джека.
Уже через десять минут, отряхнувшись и подрагивая от нетерпения, мы ворвались в капитанскую каюту «Марко Поло». Забытая свеча прогорела, поэтому моим велением в канделябре полыхнуло несколько других. Мы нетерпеливо склонились над столом. Оставленное зеркало снова отразило лист пергамента, и в отражении буквы перевернулись, складываясь в чёткие слова.
— Должен признать, ты заслужила похвалы, — удивлённо присвистнул Воробей.
— Пфф! — кратко ответствовала я, закатив глаза.
Мы склонились над зеркалом одновременно, упираясь друг в друга лбами. Но первичный триумф медленно исчез, когда мы прочитали написанное вокруг острова. Вместо ожидаемых «Амулет там-то. Распорядитесь им правильно», на нас глядели совершенно несвязные фразы, каждая по три слова.
