Лёгкая дрёма, вызванная усталостью и ромом, незаметно наваливалась несколько раз, но сама собой прерывалась — и снова небесные огни занимали всё моё внимание. Пляж затих уже давно: ночь в умиротворённой обстановке убаюкала усталую команду и тишина, разбавляемая лишь звуками природы, навевала ощущение полного единения со своими мыслями. Это спокойствие было желанно уже давно и радовало своей непринуждённостью. Однако сквозь пелену размягчённых мыслей пробилось шуршание песка и следующие за ними тихие шаги. Я повернула голову: в поле зрения попала статная, стройная капитанская фигура, близившаяся к костру. Джек развалился около пламени, пристроив початую бутылку рядом с собой. Я мягко улыбнулась: значит, не спится не только мне. Гранулы песка захрустели под сапогами, ветерок встряхнул спутавшиеся волосы. Рядом с Джеком я опустилась на песок попросту, без излишних церемоний. Тот приподнял уголок губ в вынужденной улыбке и поглубже зафиксировал донышко бутылки в песке, якобы, не зная тем для разговоров. Костёр трещал, как собеседник и приковывал взгляды заманчивыми, чарующими плясками огненных языков. Как выяснилось в последние дни, смотреть бесконечно можно на три вещи: на огонь, на воду, и на капитана великой и прекрасной «Чёрной Жемчужины». Однако, одного лишь взгляда на последнего было недостаточно: хотелось ответного внимания — а получала лишь двусмысленные намёки, хотелось слышать его голос, чувствовать его нахождение рядом — а вместо этого с его стороны прилетали туманные реплики, подколы, а порой и откровенные попытки избежать очередного деления тайной.

— Дай угадаю, думаешь о завтрашнем приключении?

— Нет, — Джек качнул головой; ему вторило отражение в зелёном бутылочном стекле.

— О более далёких приключениях? Таких, как путь на остров Дьявола за амулетом Ротжета? — я запрокинула голову к небу, усердно делая вид, что меня ни капельки не смущает прямой, как стрела, прожигающий взгляд угольных глаз пирата. Звякнула бутылка — Джек сделал глоток рома и вернул её на место так же быстро, как мимолётный «кар» лесного попугая. Ожидая ответов и еле сдерживая самодовольную победную ухмылку, я вновь рассматривала звёзды — но теперь уже без интереса, мыслями пребывая в последующих событиях. Джек кашлянул, вытер с усов капельки рома и отвернулся к огню. Не успело к горлу подступить разочарование в неоправданных ожиданиях, как вдруг зазвучали смиренные, неторопливые отрешённые слова:

— Дьявол знает, чего именно надо страшиться на треклятом острове Дьявола, и какова его подлинная история. Но вся соль в том, что в его поисках очень многие отдали Богу душу куда раньше положенного, — Джек умолк, поправляя длинной толстой палкой вываливающееся из костра полено. Я поражённо молчала, в страхе прогнать это странное, незнакомое состояние капитанской искренности и прямоты. Заметив это, Воробей ухмыльнулся, вероятно, целенаправленно медленно копошась концом ветки в костре, из-за чего скулы свело в мучительной жажде услышать объяснение. Джек неспешно отложил палку и выпрямил замлевшие колени. — Дневник одного из тех людей, кто умерли в поисках амулета, был найден Розой Киджерой. Она, возможно, могла загубить мою пиратскую карьеру — так считали все, кроме меня самого. Чуть не превратила меня в благонамеренного остепенившегося гражданина, — Воробей подавился усмешкой, с ностальгией покачивая головой.

— Но вижу, сейчас ты не жалеешь о тех временах?

— О чём жалеть? — «Одной заботой боле, одной слезой река шумней», — добавил внутренний голос. Джек невозмутимо закинул ногу на ногу, поудобнее устраиваясь у костра. — В конце концов, счастливые были годы. О том, что сделало тебя чуточку счастливее жалеть нельзя. В общем, отыскав дневник одного из искателей амулета, она тоже занялась исследованиями в этом плане, но никогда меня в них не посвящала, день ото дня повторяя: «Это только моё бремя»… Она хотела найти амулет и говорила, что когда будет во всем уверена, то расскажет обо всем, и мы вместе отправимся на поиски — но только когда она узнает, как сделать это безопасно. Вскоре желание найти амулет перешло в маниакальную идею. Ее исследования уходили вглубь столетий и дошли до самого семейства Ротжетов. Дурного значения я этому не придавал, так как не видел в этом увлечении ничего опасного. Ну подумаешь, девица в книжках копается? Это, право, единственное, о чём стоит жалеть. — Воробей выдержал паузу, во время которой я пыталась успокоить сбивающееся дыхание. Стоило поднять глаза — и я встретилась совсем с другим Джеком Воробьём — искренним, понимающим, настоящим. Таким, каким он бывает крайне редко, когда приоткрывает привычную маску неунывающего чудачества. — Но она что-то узнала — что-то, что не давало ей покоя. В ее глазах последний месяц жизни была страшная тревога, по ночам она металась в постели, повторяя что-то про огонь и смерть. Похоже, тайная сила мистического острова действует на всех, кто пытается разгадать тайну и найти амулет — даже на тех, кто занимается исследованиями в этом плане и не спешит плыть к острову. Остров губит всех на пути к амулету. Так случилось и с Розой — она погибла на пожаре, причина которого так и осталась загадкой. — Пират сник, взгляд подёрнулся пеленой и устремился в глубины воспоминаний, умчался куда-то далеко… Одно было ясно — сейчас его мысли не здесь, не сейчас, а в давно минувшем прошлом, со своей любимой.

Догадки подтвердились самым неожиданным, но самым лучшим образом. В душе всколыхнулась волна сочувствия — кто бы мог подумать, какие воспоминания кроются под этими густыми спутанными чёрными волосами. Пережитая когда-то страшная душевная боль, еле уловимые отголоски которой впервые за всё время услышались в разговоре, не поставила крест на его жизни — он никогда не показывал виду, всегда оставался неудержимо жизнерадостным и в подробностях никому не рассказывал о ней. Однако, воспоминания о Розе Киджере по-прежнему бережно хранились в глубинах пиратской души, хоть и никогда не выдавали себя. Но сочувствия остались при мне: они бы обязательно уязвили пиратское самолюбие. Любой момент, который говорил пусть и о самой мимолётной капитанской слабости, вывел бы его из себя.

Как бы то ни было, именно в этот странный момент я полностью осознала, как много довелось пережить этому человеку: эта улыбка вселяла людям надежду в самые тяжёлые времена, обводила вокруг пальца самых расчётливых недругов, сводила с ума множество женщин; эти руки отчаянно сжимали рукоять сабли в самых страшных битвах; это лицо закалялось сотнями брызг волн и крови во всех уголках мира — и само не раз искажалось от боли, которую приносили ранения. Эти глаза видели смерть, страдания, видели и появление новой жизни. Видели закаты над бескрайними просторами китайских чайных полей, видели и восходы солнца над африканскими саваннами. И сейчас он сидит рядом со мной — столько всего переживший, прочувствовавший, испытавший — но не утративший жизнелюбия, бесконечного стремления к свободе, счастью и наслаждающийся каждым вдохом, ознаменующим победу над смертью — которую не устаёт ежесекундно праздновать!

Я накрыла его ладонь своей. Взгляды встретились, вызывая неясный трепет в сердце. Подкатившие чувства душили, вынуждали оторваться от этих невероятно глубоких, живых чёрных глаз, чтобы лишний раз не мучаться неоправданными желаниями. Под густыми пиратскими усами пролегла привычная улыбка — хитрющая, дьявольски обаятельная и слегка сладострастно-блудливая. Но пресекая излишние надежды и разгорающееся желание пиратского Дон-Жуана, я выдохнула, отвела взгляд и встала. Перед тем, как удалиться на прежнее место потчевания, задержала на капитане долгий взгляд и произнесла — убеждающе и внушительно:

— Как бы то ни было, мы доведём её дело до конца.

Новый день разогнал ночную тьму внезапно, без промежутка — во всяком случае так показалось мне, когда лучи ударили по закрытым векам, а до ушей донеслась обыкновенная матросская перебранка. Поворачиваясь на другой бок с пресловутым «Ещё пять минуток!», я проклинала себя за доброе полночи, проведённое в бессонных размышлениях. Однако, что сделано, уже не воротишь. Пришлось побороть отчаянное желание проспать всю авантюру и присоединиться к пиратам.